Страница 42 из 90
— В этой гостинице?
— Она — часть территории, за которой я слежу.
Он рассказал мне, что во «Дворце Цезаря» пять башен, три тысячи триста сорок восемь комнат, некоторые чуть ли не под сто квадратных метров, девять роскошных ресторанов, павильон с самыми изысканными магазинами мира, театр, практически копия римского Колизея на четыре тысячи девяносто шесть мест, в котором выступают различные знаменитости. Видела ли я Цирк Дю Солей? Нет ещё? Я должна была попросить дядю сводить меня туда, ведь это лучшее зрелище во всём Лас-Вегасе. В скором времени к нам подошёл исполняющий роль римской весталки человек с зеленоватой жидкостью в стакане, увенчанном ананасом. Я уже считала минуты, поскольку снаружи меня ждали Джо Мартин с Китайцем, то и дело поглядывая на часы, а в зале среди колонн и зеркал прогуливался мой клиент, даже не подозревая, что ему нужна была девушка, ныне дружелюбно разговаривающая с полицейским в форме. А что известно Аране о деятельности Брэндона Лимана?
Я выпила фруктовый сок, оказавшийся чересчур сладким, и наскоро распрощалась с офицером, что ему, должно быть, показалось странным. К этому полицейскому, надо сказать, я прониклась симпатией: он смотрел в глаза с дружелюбным выражением, крепко пожал руку и вообще вёл себя нисколько не напрягаясь. Взглянув на него лучше, я посчитала, что Арана оказался весьма привлекательным, несмотря на несколько явно лишних килограммов. Зато белоснежные зубы красиво выделялись на загорелой коже, а когда он улыбался, глаза превращались в забавные щёлочки.
Самый близкий человек для Мануэля — несомненно, Бланка Шнейк, хотя данный факт особого значения не имеет, поскольку ему никто не нужен, и даже Бланка, ведь он может прожить свои оставшиеся дни, вообще не разговаривая. Усилия по поддержанию дружбы прикладывает только она сама. Именно Бланка приглашает Мануэля пообедать или и вовсе неожиданно приходит к другу с хорошей закуской и бутылкой вина. Она настаивает на поездках в Кастро, чтобы повидать своего отца, Мильялобо, обижающегося на их нерегулярные посещения. Она же заботится об одежде, здоровье и домашнем комфорте Мануэля, как настоящая экономка. Это всё я, вторгшаяся в их жизнь и пришедшая нарушить их личное пространство; ведь до моего приезда они ещё могли побыть наедине, теперь же в центре внимания всегда я. Эти чилийцы — люди терпеливые, никто из них не выказал своего возмущения моим присутствием.
Вот уже несколько дней мы едим в доме Бланки, и мы часто так поступаем, поскольку обедать здесь гораздо удобнее, нежели у нас. Бланка стелет на стол свою лучшую скатерть, украшает накрахмаленными льняными салфетками, свечами и корзинкой хлеба с розмариновым вкусом, который я им принесла, — простой и вместе с тем изысканный стол, как и всё убранство этого дома. Мануэль не способен оценить эти детали, лично меня оставляющие с открытым ртом, поскольку до знакомства с этой женщиной я полагала, что различного рода украшения интерьера бывают лишь в гостиницах да в журналах. Дом моих бабушки с дедушкой напоминал блошиный рынок, где было настоящее обилие мебели и ужасных предметов, сваленных в общую кучу и разделённых либо на те, которые пригодятся в хозяйстве, и те, что лень выбрасывать. В компании Бланки, которая может создать настоящее произведение искусства из трёх голубых гортензий в стеклянном, полном лимонов, кувшине, мой вкус постепенно утончается. Пока они готовили суп из морепродуктов, я вышла в сад нарвать листьев салата и базилика ещё при дневном свете, ведь теперь темнеет гораздо раньше. На нескольких квадратных метрах участка Бланка выращивает фруктовые деревья и несколько видов овощей, за которыми ухаживала лично. Её всегда видели работающей в саду в соломенной шляпе и перчатках. Когда наступит весна, я попрошу её помочь мне обработать земельный участок Мануэля, на котором теперь нет ничего за исключением сорняков и камней.
