Страница 33 из 45
— Ну что ты молчишь? — в нетерпении воскликнул Серов. — Я что, непонятно выразился? Или тебя не заинтересовало моё великодушное предложение? Так поверь, лучше оно не станет, я и без того чувствую себя последним лохом. Или я... — он остановился, чтобы глубоко вздохнуть, — не достоин правды из твоих уст?
Она разлепила крепко сжатые губы. С трудом промолвила:
— Я не понимаю, о чём вы говорите.
Гнев обрушился на него, как цунами на Индонезию. Он разрушал в его душе всё доброе и хорошее, что он испытывал к Юле. Смывал то, что он ещё не испытывал, но уже предчувствовал. Уносил в бурлящих мутных водах всё человеческое — терпимость, сострадание, мудрость.
— Не понимаешь?! — заорал он. — И это всё, что ты можешь мне сказать?
— Мне жаль, — твёрдо ответила она, глядя ему в глаза. — Я не знаю, кто воровал товар со склада.
Серов медленно встал, снял пиджак и бросил на стул. Хотел снять жилет, но передумал: он не помешает замаху. Ослабил узел галстука и закатал рукава рубашки до локтей. Юля ошеломлённо наблюдала за каждым его жестом. Когда он расстегнул и резким движением вытащил из шлёвок ремень, она покраснела — густо и мучительно, выдавая все свои потаённые мысли.
— Ты же не думала, что останешься безнаказанной? — поинтересовался он, пугаясь собственного тяжелого дыхания и гула крови в ушах.
Никогда в жизни ему не было так жутко от ощущения потери контроля. Но то, что он перестал пережёвывать обиды и начал действовать, каким-то образом разжимало стальные тиски на груди. Он вдвое сложил ремень и перехватил поудобнее. Взмахнул им в воздухе и демонстративно хлопнул по свободной ладони. Однажды он уже играл с ремнём, — солнце, ландыши, нежность, «Мне не нравится причинять тебе боль!», — но в этот раз был намерен пойти до конца. Он хотел причинить ей боль.
— Вставай, — сказал он Юле. — Подними юбку, сними трусы и наклонись над столом.
Она дышала так, словно пробежала стометровку. Но приказание исполнила. Легла грудью на папки, которые сдвинулись, поехали по столу и начали шлёпаться на пол, как испуганные лягушки в пруд. Плюх! Плюх!
Серов размахнулся и ударил ремнём по беззащитной попе. И сказал:
— Раз!
Юля удержала вскрик и даже не отпрянула. Уткнулась лицом в ворох накладных.
Два! Три!
Он считал удары, наблюдая, как белая кожа покрывается розовыми полосами, а дырочка заднего прохода ритмично сжимается в ожидании нового удара.
— Значит, ты не в курсе, кто меня обворовывал?
— Я ничего не знаю, — донеслось из-под бумаг.
— Да неужели? Четыре! Пять! Шесть!
Она начала вертеть попой от боли и переступать ногами, но каждый раз возвращалась в исходное положение и снова подставлялась под ремень. Это было противостояние характеров и силы духа: он её лупил, ожидая, когда она взмолится о пощаде, а она терпела и, похоже, ждала, когда он выплеснет свою злость и остановится. Но её глупое упрямство лишь распаляло его. Зачем запираться, если очевидно, что он знает о её и Андрюшиных махинациях? Почему она не хочет рассказать правду и попросить прощения? Он же обещал не применять никаких санкций, если она покается. Что её заставляло терпеть боль? Ради чего? Ради искупления вины или...
Он отложил ремень и положил руку на пылающую ягодицу. Юля замерла и перестала вертеться. И, кажется, даже перестала дышать. Он погладил её, ощущая, как стремительно гнев сменяется на безудержную животную похоть. Он вспомнил всё: их встречу и первую «сессию», когда она лежала у него на коленях и без стеснения наслаждалась шлепками и ласковыми прикосновениями к клитору. Её первый трепетный оргазм. Вспомнил прерванный контакт на даче Цуканова, когда она голенькая и послушная исполняла все его приказания, а он пытался стать для неё настоящим доминантом. Вспомнил её лежащую у него в объятиях — на чёрной кровати в красной комнате. И каждый раз он отпускал её — из жалости, из страха причинить боль, из потребности сберечь её невинность ради её же будущего (которое каким-то дурацким и непонятным образом зависело от наличия девственности).
