Дура

— Готова!.. Зенки мутные, как у дохлой лягушки…

Он смеётся — тому, что безвольная кукла, несколько минут назад носившая имя Мэри Макдональд, пошатываясь, висит на руке Мальсибера.

— Я буду звать тебя Лори! — смеётся тот. — Знаешь, это не только имя. Есть такая порода полуобезьян, ленивцев. Ты сейчас «тормозишь», как они!

— А что, грязнокровке пойдёт немного побыть полуобезьяной... Все они — серединка-наполовинку, то ли люди, то ли нет.

Холодная рука грубо тискает грудь сквозь платье.

— Не на-адо! — голос, словно чужой, гласные расплываются, светлое пятно люмоса плывёт перед глазами.

— Иди сюда, Лори! — Мальсибер указывает жестом на широкий подоконник. В тёмный хрусталь окна тягучими волнами льётся беззвёздная ночь.

Я делаю шаг. Ноги подкашиваются. Не упасть! Только не упасть!!!

— Влазь! — те же холодные руки, бесцеремонно облапив зад, подсаживают меня на подоконник. — Встань во весь рост!.. Сними платье!

Дрожа от навалившегося напряжения и не понимая, зачем повинуюсь, я расстёгиваю маленькие красные пуговки. Одну за одной, одну за одной…

— Бросай сюда!

Скомканную байку Эйвери кладёт себе за пазуху. Не хватало ещё, чтобы Филч при ночном обходе обнаружил девчоночьи шмотки, раскиданные на полу…

— Теперь комбинацию! Да, да, Лори, хорошо, хорошо… И лифчик тоже.

— Скажи, чтобы косу распустила!

— Зачем?

— Чтобы как на шабаше…

— Трусики!!!

Белый клочок простого шелка, без кружев, летит к ногам Мальсибера.

— Мэтт, подбери и это!

— Фу! — морщась, Эйвери подцепляет невесомую деталь девичьего белья кончиком палочки и левитирует в карман к старшему мальчику:

— Ты её раздеть предлагал, значит, твой и трофей!..

Я уже не чувствую ни холода, ни стыда. Только грязь… Они вымазали меня липкой серой грязью! И где-то в темноте оглушённого сознания бьётся тонкой жилкой последняя мысль:

«За что?»

— Танцуй!!!

Три пары ладоней синхронно выхлопывают ритм. Джига лихорадочным пульсом отдаётся в висках. Я сбрасываю туфли, неловко колышусь на горячих, покрасневших пальцах ног…

— Танцуй, Лори!!!

— Брось, Эрни. Она сейчас упадёт.

— Ладно… Может, того… пообжимаемся? Девка-то — что надо, сам сказал — почти взрослая…

— Это с грязнокровкой-то? Да ну, себя не уважать. Я лучше придумал.

— Что?

— А вот, смотри. Формидо!!!

«Страх. Безотчётный, необъяснимый, а потому неукротимый страх, липким омерзительным животным завозившийся под диафрагмой… Смерть как страшно!!!»

— Лори, беги!!!

Я неуклюже срываюсь с подоконника, гулко шлёпнув по камню холодными ступнями, качусь по полу, больно ударяясь плечом, вскакиваю, опрометью несусь по коридору в спасительную темноту.

Вслед упоённо свистит Эйвери.

* * *

08.11. 1975. Хогвартс

— Кис-кис-кис!..

Ночной обход — неизбежная, досадная обязанность школьных сторожей с незапамятных времён...

Намотав на голову потрёпанный шерстяной шарф, зябко поёживаясь в накинутом на плечи коричневом пледе, загребает непослушными ногами по коридору сонный сторож Аргус Филч.

— Кис-кис-кис! Где ты, моя хорошая? Что, никого нет ни в Зале Побед, ни в библиотеке? Хорошо-хорошо, милая, вот сейчас ещё лестницу на второй этаж проверим и спать пойдём. Не шалят нынче ребятишки-то, видно, уморились за день… Поделом маленьким негодяям! Будь я у них учителем — втрое больше бы задавал, чтоб совсем некогда было баловаться-то!

С кошками сквибу всегда было проще, чем с людьми. Потому и имена им даёт человеческие, почтительные. Миссис Табби, мистер Джеркинс, Мисс Олден… Коты — они все понимают! Жаль только, живут недолго — только успеешь прикипеть душой… У сквибов век волшебников, генетика сказывается. И животные их уважают, слушаются. Вот только самому колдовать — никак…

— Кис-кис-кис!..