Поедая сладкое, мы говорим о волшебстве — книга Мануэля захватила меня полностью — и о сверхъестественных явлениях, в которых я была бы настоящим авторитетом, уделяй я в своё время больше внимания собственной бабушке. Я рассказала им, что росла вместе с дедом, рационалистом-астрономом и агностиком, и с бабушкой, увлекающейся картами Таро, начинающим астрологом, чтецом ауры и энергетики человека, толкователем снов, коллекционером амулетов, кристаллов и священных камней — я сказала именно так, чтобы не упоминать, какая она была другом окружающих её дyхов.
— Моя Нини никогда не скучает, она развлекается тем, что выражает различного рода протесты правительству и разговаривает с мёртвыми, — заметила я им.
— С какими мёртвыми? — спросил меня Мануэль.
— С моим Попо и другими, например, со святым Антонием Падуанским, кто находит потерянные вещи и женихов для незамужних.
— Твоей бабушке не хватает личной жизни, — ответил он мне.
— Да что ты, дружище! Она же твоих лет.
— А не ты ли говорила, что и мне нужна любовь? Ведь если тебе кажется, что и в моём возрасте можно влюбиться, подобное более справедливо и для Нидии, которая младше меня на несколько лет.
— Ты интересуешься моей Нини! — воскликнула я, думая, что мы вполне могли бы жить все втроём; на какое-то мгновение я даже забыла, что его идеальной невестой была Бланка.
— Это поспешный вывод, Майя.
— Ты должен отвлечь её от Майка О’Келли, — сообщила я ему. — Он ирландец-инвалид, хотя в меру и красив, и знаменит.
— В таком случае он может предложить ей гораздо больше, нежели я. — И он рассмеялся.
— А ты, тётя Бланка, веришь во всё это? — спросила я её.
— Я женщина очень практичная, Майя. Если речь идёт об исцелении бородавки, я иду к дерматологу и, кроме того, на всякий пожарный, повязываю волос на мизинце и мочусь где-то за дубом.
— Мануэль говорил мне, что ты колдунья.
— Точно. Мы, я и ещё другие колдуньи, собираемся по ночам в полнолунье. Хочешь прийти посмотреть? Встреча выпадает на следующую среду. Мы могли бы съездить все вместе в Кастро, где провести пару дней с моим папой, а потом захватить и тебя на наш шабаш.
— На шабаш? У меня нет метлы, — сказала я ей.
— На твоём месте я бы согласился, Майя, — вмешался в разговор Мануэль. — Такая возможность тебе дважды не представится. Вот меня Бланка никогда ещё не приглашала.
— Это женские посиделки, Мануэль. Ты бы просто задохнулся в эстрогене.
— Меня просто дразнят…, — сказала я.
— Я, американочка, говорю вполне серьёзно. Но всё совсем не так, как ты себе представляешь, ничего похожего на колдовство, описанное в книге Мануэля, никаких сделанных из кожи мертвецов пончо и тем более имбунче. Наша группа довольно замкнутая, можно сказать, закрытая, как и должно быть, чтобы в полной мере ощутить уверенность и доверие друг к другу. В неё уже не принимают приглашённых извне, хотя относительно тебя мы сделаем исключение.
— И зачем?
— Мне кажется, что ты довольно одинока и нуждаешься в подругах.
Спустя несколько дней я уже сопровождала Бланку в Кастро. Мы приехали домой к Мильялобо в священный час распития чая, который чилийцы скопировали у англичан. У Бланки и её отца это неизменный ритуал, несколько похожий на комедийную сцену: первым делом они неистово приветствуют друг друга, словно люди не виделись на прошлой неделе либо все эти дни не разговаривали по телефону; она сразу же бросает Мильялобо вызов в духе «с каждым днём ты толстеешь и толстеешь, и до каких пор ты собираешься пить и курить, папа, так ты в любой момент просто протянешь ноги». Он же отвечает замечаниями насчёт женщин, которые распускают свои седые волосы и ходят, как румынские пролетарии. Отец переходит на актуальные среди народа шутки и слухи, а дочь, тем временем, просит очередную сумму в долг. Далее он кричит самим небесам, что его разоряют и таким способом скоро обчистят до нитки и придётся объявлять себя на мели, что приводит к пятиминутному разговору, оканчивающемуся соглашением, подтверждённым далеко не одним поцелуем. К тому времени я иду за своей четвёртой чашкой чая.