Страница 7 из 31
Наконец штабеля из брёвен закончились, вместо них из покорёженной земли торчали пни ― бежать стало легче. Топорщившиеся в разные стороны сухие ветки попытались зацепить платье за подол, Нина зажала его в кулачки и подняла до пояса.
«Так лучше будет. И бежать легче, и платье не порву. А то мама расстроится. И Галька реветь будет, ей же донашивать. Плакса», – подумала Нина, крепко держа подол в кулаках, припустила с новой силой и вскоре догнала мальчишек.
Втроём пробежали они мимо вальщиков, которые сидели на брёвнах и срубали топорами сучья. Рабочие молчали и курили, не вынимая папирос изо рта, только топоры сухо стучали, будто разговаривая между собой о чём-то своём: простом, мужицком. Нина побежала по щепе и обломкам коры, высушенным летним солнцем, легко и звонко трескавшимся под её ногами. Вальщики вдруг оживились, со всех сторон послышались крики то на украинском, то на русском, то на каких-то других языках, которые Нина не знала:
– Еть тебе! Куди прёте?
– Под трактор же попадёте! Кыш отсюдова!
– Ишь, малышня разбегалась!
Огромный бревноукладчик протарахтел мимо детей по лежнёвке в сторону железнодорожной станции и погудел им. Ребята, не обращая на него внимания, свернули с делянки и выбежали на лесную просеку. Солнце скрылось за размашистыми, тяжёлыми макушками елей, из лесной чащи повеяло прохладой. Дорога стала ровной, и Нина теперь могла смотреть вперёд. Они уже совсем приблизились к Турлику. Нине было видно его красную шею, мокрую майку с торчащими под ней худыми лопатками, ходившими ходуном, багровые следы на плечах, натёртые лямками от шорт. Сашка протянул руку, чтобы схватить Ваську, но вдруг споткнулся и покатился кубарем. Нина подбежала к брату и остановилась, не зная, что делать дальше. Лесная дорога была мягкой после недавнего дождя, так что Саша не ушибся, но весь измазался. Грязный, в земле и траве, он тут же вскочил и закричал:
– Стой!
Секунды промедления дали Ваське огромную фору: он уже успел отбежать на несколько десятков метров.
– Ещё успеем! – крикнул Сашка сестре. – Давай! Догоним!
Нина, запыхавшаяся, ничего не сказала и снова побежала следом за мальчишками.
Лес закончился, ребята вбежали в посёлок. Деревянные бараки и сгрудившиеся вокруг них некрашеные сарайчики с поленницами выстроились вдоль чёрной, вытоптанной коровами поселковой дороги. С подворий залаяли собаки, кидаясь в сторону заборов и бряцая железными цепями. Нина перепрыгивала через лужи, стараясь не вляпаться в коровий навоз, лепёшки которого еле различались на развезённой вчерашним дождём земле.
– Сашка, Нинка! Домой! – вдруг услышали ребята.
Они нехотя остановились и оглянулись: мама, с убранными в узел волосами, в накинутой поверх платья телогрейке и в галошах на босу ногу, подбоченясь стояла около их барака, и смотрела на них. Нина тут же оглядела своё платье. Подол был сильно помят, но цел. Она вздохнула с облегчением и пригладила платье ладошками, потом посмотрела на брата.
– Ну, погоди же у меня! – погрозил Сашка кулаком Турлику. Васька, пробежав еще немного, чтобы оказаться в зоне недосягаемости двух самых главных драчунов на их улице, Сашки и Нинки, остановился. – Завтра всё равно поймаю, покажу тебе!
– А малина не ваша, она ничейная! – с обидой крикнул Васька издалека.
Мама, правда, тоже говорила Сашке, что малина, густо разросшаяся вокруг барака, была общей. Но Сашка так не думал. Всю жизнь, сколько он себя помнил за свои девять лет, они жили в собственном доме, который мама строила вместе с отцом.
«Что значит ничейная? Всё, что растёт под нашими окнами, – наше, а не ничейное. Ну и пусть, что мы переехали барак, всё равно земля наша Без хозяина земля – круглая сирота.», – размышлял он.
