Дура

Даже если это только самообман, в этот раз он особенно силён и упоителен. Мне так хочется понять, ощутить всем своим существом, каково это — отдать себя во власть человека, в каждой черте и жесте которого я вижу Северуса.

«…Потаскуха!»

Едкий, издевательский голос, наполненный холодным презрением, внезапно раздаётся в моей голове.

Его уже не забыть, не затереть прожитыми годами, не вычеркнуть из памяти.

Мои глаза распахиваются в ужасе, и внутри что-то обрывается. Словно кровь, бегущая в жилах, вдруг створаживается, как от яда смертоносной цепочной гадюки, убивая всё живое, что ещё во мне осталось.

Юн, почувствовав резкую перемену в моём состоянии, отстраняется. Он гладит моё лицо, желая успокоить и понять, что случилось.

Едва не плача, я отталкиваю его руку.

— Нет!

— Нет? — переспрашивает он недоумённо.

Юн силится понять, что он сделал не так, пытается вновь притянуть меня к себе, укрыть собой, но я выворачиваюсь из его объятий, словно они меня душат.

— Нет!

Я кричу, чтобы он услышал моё отчаяние и понял, что все попытки забыться тщетны. Всё уже непоправимо изменилось. Я не смогу ему принадлежать, потому что между нами незримо стоит тень человека, которого я готова возненавидеть всей душой за жестокую, безграничную власть над моими чувствами.

— Плохо, — роняет в пространство Юн.

Я мотаю головой. По щекам текут слезы — от стыда, злости, глупости ситуации и собственного бессилия что-либо изменить. Мир, который ещё несколько минут назад казался мне таким приветливым, тёплым, живым, готовым снова принять меня в себя и отогреть, прямо на глазах рушится и разлетается на куски.

— Нельзя, Юн! Нельзя… нельзя! Не могу!

Юн садится ко мне спиной и притягивает колени к груди. Он молчит и тяжело дышит. Спустя несколько невозможно долгих минут встаёт и тихо, успокаивающе говорит:

— Нужно спать. Я не мешать тебе больше.

Он бормочет заклинание, позволяющее ему покинуть купол, не снимая его совсем, и выходит наружу.

До рассвета он находится поблизости, бродит кругами, но больше не решается меня потревожить. Я так и не смыкаю глаз в эту ночь и чувствую себя по отношению к нему последней стервой.

Часть 4

09.07. 1970. Коукворт

— Что это у тебя за книга, Сев? Старинная…

Лёгкая полупрозрачная рука в жёлтой россыпи веснушек скользит тонкими пальцами по грубому серо-коричневому переплету.

— У матери взял. И вовсе не старинная! Просто старая. 1900-й год издания.

— Интересная?

Лили чуть склоняет голову на бок. Рыжая чёлка, отросшая за лето почти до кончика аккуратного, чуть курносого носа, закрывает правый глаз.

— Не очень, честно говоря.

— Охота же тебе тогда читать... Лето! Давай лучше взапуски бегать!

— Зачем?

— Ну, не хочешь, не будем… А я не люблю читать, когда погода хорошая. Но вчера, наконец, Джеймса Барри одолела. «Питер Пэн». История про мальчика, который не хотел взрослеть, и девочку Венди, которая с ним дружила. А ещё там был остров с пиратами и настоящие феи...

— В маггловских книжках не бывает настоящих фей.

— А в ваших, значит, бывают?

— Да.

Она смеётся. Золотой колокольчик сыплет в пространство звенящие радостные искры.

— А твоя книжка про что?

— Не про что, а про кого. Про Ангуса Бьюкенена. Спортсмен такой был лет сто назад. В регби играл — зашибись!.. Но жизнь у него тяжёлая была, не позавидуешь…

— Потому что бедный, наверное? В девятнадцатом веке в Англии было много бедных…

— Потому что сквиб!

— Кто-о?..

— Сквиб.

— А это кто?

— Ну, это... Вот твои родители — простые люди. Магглы. Помнишь, я говорил, так называются те, кто не умеет колдовать и не чувствует потоков магической энергии в природе. И сестра твоя тоже маггла. И твои родные не помнят, чтобы когда-либо среди известных предков вашей семьи были ведьмы, ворожеи или хотя бы деревенские знахари-травники. Но ты родилась колдуньей, Лили. Настоящей и очень талантливой колдуньей. А бывает наоборот. В семье супругов-волшебников появляются на свет дети, которые колдовать не могут, как ни учи. Вот их-то сквибами и называют.

