Страница 4 из 51
Сами документы, как и ожидалось, были аккуратно подшиты, и на беглый или неопытный взгляд выглядели вполне респектабельно. Но взгляд был цепким и опытным, так что мисс Стрит не только обнаружила странности, но и разделила их на две группы — странности маленькие и странности большие.
Маленькие странности опытная секретарша встречала и раньше, хотя в такой концентрации — довольно редко.
Для начала, первый же документ — рапорт местного констебля о ребенке, подброшенном под дверь, без каких-либо документов, кроме записки с просьбой позаботиться о племяннике, — был вполне естественен для девятнадцатого века, но для века двадцатого был уже несколько экстравагантен в своей старомодности. К слову, сам документ, приложенный к делу, был вполне в стиле этой старомодной экстравагантности: если Делла что-то понимала в древностях, написан он был не на бумаге, а на самом настоящем пергаменте, который должен был стоить кучу денег. Да и манера письма наводила на мысли скорее о гусином пере, чем о шариковой ручке.
Во-вторых, практически отсутствовали ссылки на документы из других архивов: например, решение судьи округа о признании умершими родителей Гарри — Джеймса Поттера и Лили Поттер, урожденной Эванс, - казалось, было взято из воздуха. Решил и все. Ни ссылок на полицейские протоколы, ни отчета коронера — ни-че-го. Даже упоминание об автокатастрофе, в которой, со слов миссис Дурсль, погибли ее непутевая сестра и ее не менее непутевый муж, отсутствовало. Это тоже было бы нормальным лет сто пятьдесят назад, но в конце двадцатого века выглядело несколько необычным.
В-третьих, практически все отчеты инспектора (точнее, двух разных инспекторов, сначала миссис О`Лири, а с недавних пор миссис Причер) по результатам контрольных визитов к опекаемому были словно написаны под копирку, и Делла была готова съесть свою шикарную кожаную шляпу (игравшую главным образом роль положенного каждой Пожилой Леди эпатажного элемента, вроде выкрашенных в сиреневый цвет волос), если этим «отчетам» предшествовали реальные визиты в Литтл-Уингинг.
В-четвертых, за все десять лет к делу подшили одно-единственное медицинское заключение, сделанное сразу после излишне романтической истории с подбрасыванием ребенка под дверь: несмотря на проведенную на крыльце дома тети холодную ноябрьскую ночь мальчик здоров, за исключением кровоточащего шрама на лбу. Больше ни единой бумажки от медиков не было. Подумаешь, эка невидаль — шрам и шрам. Кровоточит и кровоточит. Видимо, кровоточить перестал — это же прекрасно, какой смысл тратить на такую мелочь время медицинского персонала и бумагу?
В общем, все эти странности вполне объяснялись ленью, халатностью и нелюбопытностью всех причастных, начиная от рядового инспектора и заканчивая судьей. Такое встречается, и, увы, чаще, чем хотелось бы. Вот только Делла была знакома и с делами других проблемных детей — и те же самые инспектора и полицейские не демонстрировали подобной лени в других случаях. С другой стороны, все ее — их — предыдущие расследования, как правило, заканчивались судом. А для суда подобных аргументов было бы явно недостаточно.
Так что, не будь у мисс Стрит за плечами полувека работы с бумагами, она убрала бы папку на стеллажи и отправилась бы домой, тем более, что ехать предстояло не менее часа. Однако, прислушавшись к себе, Делла внезапно осознала несообразность, засевшую где-то в дальнем уголке мозга: полученный объем информации решительно не соответствовал толщине папки, даже несмотря на липовые отчеты инспекторов. Процентов пятьдесят страниц не оставили ни малейшего следа в памяти. Мисс Стрит тяжело вздохнула: придется потратить несколько часов на изучение каждой страницы, если не каждой буквы, а значит, возвращаться в Литтл-Уингинг придется либо в пробках, либо по темноте, либо и то, и другое одновременно.
Первая Большая Странность обнаружилась в том самом решении суда о признании Джеймса и Лили Поттер умершими. Место смерти родителей Гарри было указано, но совершенно не воспринималось мозгом. Да, глаза без запинок скользили по названию какого-то городка или деревеньки, но в мозгу информация не отображалась совсем. Попытка буква за буквой перенести название в блокнот не дала ничего: все время что-то отвлекало от задуманного, и лучшей из десятка попыток стали невнятные каракули в блокноте, да и такой результат потребовал полного напряжения воли в борьбе с ощущением неважности и ненужности задачи.