Так говорил отец, когда они всей семьей жили в отдельной избе, а не в общем бараке. Тогда, то есть всего ещё неделю назад, когда каждый клочок земли рядом с их домом был вскопан, засеян и давал урожай – зачастую единственную еду в их семье. Только вот вышло всё как-то непонятно. Отец выгнал мать с дочками, Ниной и Галей, и двухгодовалым Тишкой в барак, а Сашка остался жить в доме с отцом. Это было неправильно. Сашка злился на себя и собирался разобраться со всем этим. Но, главное, пока он всё не исправил, нужно было действовать по обстановке. А значит, если мать осталась одна, если другой земли вокруг барака нет, настал его, Сашкин, черёд защищать их землю.
Только вот его размышления о малине не вязались с тем, что в бараке жило ещё семь таких же семей, как они. И в каждой семье – и муж с женой, и детей куча. А у кого ещё и дед или бабка в придачу. Но ему не интересно было думать о них. Отец ничего не объяснял по этому поводу, не учил его, как жить, если жилище придётся делить с чужими людьми. Значит, всё оставалось по-прежнему: у земли должен быть хозяин и, если отец теперь не с ними, значит, хозяином будет он, Сашка. А коли так, всё было просто:
«Если земля наша, значит, и малина – наша».
– А ну! – Сашка рывком сделал шаг по направлению к Ваське, вскинул кулак и погрозил им. Мальчишка развернулся и бросился наутёк.
– Завтра разберёмся с ним, – сказал Сашка Нине. – Давай-ко домой.
Нина, опять молча, пошла за братом. Она повторяла за ним всё, малейшее движение. Так же внимательно, по-хозяйски, оглядывалась по сторонам, осматривала заборы, покосившиеся или крепкие, облезлые или недавно покрашенные. Она уже знала, что за заборами могут прятаться мальчишки с соседней улицы, и тогда в любую минуту может завязаться драка. Ей хотелось быть такой же, как брат: сильной и храброй. И ей даже нравилось, что Сашка никогда ничего ей не объяснял, не проверял, бежит ли она за ним или отстала.
«Я ему как друг. Настоящий. Как мальчишка. Мальчишки друг друга не проверяют», – подумала Нина и следом за братом пнула валявшуюся на дороге палку в канаву.
Ребята подошли к маме. Нина посмотрела на её платье, торчавшее из-под телогрейки. Из такого же ситца, как и её – в мелкий цветочек, только у мамы цветочки были голубыми, а у Нины – блёклыми, потерявшими краску под солнцем, ветром и дождём, пока она целыми днями носилась с братом по улице.
– Уж коров скоро по дворам загонять будут, а вы всё носитесь, – проворчала мама. Голос её был какой-то незнакомый, глухой, будто из-под земли. – Мойте руки и за стол.
Саша, засунув руки в карманы, резко сказал:
– Ну, пока! Завтра приду! – и развернулся по направлению к их бывшему дому. Сестра и брат встретились взглядами. Нине показалось, что у Сашки в глазах стоят слёзы, но он тут же отвернулся от неё, переведя взгляд куда-то вдаль, на дорогу.
– Саша, погоди, а ужин? – спросила мама. – Поужинай с нами, потом пойдешь.
– Отец сказал: у тебя нет денег прокормить нас всех, так что я лучше с ним поужинаю, – пробормотал Сашка, но сам остановился.
– О, Господи, причём здесь деньги? – устало ответила мама. – Что, у нас не найдётся одной тарелки кипятушки14? Не упрямься, оставайся.
Сашка нерешительно повернулся к маме.
– А можно?
– Вот дурачок! – сказала мама и, улыбнувшись, потрепала его непослушные белокурые вихры на макушке. – Ну, пойдём же, а то и правда, всё остынет, – она мягко подтолкнула его в спину.
Они подошли к бараку – некрашеные сараи со скарбом, хозяйственной утварью и гогочущими гусями выстроились покосившимся рядком. Чья-то коза запрыгнула на самый низкий из них и щипала проросшую на крыше траву. Маленькие, сплошь засаженные огородики, нарезанные ровными квадратами, примыкали прямо к окнам барака – по одному участку на каждое окно. На скамейке, около крыльца, сидел дед Иван и крутил из газеты цигарку. Перед ним, рядом с большом чурбаком, высилась горка свежеструганной лучины.
– Дедко! – Саша с Ниной подскочили и обняли его.
– Ох, налетели, окоянные, – прокряхтел дед, хлопая их по спинам. – Сейчас мне всю махорку рассыплете. Опять по лесосеке шлындали? – он вынул из Сашкиного чуба сосновую щепку.
14
Кипятушка – похлёбка на воде, кипятке (от этого и «кипятушка»), с подсолнечным маслом (если есть), ржаным хлебом и сырым луком.