— А почему они появляются?

— Тому учёному, который это поймёт, Орден Мерлина дадут. Сразу — первой степени. И дом построят за казённый счёт. Только за последние 500 лет никто не заявлял такой научной работы.

Она молча берет у меня из рук тяжёлый коричневый том. Плавно проводит пальцами по тиснёному заголовку на кожаной обложке, давно утратившему тонкий слой позолоты. Агнус Бьюкенен, «Моя жизнь, автобиография сквиба»…

На её маленьких розовых ноготках тоненьким фломастером нарисованы крохотные цветочки... Глупая девчоночья мода. Но ей идёт…

— А быть сквибом у вас считается плохо, Сев?

— Ну… Да! Многие это считают чем-то вроде врождённой болезни или признака нечистоты происхождения… Все равно что родиться без глаза или без ноги… А что, разве у вас не дразнят калек от рождения? Не презирают убогих?

— Дураки — презирают. А я не такая. Мы с Туни всегда помогаем Кевину Доу из соседнего дома, который болел детским параличом и ходит на костылях… А расскажи ещё!

— Что тебе рассказать?

— Ну, как этот парень, Ангус, ухитрился стать знаменитым спортсменом, если его тоже презирали!

— Он был из Шотландии. Родился в 1847 году, в семье Джона и Мэри Бьюкенен, деревенских жителей. У его отца и матери было 11 детей. И все, как на подбор, физически сильные, богатырского сложения ребята. Даже девочки легко побеждали сверстников в перетягивании каната на осенних праздниках! Но вот сквибом оказался один Ангус. А отец у него, надо сказать, был человеком суровым, да ещё и попивал. И Ангуса считал позором семьи…

— Вроде твоего прямо!..

Она смотрит на меня внимательно и… сочувственно. Вот ещё не хватало!

— Ну, примерно… Только — волшебник, не маггл... Ангуса не взяли в волшебную школу: сквибов туда не берут. Тогда он уехал в город, прицепившись к телеге торговки, спешившей на ярмарку. И поселился в качестве подмастерья у маггла-каменщика, бригадира строителей. Работал на стройке. Таская кирпичи и меся глину, силу ещё больше накачал. Денег заработал, увлёкся регби и крикетом. Ему даже удалось стать членом профессионального спортивного клуба и войти в национальную сборную по регби! В 1871 году, на первом международном турнире, благодаря Ангусу Шотландия победила.

— А ты говоришь, не очень интересно! Это же самое интересное, что только может быть: книга про то, как человек, которому не повезло с судьбой, взял и сделал себя сам — от начала и до конца! «Питер Пэн» — это детская сказочка по сравнению с твоим Ангусом! Дашь почитать?

— Да, пожалуйста! Что непонятно будет, спрашивай. Если сам знаю — объясню…

Она звучно прихлопывает ладошкой комара на усыпанной веснушками бело-розовой ручке. На веранду прорывается мокрый вечерний ветер с реки. Я молча стаскиваю с себя старую парусиновую куртку. Всем видом показывая, что не потерплю возражений, закутываю её плечи. Куртка, которую я донашиваю за отцом, так велика, что мы могли бы завернуться в неё вдвоём, и теперь из серо-голубого грубого кокона торчит только солнечная голова над жёстким воротником. А под засаленной полой болтаются стройные голени в жёлтых сандалиях на босу ногу…

Лили смеётся. Подсаживается ближе.

— Знаешь, я подумала: а может, такие, как я, рождаются потому, что среди наших бабушек-дедушек попадаются ушедшие жить к магглам сквибы? Волшебная кровь не может ведь взяться ниоткуда, появиться ни с того ни с сего? У бабушки Рози, маминой мамы, муж, мой дед, пришлый был. Никто не помнит, откуда приехал Билли Беркинс, из каких краёв… А рыжая я — в него. Вот я и подумала: может, как раз он — сквиб?

— Это многое объяснило бы, Лили… Расспроси родных, не было ли у дедушки Билли… ну, чудачеств, что ли. Не видел ли он в лесу зверей, которых не видят другие, не разговаривал ли с котами и лошадьми, утверждая, что они понимают человеческую речь?