Дура

Тяжёлая белая дверь душевой взвизгивает, отъезжая на скрипучих петлях. В тёмном проёме возникает невысокая фигура Мэтта Эйвери.

— Все читаешь, Сопливус?

— У меня, вообще-то, имя есть… Или мне звать тебя Эсхоули? Прозвище Засранец тебе пойдёт!

— Да погоди ты ругаться! Слушай! Тут такое дело… Мы с Зибером и Красавчиком Розье немного пошутили над одной дурой с Гриффиндора… Короче, если кто из учителей тебя спросит — с половины девятого мы все в гостиной торчали. А по отбою честно пошли на боковую.

«С Гриффиндора?! Мерлин Всемогущий, неужели они посмели обидеть — её?! Убью, зараза!»

Вскочив, я мгновенно наматываю на кулак ворот его мантии, рву на себя. Мы оказываемся нос к носу. Я слышу, как трещит ткань, как прерывисто дышит Эйвери, как колотится от страха его сердце. Вижу, как светлые остановившиеся глаза выкатываются из орбит.

— Над кем подшутили?!

— Т-тише, — сдавленно икает Мэттью, — отпусти… псих! Не бойся, с твоей рыжей Эванс всё в порядке. Подружку её подловили и пугнули слегка. Но если узнают, нам влетит. Баллов сорок сходу долой, если не пятьдесят. И родителей в известность поставят… А могут и даже исключить…

«Всего лишь — подружка…»

Я отпускаю его одежду. Мэтт шумно отдувается, распускает галстук, плюхается рядом на бортик ванной.

— Совсем ты очумел из-за неё, Снивеллус!..

— Не твоё дело… Эсхоули! И что я буду иметь, если солгу?

— Ну… Во-первых, нашу уважуху. Я лично в ухо заеду тому, кто ещё раз тебя Сопливусом обзовёт. А во-вторых… Хочешь мою метлу — насовсем? Все равно мне к лету другую подарят.

— Сдался мне твой «Чистомет» обтёрханный! Ты на нем третий год играешь.

— Тогда… Знаешь, тогда я тебя с одной компанией познакомлю. Ребята — во! Правда… Почти все немного старше нас. Там есть один джентльмен… Такому учит — закачаешься! Скоро у нас всё по-другому будет.

— У нас — это где?

— Ну… Во всей Англии — это уж точно!

— А по-другому — это как?

— Увидишь… Кстати, это ведь по его заказу «Волхвование» переиздали…

«Вот как? Стало быть, тёмный маг? Интересно».

— И с чего бы это взрослому джентльмену с вами, сопляками, возиться?

— Не веришь? Ну и не верь себе. А он клёвый. И знает много. Летает без метлы, в башку лазит, как к себе домой — мысли читать… Здешним преподам такое и не снилось!

Эйвери умолкает. В тугой тишине душевой гулко отбивает секунды холодными каплями подтекающий кран.

— Ладно. Договорились. С половины девятого ты в гостиной списывал у меня эссе по трансфигурации.

— Списыва-ал?

— Ну, да… Если признаться в маленьком грехе, то ложь будет больше похожа на правду.

— Голова ты все-таки, Сни… Северус! А по правде, дашь трансфигурацию содрать?..

— Мордред с тобой, дам.

— И вот ещё что. Поклянись честью, что все будет так, как мы уговорились.

— Ну, клянусь… Слова тебе моего мало?

— А я тоже клянусь, что вскоре у тебя будет наставник получше старика Слагхорна!

— Идёт! А теперь проваливай. Дай дочитать!

* * *

09.11.1975. Хогвартс

Сквозь темно-зелёную толщу озёрной воды в высокие окна льётся ослепительный осенний закат. Долгобородый Мерлин на портрете щурится, когда изжелта-зелёные блики попадают ему в глаза. Трещит камин. Уроки закончены. В такие часы даже в нашей чопорной серебряно-зелёной факультетской гостиной бывает хорошо.

Завтра суббота. В одиннадцать занятия хора, в половине второго тренировка на квиддичном поле, в три часа кружок игры в плюй-камни, в пять — шахматный клуб…

Я не хожу на хор, не играю в квиддичной команде, плюй-камни меня перестали интересовать ещё в третьем классе, несмотря на то, что двадцать восемь лет назад чемпионкой школы была Эйлин Принс, моя мать... Вот в шахматишки с кем-нибудь перекинуться можно. Тем более что клуб традиционно заседает у Макгонагалл, большой любительницы красивых партий, и в гриффиндорской башне есть шанс хотя бы издалека увидеть Лили…

В полированной малахитовой стене, совершенно глухой на вид, разверзается вертикальная трещина. Потайная дверь неслышно отъезжает в сторону, в проёме возникает грузная — просветы видны только по бокам от лысеющей головы — фигура нашего декана, Горацио Слагхорна.

