Страница 17 из 31
- А чего ему сделается, - стал жалобно хныкать малец. - Пусти меня... Я никому про тебя не скажу... Пусти...
Осип бы ещё поспрашивал, но тут заметил, как из ворот выбежали три здоровенных мужика. И никак подьячему не хотелось встретиться с такими на узенькой дорожке. А потому он сразу же отпустил свою жертву и стал пятиться в чуть зеленеющие заросли черёмухи, наблюдая за здоровяками у ворот. Да только вот пятиться долго не пришлось. Пленённый малец, лишь почувствовал свободу, заверещал изо всех своих сил.
- Сюда, братцы!!! Убивают!
Мужики услышали его и со всех ног рванули на крик. Не получилось спокойно отступить подьячему, пришлось ноги уносить. И он побежал, ломая кусты, спотыкаясь и падая. Отдышался Осип только возле крыльца боярина Милославского.
- Ты чего такой сполошный? - услышал подьячий, как только пришёл под очи боярские.
- Да, это, пришлось того, - неопределенно махнул рукой подьячий, никак не желая рассказывать боярину о своём трусливом бегстве.
- Ладно, - кивнул головой Иван Михайлович. - Рассказывай, чего узнал.
- Лекарь жив и здоров, - стал торопливо излагать Осип все известные ему сведения. - Утром за ним прибежали из дворца, он сразу прыг на коня и поехал... С той поры не возвращался.
- Ладно, - шлёпнул сухой ладонью себя по колену боярин. - Иди кваса холодного испей да отдохни чуток. Скоро Степан с Ларионом придут, будем думать, а чего же нам теперь дальше делать.
Степан Матвеевич и Илларион Семёнович не заставили себя долго ждать. Осип не успел третьего ковша ядрёного хлебного кваса одолеть, а бояре уже в горнице наперебой Ивану Михайловичу новости рассказывают.
- Всё хуже и хуже ему, - часто утирая лоб рукавом, Илларион Семёнович. - К нему сейчас никого не пускают: Лихачёв, Языков да Данила Гаден там. Даже князя Долгорукого дальше порога не пустили. Я хотел поближе к дверям подобраться, да куда там, отогнали. А царица Марфа так воет, будто собака перед покойником.
- Типун тебе на язык! - пригрозил пальцем племяннику Иван Михайлович. - Насчёт заболевших бояр ни чего не узнал. Есть кто больные?
- Нет, - вздохнул Илларион Семёнович. - То-то и диво, что все здоровые. И не один я такому здоровью удивляюсь...
- На улицах говорят, что давно уж Государь здоровьем слаб, - решил внести свою лепту в разговор и Степан Матвеевич Пушкин.
- Врут! - дёрнулся всем телом Иван Михайлович. - Это опять Нарышкины! Они слухи такие сеют, дескать, ежели умрёт Государь, так от болезни старой. Больной... Я прошлый вместе с ним во Флорищенскую обитель ходил: пятнадцать дён туда шли, семнадцать обратно, все притомились до последней крайности, а ему хоть бы хны. Разве такие больные бывают? А за два года до этого он девятнадцать обителей пешком обошёл по московскому уделу. До него ни один властитель на такое не сподобился, потому как тяжело это очень. А он смог! Какой он больной? Как все... Молод он ещё, чтоб от болезни-то помирать.
- Так я ж ничего, - Пушкин развёл руками. - Чего слышал, то и сказал...
- Ты слушай больше, а повторяй меньше, - уже в который раз вздохнул Иван Михайлович. - И думай почаще. Посуди сам, если бы Государь страдал какой болезнью, от которой в един день помереть можно, так неужто бы Лихачёв с Языковым не уговорили бы его духовное завещание написать? Уговорили бы, чтобы самим после смерти его на бобах не остаться. А нет никакого завещания...
- А может, есть, - всё-таки продолжал сомневаться Степан Матвеевич. - Может, мы не знаем чего...
- Нет, - тряхнул седой головой Иван Михайлович. - Руку на отсечение даю! Вон, Юрия Лексеича спроси. Он Стрелецким приказом командует, а потому знает многим более всех прочих о делах государственных.
Услышав своё имя, князь Юрий Алексеевич Долгорукий остановился посреди горницы и из-под густых сивых бровей стал настороженно оглядывать гостей боярина Милославского. Лет Юрию Алексеевичу уже немало, а потому он был немного глуховат и осторожен, как потерявшая свой хвост в капкане лиса.
- Чего тут меня поминаете? - старик сел к столу и шумно отдышался. - Старость не радость... Ступенек-то у тебя на крыльце совсем ничего, Иван Михайлович, а поднялся, так всю грудь печёт. Будто всю Москву кругом обошёл. Чего тут у вас?
- А ты будто не знаешь, Юрий Алексеевич, - сказал хозяин дома и знаком велел слугам налить гостю ковш кваса. - Государь-то занедужил.
- На всё воля божья, - перекрестился старый князь. - У каждого своя болезнь на роду написана. Все там будем...
- Ты чего, Юрий Алексеевич? - Ивана Михайловича, будто кто чем-то тяжёлым по затылку ударил. - Неужто не понимаешь, что неспроста эта хворь у Государя приключилась. Нарышкины его отравили!
- А я сейчас настоятеля Даниловой обители встретил, - утёр ладонью бороду Юрий Алексеевич, - и он мне шепнул, что два дня кряду Кирилла Полуэктович Нарышкин к Патриарху Иакиму трапезничать ходит. Вот после этого и подумай: могли Нарышкины Государю плохое сделать? А ну как, не дай Бог, конечно, преставится Фёдор Алексеевич, а на его места Петра поставят...
- Как Петра? - удивлённо глянул на князя Пушкин. - По закону Иван царём будет...
- Это по закону, - шмыгнул носом Долгоругов, - а по жизни и не такое бывало. Неужто забыли, как Артамошка Матвеев Петра ещё в обход Федора Алексеевича на царство сватал? Тогда Иаким воспротивился безобразию, а теперь, видимо, умаслил его Кирилл Полуэктович. Вот. Станет Петр государем и начнут Нарышкины спрашивать: а кто это хулу на наш род наводил... А я, хоть старый пень, но пожить хочется...
- Юрий, - глаза Ивана Михайловича до того округлились, что вот-вот на стол дубовый выпрыгнут, - так ты что: перед Нарышкиными спину начнёшь гнуть?
- Плетью обуха не перешибёшь, - вздохнул Юрий Алексеевич и перекрестился на образа в красном углу. - И тебе Иван советую: не егози ты особо... Чему бывать, того не миновать. Будешь потом локоток кусать, а..., сам понимаешь... Пойду я, а то что-то ногу ломить стало. К дождю, поди...