Дура

В работе целителей чудес не бывает. То, что мы обычно называем чудом, лишь воспринимается нами таковым, а на деле всегда имеет логичное объяснение. Отдав колдомедицине много лет, я научилась воспринимать смерть как неизбежную часть своей профессии. Так почему же во мне сейчас всё восстаёт против её объективных и неотменяемых законов?

Мне ли ждать чуда? Я видела, как ты умер, Северус, слышала твой последний вздох, собственными руками закрыла твои глаза. И твой взгляд в момент ухода мне уже не забыть никогда…

Я боюсь прикасаться к молчащей артерии на твоей израненной шее и вместо этого до головокружения вслушиваюсь в тишину в покрытой бинтами груди, надеясь разобрать внутри тихий стук. Один раз я принимаю биение собственного пульса за звук твоего сердца. Дёрнувшись, крепко стискиваю твою уцелевшую руку, смотрю в неподвижное, любимое лицо. Надежда, владеющая мной в этот миг, похожа на безумие.

Разумеется, самообман тут же развеивается, и ему на смену приходит осознание полнейшего бессилия. Как бы ни старалась я оттолкнуть от себя очевидное, мне нужно поверить твою смерть, Северус.

Руперт прав. Наверное, мы могли бы тебя спасти, но ты сам не захотел помочь нам в этом. Столь могучий разум, который ты, несмотря на боль, контролировал до своей последней минуты, мог приказать телу выжить. После увиденного сегодня я знаю это абсолютно точно. Кроме того, в практике коллег и моей собственной бывали поразительные случаи исцеления. Когда люди настолько хотели остаться, что выбирались из самых, казалось бы, безнадёжных ситуаций. Выдержка, личное мужество, стремление пойти до конца, несмотря на пессимистичные прогнозы, упрямство, а также любовь родных давали им невероятный стимул к выздоровлению. И если чудо происходило, они совершали его самостоятельно.

Вот только ты счёл, что тебя в этом мире больше ничто не держит. Ты заранее знал, что не переживёшь эту ночь, и хорошо подготовился к своему последнему выходу. Стальная воля, которая так долго поддерживала тебя, иссякла, как только ты выполнил всё, что запланировал. Ты не видел смысла в дальнейшем существовании после того, как спас сына Лили и Джеймса и помог мальчику окончательно уничтожить Тёмного Лорда. Но о твоём вкладе в победу не знают даже представители аврората, иначе мракоборцы не вились бы здесь коршунами в попытках поживиться свежей кровью.

Здравый смысл призывает меня покориться обстоятельствам. Нужно принять твоё желание уйти, как бы ни бунтовали против него врачебный опыт и естественное желание спасти пациента. Мне необходимо смириться и с тем, что, будь на моём месте Лили, помани она тебя за собой, ты не сумел бы ей отказать. И она без усилий сделала бы то, перед чем спасовал весь мой профессионализм.

Вот только её здесь нет, Северус. Как и тебя. Есть только твоя опустевшая оболочка, в которой ещё недавно жило и боролось то, что я в тебе так любила…

Так странно… У тебя постоянно были холодные руки, когда мне случайно доводилось к ним прикасаться. В школьном ли коридоре, когда я попыталась уберечь тебя от отчаяния и совершила непоправимую глупость, признавшись в не имеющей для тебя никакого значения любви…

Или в тот вечер, когда ты появился перед гостиной Гриффиндора и умолял вызвать Эванс для разговора. Ты был тогда словно в горячке, тебя трясло, а пальцы, которыми ты обхватил мои запястья, были холодны как лёд…

Наконец, здесь, в больнице, когда я взяла твою ладонь в свою и не отпускала её до тех пор, пока твоя настрадавшаяся душа не отлетела в лучший мир…

Я не могу заставить себя посмотреть на твоё лицо, которое скоро исказит посмертная гримаса: потерявшая тонус кожа щёк опустится вниз, заострится нос, рот приоткроется, и потемневшие губы изогнутся в зловещей, чужой ухмылке.

Нет! Пусть смерть насмехается надо мной сколько угодно, но я не поддамся её играм с моим разумом. Она способна до неузнаваемости изуродовать твои черты, но ей не под силу изменить образ, отпечатавшийся в моей памяти. Для меня ты навечно останешься таким, каким был при жизни.

