Дура

— Не, он только боровка боялся…

— Боровка?

— Ну, да. Мне мама рассказывала. Купила как-то бабушка поросёнка, откормить на бекон. Думала, дед заколет, как время пришло. А тот — в обморок, представляешь?!

— Тогда — точно сквиб! Сам никогда не колдовал, но некоторые волшебные суеверия знал! Видишь ли, у нас многие верят, что свинья — немагическое, нечистое животное. Оно редко бывает патронусом — защитником мага от злых сил. Обозвать свиньёй или угрожать превратить в свинью — жуткое оскорбление, которое требует отмщения. Увидеть во сне, как режешь свинью — предвестие большой жизненной неудачи. Вымараться свиной кровью — опозориться. Есть поговорка: «Нанял маггла свинопасом», то есть вместо чего-то интересного и значительного сделал совершенно очевидную, банальную, скучную вещь. Но при этом свиные котлеты с удовольствием лопают все, кто может себе это позволить! А ещё свиней многие боятся — безотчётно, необъяснимо.

— Как некоторые девочки — мышей, как малыши — темноты, да?

— Ну, примерно.

— И ты боишься?

Она смотрит мне прямо в лицо. Близко-близко. В изумрудных глазах тонкая тёмная пелена грусти. Жалеет? Вот же, святая непосредственность, Мордред бы её побрал!..

— Нет, Лили. Запомни, пожалуйста: для меня в этом мире не существует животных, которых стоило бы бояться. Я вообще никого не боюсь — ни среди зверей, ни, тем более, среди людей.

На самом деле, я лгу. Я боюсь твоего отца, Лили. Вернее, того, что, прознав о наших ежевечерних встречах на веранде чьей-то заброшенной старой дачи на окраине и выяснив, из какой я семьи, он, как добропорядочный гражданин и хороший человек, запретит своей неугомонной дочери со мной дружить.

Если из моей жизни исчезнет это шустрое десятилетнее глазастое солнышко на длинных беспокойных ногах с вечно сбитыми коленками, в ней останутся только мамины книги. И — пустота, которую нечем будет заполнить.

* * *

20.12.1972. Хогвартс

Под высокими сводами гулкого зала спит беспокойное эхо. Скажи слово — и оно будет долго носиться от колонны к колонне. Покуда не разобьётся об эти старинные стены, уходящие ввысь. К синеватому лепному плафону, похожему на живое вечернее зимнее небо.

Сквозь стрельчатые окна, вытянутые в высоту, на тёмное зеркало полированного каменного пола льётся закат. Слишком яркий для зимнего дня. И есть в этом закате нечто от расплавленного металла и нечто от свежей крови…

Я сижу на высокой скамье за столом своего факультета. Вяло поковыриваю рисовый пудинг. И через весь зал смотрю туда, где за столом под алыми флагами, в тесной стайке гриффиндорских девчонок, моё огненноголовое чудо — Лили — ловко и аккуратно расправляется с огромным куском клубничного пирога.

— Если хочешь избавиться от прозвища «Сопливус», никогда не шмыгай носом за столом, — долетает до моих покрасневших ушей очень тихий, вкрадчивый шёпот. — А ещё никогда не разглядывай никого так пристально. Особенно девочек. И вытащи, наконец, ложку из чайного стакана, а то, Мордред побери, глаз на неё наденется!

Люс Малфой. Семикурсник. Староста. Внезапный покровитель, взявшийся чуть ли не со дня распределения за восполнение пробелов в моем воспитании — ни с того ни с сего…

«Что ему, чистокровному, до меня?.. Вот же пристал!»

Ложку из чая, пожалуй, действительно стоит вынуть. А вот насчёт того, чтобы не разглядывать сотрапезников, особенно девочек… Не дождёшься, Люс Малфой!

Лили хихикакет. Шепчется с маленькой, круглолицей, полненькой подружкой. Украдкой бросает на меня солнечный взгляд, подмигивает зелёными искорками глаз…

Слева от неё сосредоточенно поглощают бисквит за бисквитом вихрастый черноголовый очкарик и долговязый кудрявый дылда. Джеймс Поттер и Сириус Блэк. Противные ребята — самовлюблённые и, по большому счету, недалёкие. Лишь бы кого-нибудь из наших задрать…

— Кстати, Снейп, где твой галстук? — не унимается Малфой. — Порядочные джентльмены нипочём не являются к общему обеду без галстука…

— Ну… в кармане.

