Страница 20 из 29
Визит к женатому холостяку расстроил меня.
Прежде я не ставил под сомнение святое назначение любви. Помните? «Любовь – это факел, который должен светить вам на высших путях».
Должен?
Свети, дружок!
Но сейчас, когда я с тоской смотрю на стол с объедками месячной давности, на всклокоченную постель, на хозяина в пальто, – трон любви заколебался передо мной.
Я ясно видел, что Николаю совсем не светит.
Он смотрел мне в глаза и настырно требовал ответа на программный вопрос, украденный у Шоу:
– «Скажи, почему женщины всегда хотят иметь мужей других женщин?»
Мне ничего не оставалось, как наивно признаться, что я не женат и что проблемы столь высокого свойства не стучались ко мне за разрешением.
Ольга пожаловала из Москвы на отдых в Дрёмов.
Отпуск улыбнулся.
Она снова влюбилась и, кажется, намертво.
Бог весть какой ждать развязки, если б не репродуктор, который бесшабашно хрипел со столба:
Идея! Надо срочно пожениться!
Указание было одновременно спущено из двух высоких инстанций. С небес и со столба.
Её отпуск ещё не кончился, как они вместо кинухи на минутку забежали в загс.
Дым медовых ночей рассеялся, и Ольга узрела, что супружник до сблёва нерентабельный.
– У других мужья как мужья. Получка – денег приволокут! Хоть в подушку вместо соломы набивай! А этот половой демократ[55] таскает каждый божий день одни грязные рубахи!
– Я ж не министрюга. Экскаваторщик, едри-копалки!
– Другой на твоём месте ковшом бы золото загребал, а не глину, любчик.
Уроки жизни случались по стечению обстоятельств.
А потому во все прочие времена Колючкин был доволен судьбой и, наверное, счастлив.
Будь журнал «Идеальный супруг», о Николае писали бы передовые и печатали его неподвижную личность на открытках. Как артиста.
Он мыл полы, топил печку, варил завтраки, обеды, ужины, сушил пелёнки, нянчил мальчишку и читал книжки.
Столь широкий диапазон импонировал Ольге.
Но и тут она покровительственно укоряла:
– Книжки ты брось. Не занимайся онанизмом головного мозга. Лучше поспи. Ослепнешь – водить не стану.
Николай робко лез в пузырь.
Ольга ошарашивала жестоким доводом, как дубинкой:
– У меня пять классов. Больше ни в книгу, ни в газету ни разку не заглянула. Не померла. И тебя до срока не вынесут вперёд пятками!
Кот Васька слушал и молча кушал.
Жизнь у него была как у седьмой жены в гареме. Тусклой. Тихой сапой Николай переползал в вечёрке из восьмого в девятый, из девятого в десятый.
Потом начал слесарничать в цехе контрольно-измерительных приборов и автоматики.
Это на заводе синтетического каучука.
Курсы.
Вечерняя учеба котировалась у Колючкина не ниже высокого подвига во имя несказанной любви к собственной жене.
Грезилось…
Заочный юридический институт…
Следователь Колючкин несётся за матёрым преступником и запросто кладёт на лопатки.
Первое задание! Каково?
Он спешит в родные пенаты обрадовать Гулюшку…
Опередила женщина в чёрном.
Почти в полночь, когда он, голодный и усталый, брёл с занятий, она ласково взяла его под локоть:
– Твоя лютоедица и мой бесхвостый кобелино…
«Сорвалась налевяк! Соавторство!»
Реакция была слишком бурной.
Он понял, в лучшую сторону надежда не просматривается.
Долг платежом красен.
Ольга кликнула его на рандеву в отделение.
В ментхаузе он вёл себя, как истинный джентльмен, и галантно подарил ей расписку:
«Дана в том, что я, Колючкин Н. П., никаких хулиганских действий в физическом выражении не буду предпринимать против своей жены Колючкиной О. Ив.».
Она взяла эту бумажку и съехала с любовником на частный сектор, не подумав даже развестись.
Через месяц забежала на старый огонёшек.