Я кладу голову к тебе на грудь и прижимаю к своей щеке твои тонкие прохладные пальцы. Ничего роднее и естественнее этого прикосновения я ещё не испытывала. От него всё переворачивается внутри. Это похоже на горящее в кромешной темноте окно дома, где меня любят и ждут, и куда я хочу вернуться после долгой, изматывающей дороги… Но я чувствую себя напуганным и потерявшимся в ночи ребёнком, потому что окно, надёжно служившее ориентиром в моих скитаниях и одиночестве, сегодня погасло.

Всё моё существо содрогается от безмолвных рыданий. Но глаза сухи.

Прости, Сев, что я даже не в состоянии тебя как следует оплакать: слёз больше не осталось. Я скулила бы и выла побитой собакой, если бы с твоим уходом во мне не исчезло то, что отвечает за бурное проявление горя.

Моя скорбь по тебе — это маленькая смерть.

Я всё ещё дышу, способна воспринимать звуки, но я совсем не чувствую своего тела. Так бывает, когда в состоянии нервного перенапряжения не спишь несколько суток подряд и, чтобы не отключиться прямо на ходу, пьёшь слишком много крепкого кофе. От этого я ощущаю себя хрупкой, словно мои кости сделаны из тонкого, звенящего стекла, и теперь я могу разлететься на осколки от любого неловкого движения.

На стене, рядом с кроватью, виднеется свежее бурое пятнышко с неровными краями. Я фокусирую на нём взгляд, и моё истерзанное сознание плывёт, когда я понимаю, что это твоя кровь.

Весь мир сходится для меня в одной точке. Пятно на стене растёт, расползается в стороны, меняет свой цвет на чёрный, манит к себе, становится осязаемым, глубоким. И вот уже это не пятно, а вход, куда я проваливаюсь, словно в кроличью нору.

…Я лечу в гулкой пустоте, у которой нет ни начала, ни конца. Она необъятная, как космос, и столь же безучастная. Однако она разумна и ждёт от меня выбора: останусь я здесь или поверну обратно, пока ещё не поздно. Но я не хочу возвращаться туда, где меня ждёт новая боль. Пусть лучше я перестану существовать, распадусь на атомы в этом холодном беззвёздном пространстве.

Возникает мысль о дочери: мои земные обязанности пытаются меня настичь, чтобы убедить вернуться. Но я отстранённо думаю о том, что о Натали позаботится любящий отец, который сможет дать ей гораздо больше, чем непутёвая мать.

Последняя нить, связывающая меня с прежней жизнью, натягивается до предела и обрывается. Меня больше ничто не держит среди людей. Я понимаю это без удивления и угрызений совести.

Узкие белые линии появляются из ниоткуда. От них темнота рябит и рвётся старой киноплёнкой. Светящиеся полосы перекрещиваются, складываются в геометрические узоры, наползают друг на друга, раскрываются веерами, превращаются в подвесные мосты, которые никуда не ведут. Я пролетаю под ними, и меня швыряет из стороны в сторону, вертит волчком…

И только твоя ладонь на моей щеке, Северус, и твоё незримое присутствие рядом всё ещё позволяют мне осознавать себя живой. Надолго ли?..

Мне хочется верить, что там, куда устремлён мой бесконечный полёт в пустоте, я снова смогу тебя увидеть.

Я лицемерила, когда пыталась убедить себя в том, что мне было бы достаточно только твоей дружбы. Но лгать тебе я не могу и не хочу.

Ты — недостающий фрагмент моего идеального мира, без которого я уже не буду полностью собой. Только вместе мы могли стать единым целым, дополнять друг друга, не боясь разочарования или пресыщения…

Но лишь сейчас, Северус, я произношу слова, которые нужно было сказать уже давно, когда ещё был мизерный шанс до тебя достучаться.

И пусть ты сам уже не услышишь их, но, возможно, они сумеют достичь твоей души, неприкаянно несущейся где-то в пространстве?..

Семена любви жили во мне с рождения и ждали только момента нашей встречи. Ты был предназначен мне судьбой. Единственный, кому я хотела стать не просто близкой, а равной — во всём.

Это был ты и только ты. Вопреки неприятию, раздражению, непониманию. И каждый миг моей несбывшейся жизни был наполнен тобой.