Шаркающие шаги растоптанных суконных тапок шелестят по лестнице. Чадит в руке фонарь в закопчённой медной оправе. Умиротворяющее бормочет под нос надтреснутый, от природы несильный, старушечий какой-то голосок… И здесь никого! Тихо, как в склепе…

— Ой!!!

Белая, словно светящаяся, тень скатывается прямо на сторожа сверху по ступеням. Девица!.. И вся, как есть — нагишом!!! Бывает же такое…

Она врывается в круг света. Обжигаясь о тёмную медную оправу фонаря и не замечая этого, бросается Филчу на шею... Стискивает в объятьях — крепко, словно хочет тут же и придушить. Хрипит почти беззвучно:

— Се-еверус… Спаси меня… Я люблю тебя... Люблю…

От неожиданности сторож роняет фонарь, с громким хлопком разлетающийся на ступенях, почти опрокидывается на спину, грузно садится в навалившейся холодной тьме прямо на пол. Машинально пытается прикрыть своим обтрёпанным пледом исступлённо выгибающееся в судороге бледное девичье тело, бьющееся у него на коленях.

— Зачаровали, скоты безрогие!.. Кто ж сподобился-то? Вот рожи бесстыжие!!! Погоди, милая, потерпи. Сейчас миссис Помфри позовём. Я за ней кошечку пошлю. Кис-кис-кис!..

* * *

09.11. 1975. Хогвартс

На обрезе мраморной раковины оплывает жёлтая восковая свеча. Дрожащая кисточка огня множится в зеркалах, заливая холодную душевую жёлтым, неверным светом. Черными насекомыми пучатся на пергаментной странице тиснёные буквы:

«Инфернал — суть тело мёртвое, искусством чародея-некроманта побуждаемое к подобию жизни, но остающееся при этом мёртвым телом. Душевные свойства персоны, что раньше жила в кадавре этом, не присутствуют в нём более, ибо отлетела душа. Инфернал не мыслит, не чувствует, не дышит и не питается, но покуда тлен не разрушил полностью плоти его, способен подчиниться воле чародея, что сотворил обряд Жизни без Жизни над усопшим.

Инфернал по виду бледен и хладен, носит следы тлена на лике своём и членах своих, глаза его мягки и белесы, аки бельма слепца. И нет блеска во взоре его, поскольку нет души во плоти его. Но служит он создавшему его чародею, повинуясь беспрекословно. Приказано украсть — украдёт, приказано умертвить — убьёт.

По смерти создателя своего долго ещё бродит инфернал неприкаянно в тех местах, где оставлен был, покуда время не обратит его во прах. Истребить же инфернала не всякому чародею под силу. Не чинят вреда ему ни сглазы, ни чары, не остановит его ни усекновение главы, ни окаменение ног. Лишь одно Пламя Адово изжигает его, да свет дневной пугает его»…

«Вот же, пакость какая! И какому сумасшедшему в голову пришло бы заиметь в качестве слуги полуразожившегося покойника? Домовых эльфов мало, что ли?»

Годелот, «Волхвование всех презлейшее». Копия, конечно! В нашем веке уже сделана... Печатный подлинник пятнадцатого столетия, насколько мне известно, чуть ли не на всю магическую Британию — один. Здесь, в школе, в Запретной секции библиотеки. Выдаётся только старшеклассникам по особому письменному распоряжению декана факультета, для реферативных работ по Защите от тёмных искусств. А кто попробует без спросу с полки вытащить, книга на него… так наорет! Оглушительным визгливым голосом, так что не только мадам Пинс — весь профессорский состав через три минуты набежит. Я как-то попробовал… Неделю потом под надзором Филча Большой Трапезный зал вручную драил вместо домового эльфа! Слава Мерлину, копии так орать не обучены…

«Интересно, насколько точно воспроизведено здесь содержание оригинала? А то знаем мы эти репринты!»

Высокий витраж отражает пламя свечи мириадами колючих холодных огоньков. Глаза слипаются! Но главу нынче надо дочитать — кто его знает, сколько ещё пробудет у меня эта редкая книга?

Завтра первой парой опять история магии. И я, похоже, сам буду на лекции смахивать на инфернала — вялый, зелёный и с тусклыми глазами, только что без трупных пятен на лице и членах моих… Вот как выйдет из потёртой классной доски бесплотный призрак-профессор, как начнёт заунывную речь о делах давно минувших дней, точно засну ко всем дракклам! Впрочем, Бинс не заметит. У него вечно полкласса на уроке дрыхнет, а ему хоть бы что!