Страница 1 из 6
Исповедь Ведьмы
Честно говоря, не знаю, с чего начать… О том, как я оказалась в колодце для ведьм, наверно. Или с того, что я здесь уже в третий раз? И завтра меня опять будут сжигать на костре? Обещают, что на этот раз в последний. Что ж… поверю им на слово. А то, знаете ли, задыхаться от дыма и копоти не самое приятное времяпровождение. По правде сказать, уже самой хочется, чтобы все закончилось. В колодце страшно холодно и сыро. Я просила одежду — но два предыдущих комплекта на мне сгорело, а казна не предусматривает столько комплектов на одного осужденного. Кутаюсь в куцое одеялко, сидеть можно только на валуне, а от него такой холод, что я могу сдохнуть от простуды скорее, чем сгорю. Кстати, я уже начинала простужаться накануне первого сожжения, тогда я месяц протомилась в этом колодце, кашель был страшный, нос заложен, но после костра все прошло. Если останусь в живых, предложу этот метод в качестве очищения дыхательных путей: сухой раскаленный воздух, проникая в легкие, кажется, очищает их от мокроты.
Так, ладно, не будем отвлекаться. Мне выдали бумагу и чернила для написания исповеди, поскольку я отказалась в третий раз от священника. Надеются прочесть здесь что- то новое, чего не узнали под пытками. Надо заметить, под пытками я признавалась во всем, чего хотели инквизиторы. Нет, вы сами можете стоять на своем, если ваши пальцы ног собираются раздробить в кашу? Точно? Я предпочла пойти на костер целой и невредимой. Сразу все подписала и созналась во всем. У инквизиторов вытянулись лица от
разочарования. Они предвкушали помучить меня обнаженной, послушать мои вопли. Не дождались! И не дождутся: я даже во время двух предыдущих сожжений умудрялась сохранять выдержку и спокойствие. Просто, чтобы побесить палачей и разочаровать зевак.
А в третий раз тем более…
На самом деле, конечно же, никакая я не невеста Сатаны, никогда дьяволу не отдавалась, на метле по ночам не летала, не насылала проклятия бесплодия на какую-то Маринну Касерес — я ее даже не знаю! не продала свою душу за оккультные знания и прочая, прочая, прочая. Ну, это же смешно! Сами подумайте, стал бы Сатана смотреть спокойно на все то, что я пережила, если бы я ему хоть чуточку нравилась? Серьезно? Он бы ваш город сжег к чертовой матери. А Вас, «многоуважаемый» мессир Рей, скрутил бы в узел, чего Вам искренне желаю. Да, я знаю, что Вы будете читать эту рукопись, я не дура.
Сейчас на Ваших тонких губах играет самодовольная улыбка. Вы чувствуете себя повелителем всего прекрасного Арастона. Вправе решать судьбы людей, больших и маленьких. Приятно же избавляться от неугодных тебе, брать все, что пожелаешь и как пожелаешь. Приятно расправиться с одной очень упрямой, гордой и неуступчивой девчонкой. Я очень рада, что мне принесли бумагу и чернила. Ей-богу, я счастлива, наконец, поговорить с Вами начистоту. Может, это и не дает огню пожрать меня? Тайна, которую я берегла все это время, должна выйти наружу. И когда Вам принесут бумаги и Вы прочтете их до конца, Ваш мир уже не будет прежним. Это я Вам обещаю.
Похоже, придется писать весь день и всю ночь без остановки, чтобы рассказать всю историю целиком. Но больше в этом колодце делать нечего. Время от времени я встаю на ноги, прыгаю, делаю отжимания, приседания, бег на месте, чтобы согреться, размяться, а потом заворачиваюсь в одеяло и снова сажусь за бумаги. Хорошо, что нынче конец августа, там, на воле, жарко, поля стоят золотыми от пшеницы, с яблонь с щелчком падают зрелые яблоки, жужжат насекомые на осенних уже цветах. Если бы меня осудили зимой, я бы в этом колодце не продержалась и пары часов. Как видите, мессир Рей, Провидению угодно сохранить мне здоровье и силы.
Все проблемы начались из-за морковки. Нет, мессир Рей, я не о Вас, хоть раз в жизни прекратите думать о себе любимом. Я посеяла морковь прошлой весной.
