Драгоценная ты

Мы поднялись на второй этаж. Дух стоял нежилой, как в церкви. Когда зашли в мою спальню, мама заявила мне:

– Не слушай ее. Она тебе не хозяйка.

– Ты мне тоже не хозяйка. Я сама по себе.

Сущая правда, и мама это понимала.

Она сказала:

– Лили, я стараюсь. А тебе всегда мало. Вся в отца…

О да, предатель-отец. Мне было запрещено упоминать о нем, зато мать могла в любой удобный момент им попрекнуть. Мне хотелось отомстить за ее упреки, за тетину холодную квартиру, за новую школу, куда меня непременно потащат. Я произнесла, глядя в глаза и нагло назвав мать по имени:

– Ты даже не можешь сама зарабатывать, Элейн. Мы поэтому переехали?

– Запомни: она не твоя мать. Я твоя мать. В наказание за грехи…

– А что такое грех?

Она долго молчала, мяла загрубевшими пальцами дешевую джинсовую юбку, потом проговорила:

– Разбери вещи, вымой руки и спускайся.

С того дня мама и тетя начали меня делить. Обе изощрялись, перетягивая на свою сторону: то давили, то задабривали обещаниями. Джемма считала, что заслужила дочку больше, чем моя мать, а мама пыталась не упустить единственное преимущество перед бездетной сестрой. Ничего общего с любовью. Люди думают, что жить с двумя мамами – рай. На самом деле о моем благополучии они не думали, а только использовали, пытаясь больнее задеть друг друга. Я стравливала их еще больше, чтобы они ссорились напрямую, без моего участия.

Так продолжалось много лет, до тех пор, пока Джемма не купила «Руководитель». Идею о «наследственности» ей подала я. Зачем она работает? Что оставит после себя и кому? Разговоры о «наследственности» переросли в разговоры о «семейном бизнесе».

– Слушай, ведь было бы здорово иметь общее дело, бизнес не для продажи, а для семьи? Для меня, для моих детей – твоих внуков? Я читала про один журнал на грани разорения, но с огромным потенциалом.

Мама понимала, к чему все клонится, и совсем не одобряла.

– Джемма, одно дело оплачивать обучение, но покупать девочке издательство, чтобы она поиграла в журналистку? Не слишком ли это – даже для тебя?

На что Джемма ответила:

– Я, в отличие от тебя, хоть что-то делаю. Благодаря мне Лили получила образование. И кто, скажи, вытаскивал ее из неприятностей?

То, что случилось со мной в универе, Джемма всегда называла «неприятностями» или «проблемами».

Мама ответила:

– Как ты смеешь говорить, что я ничего не делаю? Между прочим, она влипла в историю только потому, что пыталась подражать тете, которая привыкла идти к цели по головам.

Как только Джемма купила «Руководитель», я сообщила, что хочу пожить одна. Мама как раз сняла крошечную квартирку в районе Майл-Энд и съехала от Джеммы. Она не хотела оставлять меня у сестры, но поселить у себя тоже была не готова, хоть и сказала: «Можешь спать в гостиной, если очень нужно». Жалкая попытка изобразить заботу.

– Оставаться у Джеммы или снимать – дело твое, Лили. Только не говори потом, что хотела жить со мной, а я тебя не пустила.

– Трогательное участие, мама.

Джемму я убедила, сказав, что нам не стоит жить вместе, раз мы вместе работаем.

– Гораздо профессиональней выступать не как мама с дочкой, а как два независимых человека, заинтересованных в судьбе журнала.

Она выслушала и скептически заметила:

– Когда устанешь от суровой реальности, скажи. Комната в Марилебоне останется за тобой.

Ну конечно, на скудную сумму, которую она дает, «чтобы я не работала на ужасных работах, как мать», невозможно снять ничего приличного. Однако вернуться я тоже не могу – из гордости. Спасибо, дорогая тетя, теперь я по уши в суровой реальности.

Я искала место подальше от них обеих, где я могу сосредоточиться на задуманном деле, но за две минуты поиска в интернете стало ясно – даже в захудалой третьей зоне в Северо-восточном Лондоне цены сумасшедшие. Мне не по карману снять диван в гостиной, не то что жить по-человечески. Отдельная комната, кухонная зона, где можно нормально поесть, общее пространство, где можно пообщаться с соседями по квартире (или даже подружиться) – это в наши дни фантастика. Гостиная, где никто не спит, раньше была нормой, а для моего поколения – непозволительная роскошь. Люди, почему мы до сих пор не взбунтовались?