— Эйвери, Мальсибер, Снейп! Возьмите, пожалуйста, свои палочки, приведите в порядок внешний вид и следуйте за мной!..

В кабинете директора, не в пример нашей гостиной, жарко натоплено. Дамблдор, заложив руки за спину, меряет аршинными шагами пространство, его фиолетовая мантия метёт длинными полами витиеватый узор на полу. В углу на резном насесте чистит перья алый феникс.

За столом на обитом рыжеватой саламандровой кожей высоком стуле — напряжённая, натянутая, как струна, профессор Макгонагалл.

Кратко поприветствовав присутствующих, Слагхорн велит нам стоять и внимательно слушать, а сам плюхается в колченогое кожаное кресло у стола и тут же начинает вдохновенно хрустеть кунжутными бисквитами из чайной корзины.

Посреди кабинета теребит синий галстучек маленький круглолицый первоклассник с длинными золотистыми кудрями. Равенкловский… Я даже не знаю, как его зовут.

У его ног метла. Только не та, на которой летают. Обыкновенное сорговое помело на длинной ореховой рукоятке — из тех, что Филч выдаёт провинившимся ученикам для ручной уборки школьных помещений…

— Не соизволите ли повторить свой рассказ, Рой? — вкрадчиво просит директор.

Первоклассник поднимает на Дамблдора ослепительно-голубой взгляд. Явно любуясь собой, поправляет крохотной ручкой кудрявый чубчик.

— Ну, значит, это… Профессор Флитвик наказал меня за надпись на заборе… А за что наказал? Я ведь там чистую правду написал! «Рой Локхарт — звезда Равенкло»… Вы же сами говорили, что я талантливый и далеко пойду…

Мальсибер прыскает в кулак. Эйвери сдавленно хихикает. У стола, развалившись в кресле, сияет Слагхорн. Даже у директора святая непосредственность малыша вызывает улыбку. И только Макгонагалл упрямо поджимает губы и укоризненно качает головой:

— Боюсь, сейчас кое-кому станет не до смеха! Продолжайте, продолжайте, мистер Локхарт!

— За эту чистую правду профессор снял с собственного факультета пять баллов и велел мне отправиться после уроков к Филчу. А тот дал мне вот это — малыш брезгливо указывает пальчиком на метлу — и заставил убирать пыль на полу. Так и сказал: «Пока весь коридор не выметешь от Обсерватории до самого балкона с часами, на ужин не пойдёшь!» Ну, мету я, значит, мету… а тут — вот это!

На маленькой белой ладошке — смятый крохотный клочок пергамента.

— Ну, я, конечно, развернул его и прочёл. И так как я настоящий умница, то сразу догадался, что это как-то связано со случаем, о котором вся школа говорит. Ну, с тем, когда девочку с Гриффиндора заколдовали, чтобы она нагишом ходила… И тогда я совершил настоящее геройство. Я сбежал от Филча, чтобы срочно доставить это послание глубокоуважаемой леди Макгонагалл… — Первоклассник картинно кланяется.

— И что же там у нас написано?.. — Дамблдор двумя пальцами берет записку с ладони ученика. — Вот, послушайте: «Сегодня в 10 вечера приходи в Обсерваторскую башню. Есть разговор. Буду ждать в нише слева от входа на Наблюдательный балкон. Никому ничего не говори. S.».

Слова директора падают, как в бездонный колодец. Тишина оглушает. Сердце в груди делает головокружительный кульбит… Чтобы устоять на ногах, я вынужден незаметно опереться спиной о плотно уставленную старинными томами книжную полку…

Макгонагалл снимает очки и долго трёт их батистовым платочком, отделанным незатейливой вышивкой.

— До сегодняшнего вечера я недоумевала: как это Мэри Макдональд, прилежная дисциплинированная девочка, оказалась у Наблюдательного балкона после отбоя? Теперь всё наконец-то встало на свои места... Какая низость, Альбус. Какая неслыханная низость!.. Я сразу узнала ваш почерк, мистер Снейп… Это ведь вы писали?