Надо сказать, мессир Рей, про наш маленький городишко. Вас там, к счастью для всех его обитателей, не было и, надеюсь, не придется Вам по долгу службы заехать в наши дикие места. Но там я была счастлива. Закрываю глаза, и встает передо мной наш большой дом, сад, скотный двор. Выйдешь за ворота, говорливые бабушки почти хором отвечают на твое приветствие. Они у нас вроде охраны и стражей, все подмечают. Да в нашем городе новых людей почти и не бывает, вокруг только те, кто тебе дорог. Вьется через весь городок пыльная дорога, важно вышагивают по ней курицы и вперевалочку шаркают гуси. Прямо как в Вашем дворе все эти графини и князья. Думают, что весь мир для них, а их готовят и откармливают для Вашего прожорливого эго. Но я отвлеклась.
Наш городок лежит в ложбине между гор, там такой вкусный воздух и сладкая вода! А если обтереть ведро растущей в изобилии около источника мятой, то сладкая с мятным вкусом. Я мечтаю, несмотря на все мое прискорбное положение, выпить этой воды хоть раз еще. Хоть глоток.
В ручье возле источника много рыбы. Ребята приходят с сетями, встают внизу, а девушки бьют по воде выше по течению плоскими деревянными колотушками. Рыба пугается и сама забивается в сети. Вечером матушка делает тесто и запекает рыбу в пироге. Снимаешь корочку, ешь сочную рыбу… запиваешь родниковой водой или квасом. Нет ничего вкуснее матушкиного пирога. А все эти соловьиные языки и сердца медведей, что подают при Вашем дворе, мессир, и прожевать невозможно.
Я по счету у матушки старшая. Первая. Говорят, не отцовская я. Матушка приехала в наш городок уже будучи обремененной мной. Но у нас на такие вещи смотрят просто: матушка была красивая, работящая, так что еще до моего рождения вышла замуж за хорошего парня. Однажды я спросила ее, кто мой настоящий отец, она ответила, что настоящий не тот, кто обесчестил девушку, а тот, кто принял младенца на руки и улыбнулся ему. И больше я не задавала вопросов. Зачем? Мой папа нас семерых любил одинаково, и нам всем было хорошо. Никогда не чувствовала себя обделенной.
Отец был лесорубом и погиб два года назад. Старая ель рядом с деревом, которое он рубил с приятелем, упала на обоих. Папа умер, а приятель пришел через три месяца к маме свататься. Но из семерых четверо уже были взрослыми, мы маме сказали, что она вольна поступать, как захочет, мы вырастим сестру и братьев, и ей поможем. Мама отказалась. Сватовство к вдове было делом привычным: приятель отца в какой-то мере чувствовал себя виноватым, у самого семьи не было, а мама даже в возрасте красива.
Мне исполнилось шестнадцать, моим двум братьям по пятнадцать, а третьему четырнадцать. Они быстро нашли работу: один заменил отца и стал лесорубом, другой стал столяром, третий выполнял мужскую работу по дому. А я вроде как взяла на себя часть хозяйства, сад и огород, ко мне стали свататься, но я не торопилась, все чувствовала, что еще рано. И вот на семнадцать лет, прошлой весной, посеяла я на нашем огороде морковь.
Сейчас напишу то, что инквизиторы могут посчитать за ведовство, но честно говоря… после двух сожжений… это даже смешно: все, что я сажала и сеяла, все, за чем ухаживала, росло у нас быстро, давало прекрасные урожаи, мы совершенно не испытывали нужды ездить на ярмарку за овощами и фруктами, все необходимое я выращивала сама.
Морковь не стала исключением: взошла быстро, укреплялась корнем, а жарко было в тот год, не передать! Все росло, как на дрожжах, я сняла уже два урожая салата, пришлось продавать часть соседям, и морковь подоспела раньше срока.
Матушка делает очень вкусный морковный пирог. Я собрала урожай, отнесла к ней на кухню, она принялась перебирать морковь, а я решила грядку взрыхлить и заново засеять, как вдруг слышу, что мама вскрикнула на кухне, как-то страшно, так кричат раненые люди, я потом только узнала.
Вбежала на кухню, а она вся дрожит, подол и руки перепачканы в земле, на столе таз с мытой морковью, а в руке она держит одну и как-то подвывает так, тонко, жутко.
На той моркови, что она держала, корнеплод был странной формы: толстый сверху и снизу, а посередине тонкий, перехваченный чем-то. Я выхватила его и стала отмывать. Виной той причудливой формы было кольцо. Тонкий золотой ободок, усыпанный блестящими камнями.