В отчаянии вбила в поиск «бесплатное жилье в районе № 4» – как, наверное, делали тысячи молодых людей до меня, и наткнулась на объявление: «Бесплатно сдам квартиру в современном высотном доме в районе № 4 дружелюбной девушке в возрасте от 18 до 24 лет. Просьба приложить фотографию в полный рост».

Я пошла, познакомилась с консьержем, который разместил объявление. Отвратительный сорокалетний мужик. Договорились так – я оказываю «услуги эротического характера» в течение одного часа каждую среду и живу бесплатно, а он ничего не говорит хозяину – некоему сингапурцу. Встреча всегда наступает слишком быстро. Иногда кажется, что каждый день среда.

Надо мной нависает потное тело, а я закрываю глаза и представляю карту Лондона, а на ней маленькими красными кружочками отмечены все несчастные, кто вынужден сдавать в аренду тело в обмен на жилье. Интересно, они тоже пропащие души, как я? Или есть кто-то нормальный – с друзьями и близкими, кому рано или поздно скажут: «Хватит мыкаться. Поживи лучше у меня». И они найдут дом, где им комфортно, где ими не манипулируют, вдали от неадекватных родителей, непомерной квартплаты и договоренностей «эротического характера».

Я всем нам желаю быть в безопасности, получать деньги за работу и не дрожать за свое будущее. Только не знаю, наступит ли когда-нибудь такой день.

Не понимаю, как некоторые мои сверстники могут не злиться? Для людей постарше, как КР, например, мы игрушки. Ненавижу поколение Икс! Отбирают у нас последнее – говорят, что им нужней; лишают выбора, а потом высмеивают за нерешительность и даже не задумываются – каково нам приходится.

Консьерж уходит, а я сдерживаю слезы – сглатываю ком в горле, словно горькое лекарство. Потом иду в душ, отмываюсь медом и солью. Я никогда не плачу, как бы сильно ни хотелось. Никогда. Сейчас закрыла дверь на засов и на цепочку, поставила вариться суп и вспомнила, как мама пыталась изобразить заботу.

Она сказала:

– Как же ты одна-то будешь? Ты ведь даже яйцо сварить не можешь.

А я ответила:

– Я не ем яйца, мама.

Открываю файл на компьютере и начинаю печатать. Про суп вспоминаю, только когда пахнет горелым. Ненавижу, когда взрослые правы.

Пора сбить спесь с одного их них. Утром загляну к Джемме и скажу, что говорила с Кэтрин Росс и знаю, как помочь ей восстановиться. Да, я дорого плачу за квартиру. Зато дом КР буквально метрах в ста. Я совсем рядом, но она не видит меня из-за затемненного оконного стекла.

А я наблюдаю вот уже четыре недели. Знаю, когда она уходит, когда возвращается. Смотрю, как выползает из дома по утрам, бредет по Грин-лейнс до автобусной остановки в конце квартала, а там надевает привычную маску успешной женщины. По воскресеньям КР бегает в парке – носится, будто кто за ней гонится, а по вечерам она и ее мужчина деловым шагом идут в паб, словно на важную встречу.

Мне важна любая мелочь. Пожалуй, оно того стоит.

Глава 3

При землетрясении дом обрушивается не сразу. Сперва слышишь тихое дребезжание посуды. Или в фильмах ужасов бывает такой момент, когда опасность очевидна, но главная героиня ее не замечает. Раньше я любила ужасы. Сейчас не выношу.

Во вторник утром я очень хотела тебя увидеть, несмотря на дурные предчувствия. Странное состояние, до сих пор не могу найти ему имя. Уязвимость, наверное… детская жажда тепла. Понимаешь, жизнь меня разочаровала, друзья бросили. Много лет я ни с кем, кроме Иэна, не говорила по душам. Я изголодалась по общению и захотела дружить с тобой. Так сильно, что готова была закрыть глаза на предчувствия – жалкая картина, правда, Лили? Вот до чего доходят люди, когда им звонят только гражданский муж, лечащий врач и мобильный оператор.