Колючкин зарадовался. Думал, насовсем вернулась, устроит день межполового примирения. А она, бесхвостая макака, всего-то и притаранила лишь кой-какие вещички назад. Бросила Николаю, как сторожу, и снова исчезла.
Вынырнула в суде.
Полквартиры вздумала отсечь.
«Чтобы не скитаться с сыном по частникам».
Не выгорело!
Соседи так охарактеризовали Николая:
«Колючкин не пьёт. Мы очень им были довольны и радовались как хорошим человеком и добрым отцом. Жену не бил. Работал, по вечерам учился. Она стала дружить с другим. Всё равно он не запивал и вёл себя тактично. Жена бросила и ушла. Опять он всегда у нас на глазах трезв и немного печален».
Снова куда-то запропастилась жена!
Нету месяц. Нету два.
Прокурор Кочко чего-то липнет:
– Колючкин, где ваша прищепка?
– А я почёмушки знаю.
– Она расписана с вами. Что случится – вам отвечать. Не ребёнок. Включайте голову. Думайте!
Николай скребёт затылок.
Ребята в курилке подыгрывают:
– Многоборку твою аннексировал клизмоид напрокатки, а срока так и не указал. Уже три месяца… Ебилей!
– Пора б и честь знать… Да… «Что у женщины на уме – мужчине не по зубам»!
– Но ты особо не унывай. Семеро мужиков из десяти несчастливы в браке. А остальные трое – холостяки.
– Только это и бодрит меня…
У Николая последняя услада – Серёжка трёхлетний.
Пока Ольга на работе, Николай тайком прибегал к нему в сад с конфетами, играл, гулял, и оба со слезами расходились.
Ольга выкинула последнее коленце.
В «книге движения детей по детскому саду № 1» появилось её заявление:
«Прошу не отдавать моего ребёнка Колючкину Н. П., т. к. мы с ним не живём. Прошу не отказать мою просьбу».
Всё это во имя прораба!
Не слишком ли много приношений одному чубрику? Кто он?
Клещ в последнем приступе молодости.
О перипетиях судьбы судит, как о гвоздях:
– Все мы искатели. Ищем Счастье. Ищем повсюду. Дома. На работе. На улице. Я нашёл на работе. Я устроил свою жизнь.
Он оставил жену, с которой разделил десять лет и этаким фертом ринулся на сближение с Ольгой.
В нём Ольга ценит две давно лелеянные штучки: должность и оклад.
Чем-то эти артисты напоминают тоскливый треугольник. Колючкин мучается чёрной изменой жены, готов в любую минуту заманить в родные пенаты и бойко разлучить с вероломным любовником. Но у Ольги, «старой волчицы» с ведьминым весом (меньше сорока килограммов), губа не дурка. Она знает цену обоих воздыхателей. А потому без колебаний тяготеет к Горлашкину.
Как всё это старо.
Эстафету неверных жён Ольга зло и величаво понесла дальше. И просто уходить со сцены она не желает.
– Да я затюкаю его на судах! На каком-нибудь десятом или двадцатом судебном процессе этот сундук с клопами[56] откинет кривые сандалики! А сколько я попорчу ему кровушки по прочим каналам и канальчикам! – с маниакальной жестокостью рисовала она далеко не прекрасное будущее своего бывшего милого.
От такой перспективы стало жутко, и я замолвил словечко за Николая:
– Опыта не занимать… По глазам видно.
Каким благородным гневом вспыхнул Горлашкин:
– Да честнее Ольги нет женщины на свете! В её глазах ты ничего дурного не можешь увидеть. В них только нежность и верность.
Я оставил за собой право возразить. Со стороны виднее.
И многое.
Пусть не разбазаривает восторги Горлашкин.
У Ольги он не первый. А третий.
Может, последний?
Судя по её жестокому влечению к «разнообразию мужчин», вопрос широко открыт.
С последним звонком удалось раскусить Николая.
Рыльце и у него в пушку.
55
Половой демократ – импотент.
56
Сундук с клопами – глупый, недалёкий человек.