Но не в этот раз.
Он хотел её так, что ломило яйца и закладывало уши. Он не видел ничего, кроме набухшей увлажнившейся плоти между девичьими бёдрами. А ещё он хотел победить в этой схватке двух характеров. Сломить её сопротивление, наказать за упрямое молчание.
55. Момент слабости
Он медленно и почти невесомо провёл пальцем от копчика до ануса и дальше, по налитым влажным губам. Исполосованные ягодицы покрылись пупырышками. Юля всхлипнула где-то в ворохе бумаг, но с места не сдвинулась и вообще никак не выразила своего отношения к происходящему.
Серов расстегнул молнию на брюках, приспустил их вместе с трусами и достал член. Под-рочил немного левой рукой, ощущая, как неумолимо нарастает возбуждение. Он находился в таком состоянии, когда отступить уже не мог — не потому, что не хотел, а потому, что больше не контролировал своё тело. Яички уже выбросили сперму в семявыносящие протоки, эякуляция была неизбежна. Он мог ещё недолго потерпеть, отсрочить оргазм на какое-то время, побалансировать на самом краю, но прервать процесс — нет.
Пальцами правой руки он нащупал самое чувствительное место между ног Юли. Она задрожала и... прогнулась, раздвинув ноги шире. Даже приподнялась на носочках. Что ж, она тоже понимала, что расплата неизбежна. За воровство, за ложь, за то, что отправила его к цыганам, отлично зная, что они ни в чём не виноваты. За то, что рьяно защищала своего подельника Андрюшеньку и выпрашивала для него повышение зарплаты. За то, что давила на жалость с помощью хромого Грея и слабоумного братца.
За то, что играла его чувствами, манипулировала, хитрила и морочила голову.
За то, что он ей поверил.
Серов шагнул ближе к Юле. Направил член между скользких губ и надавил, демонстрируя свои намерения. Юля шумно вздохнула, но не отшатнулась. Напротив, вцепилась пальцами в стол, чтобы стоять ровно и не поехать вперёд. Стоять так, чтобы ему удобнее было её наказывать. Он несколько раз провёл членом по губам, собирая влагу и наслаждаясь видом её набухшей розовой вагины. И одним плавным уверенным движением вошёл в её тело, пробивая хрупкую преграду. Тесный жар охватил его член. Серов не смог сдержать стон удовольствия. Сжал Юлины бёдра, едва удерживаясь от того, чтобы не начать долбиться в беззащитную закровившую дырочку. Причинять излишнюю боль не хотелось, он всё же не был садистом. Он всего лишь хотел сатисфакции. Он забрал у неё то, что она считала ценным и важным для себя, — её девственность. Теперь она никогда его не забудет, как не забудет то зло, которое ему причинила. Они в расчёте.
Он медленно вытащил член и с глухим стоном кончил в ложбинку между ягодицами. Запачкал густой спермой аккуратный светленький анус. На этом всё. Финита ля комедия. Он достал из кармана бумажный платочек и вытер с лобка и члена следы крови. Скатал в комок и выбросил в урну.
— Да, забыл сказать, ты уволена. Украденные деньги я тебе прощаю — можешь считать их выходным пособием. Купи на них корма своей собаке, должно хватить лет на десять.
— Серов вдел ремень в брюки и тщательно застегнулся. — А с твоим дружком я разберусь завтра. Он от меня так легко не отделается.
Юля ничего не ответила, лишь отвернула голову. Плюх, плюх — со стола снова посыпались папки.
Пришлось стучать по стеклу, чтобы Ваня соизволил разблокировать дверь. Серов сел и устало откинул голову на подголовник. В ушах ещё шумело, пальцы чуть подрагивали.
— Вы были правы, Егор Константинович, — взволнованно зашептал Ваня. — Головорезы и правда приходили — целая банда! Молодые, злые, обзывали меня «московитом поганым». Как будто я виноват, что родился в Москве! Я забаррикадировался, как вы приказали, но всё равно было страшно! Поехали отсюда?
— Завтра поедем домой.
— Как, уже завтра? — приуныл Ваня. — А сегодня?
— А сегодня поедем к Марго. Мне нужно выпить. И отдохнуть... И...