— Незаметно вытащи и надень. Только аккуратно. И сделай вид, что он на тебе был с самого начала. Запомни: Слизерин — элита Хогвартса. Равенкло собирает чудаков и зубрил. Хаффлпафф — старательных и душевных, но, честно скажем, простофилистых ребят. Гриффиндору смелость подчас заменяет мозги. И только мы — клуб настоящих джентльменов и настоящих волшебников, знающих цену себе и своим способностям. Мы — хранители традиций, ориентир для посвящённых. С нас пример берут! Чтобы я тебя больше не видел за столом без галстука, хорошо? И убери книгу с колен! Читать за едой — моветон по отношению и к книге, и к тем, кто делит с тобой хлеб!

— Ну, ладно…

«Что-то я не видел, чтобы с тебя, Люс Малфой, кто-то тут брал пример. Вот разве что твой сокурсник Эйдан Грегори Гойл… Но то, что у тебя получается легко и красиво — танцевать ли с девочкой на рождественском балу, сражаться ли на квиддичном поле, — Гойл делает с грацией медведя, неизвестно кем и зачем разбуженного в середине января».

Украдкой вытерев потную руку о гачину брюк, я вытаскиваю из кармана помятый шёлковый галстук в зелено-серебряных цветах и накидываю на воротник рубашки. Книга — «Руководство по трансфигурации для начинающих» — с громким стуком падает на пол.

Блэк на мгновение отвлекается от своих бисквитов и с прищуром наблюдает, как еле заметным жестом вооружённой палочкой правой руки староста Люс Малфой сооружает из зелено-серебряного клочка шелка на моей шее изящнейший, сложный виндзорский узел.

— Учись!

«Я такой нипочём не завяжу. Ни палочкой, ни руками».

— Акцио, учебник! — шепчет Люс. Книга подскакивает с пола ему в руки. С чуть брезгливой гримаской на белобрысой физиономии староста приподнимает клапан моей простой брезентовой сумки и аккуратно засовывает «Руководство по трансфигурации» переплётом вверх — промеж дневником и стопкой чистого пергамента.

Я смотрю на Лили. Она смотрит на меня. Улыбается. Ей смешно? Наверное, с этим узким зелёным лоскутом на шее и с глазами навыкате я похож на лягушонка, какого-то драккла обросшего неаккуратными черными патлами…

«Как бы ни старался Люс Малфой, быть мне позором факультета! Мало, что полукровный, так ещё и самый некрасивый в классе».

— Теперь поправь узел своей рукой, — шепчет Малфой, — правильно завязанный галстук не должен тебя душить. Сделай так, чтобы ты вообще не замечал, что он есть!

Не отрывая глаз от сияющей улыбки Лили, я тянусь рукой к узлу — чуть ослабить бы! И на периферии зрения замечаю Блэка, который осторожно высунул кончик палочки из широкого рукава своей мантии, направил на меня и еле заметно шевелит рукой, беззвучно бормоча по-детски пухлыми губами.

Узел галстука пребольно кусает меня за палец.

— Ой!..

Длинная, узкая, зелёная ящерица в плеснево-серых полосочках соскальзывает с воротника. Мерзкими лапками, холодными и липкими, обхватывает мою руку. Пялится стеклянно-жёлтыми немигающими глазками.

— Фу, дрянь какая!!! — я инстинктивно встряхиваю кистью укушенной руки.

Ящерица, кувыркнувшись в воздухе, ныряет в стакан к Малфою. Чай ещё горяч, и трое учеников, на которых попадают брызги, чувствуют это, что называется, на собственной шкуре. Над краем стакана нервно подёргивается длинный чешуйчатый хвостик.

Сидящая напротив Малфоя красавица-шестикурсница Нарцисса Блэк, кузина ненавистного Сириуса, скорчивает рожицу, будто её сейчас стошнит.

Я безотчётно протягиваю руку к стакану старосты и вытаскиваю омерзительную тварь за хвост. И замираю, решительно не представляя, что мне делать дальше.

Оглушительный взрыв хохота накрывает меня громовой волной. Кажется, от всеобщего смеха дрожат высокие стрельчатые окна…

Но хуже всего, что Лили тоже смеётся. К моему горлу подступает горячий, колючий ком. Я злюсь. Конечно, есть на свете безусловно смешные вещи. Например, галстук, превратившийся в ящерицу и прыгнувший соседу в чай. Но… Она же не могла не видеть, что эту подлость сотворил окаянный Сириус!!!