Где навоз, там и пони — в части инспекторских отчетов «неважными» оказались целые листы или, примерно там, где одна фамилия инспектора на фиктивных рапортах сменялась другой, целые десятки листов. Потерпев поражение с одним-единственным названием городка, было бы глупо штурмовать столь огромные объемы неважной, совершенно неважной, абсолютно неважной информации. Единственное, что удалось сделать без особого труда — записать в блокнот даты отчетов, обрамляющих странные листы хронологически. Самый большой «неважный» кусок начинался вскоре после сентября восемьдесят восьмого и заканчивался где-то в районе Рождества; по крайней мере, январский отчет восемьдесят девятого уже радовал привычной пустотой и шаблонностью.
За всю свою карьеру Делла Стрит неоднократно встречала бумаги, которые лгут. Но ни разу до сих пор ей не попадалось документов, издевающихся над тем, кто их читает. Хм. Все когда-нибудь случается в первый раз.
— Мисс Стрит, — голос второй из отметившихся в этом деле инспекторов, миссис Причер, Делла хорошо знала, — ради Господа нашего Иисуса Христа, не стоит трогать эту папку. Не надо. Она… Она проклята.
— Миссис Причер?
— Делла, Вы просто не понимаете. Вы не сталкивались с этим ужасом и дай Господи, не столкнетесь — если немедленно поставите эту папку на место. И пожалуйста, во имя Вашей бессмертной души — молитесь, молитесь. Чтобы взгляд Врага, наложившего покров тайны на свое отродье, не обратился на Вас, — на лице одной из трех инспектрисс отдела была совершенно жуткая смесь ужаса и сострадания. А еще — желание выговориться, такой шанс упустить было невозможно.
— Покров тайны? — Делла снова почувствовала себя молодой. Сколько раз она помогала потенциальным свидетелям (а иногда и потенциальным обвиняемым) выговориться, просто задавая вот такие короткие вопросы, строя их на основе последней фразы собеседника, это всегда помогало.
— Страшной тайны. Впервые с этим столкнулась Эрин О`Лири, Вы еще застали ее, когда стали работать здесь, — Делла кивнула. Память была уже не та, но мисс Стрит помнила эту невысокую рыжеватую молодую женщину, — она была веселой и жизнерадостной… До того проклятого ноября, — миссис Причер нервно мяла слегка сероватый, многократно стиранный платочек.
— Ноября? Вы имеете в виду ноябрь восемьдесят восьмого?
— Нет. Восемьдесят первого. Того самого страшного года, когда сам Враг подбросил своего ублюдка этим несчастным Дурслям. Эрин тогда поручили это дело, она дневала и ночевала в Литтл-Уингинге, а потом… Потом она ничего не помнила. Не помнила, как ездила туда, как бегала по судам, не помнила свои командировки уже на следующий день. Только эти черные волосы, зеленые пронзительные глаза и страшный шрам.
Разумеется, мисс Стрит помнила шрам на лбу мальчика. Как-то встретившись с Петуньей Дурсль в бакалейном магазинчике, она даже спросила, не следует ли обратиться в Отдел Опеки, где она как раз начала работать, за субсидией на пластическую операцию для Гарри, но реакция миссис Дурсль на это предложение была столь… Боже милосердный, да миссис Дурсль была тогда в такой же панике, в таком же ужасе, который волнами распространяла сейчас миссис Причер! И теперь ужас начал захватывать уже саму Деллу.
— Шрам?
— Да. Шрам. В виде молнии. На лбу этого… этого… — миссис Причер достала из ридикюля металлическую фляжку и отхлебнула, запах дешевого бренди наполнил комнату. — Я думаю, это метка Сатаны. Бедная О`Лири помнила крики, она помнила, как сотрясался дом, а в остальном она забывала все больше и больше. Однажды она вернулась из этого проклятого места, забыв своих дочерей. Представляете? Мать, забывшая имена своих дочерей. О, она все же вспомнила их — ее девочки, слава Господу, не имели никакой связи ни с этим проклятым местом, ни с этим проклятым отродьем. Видимо, потому она смогла… Но целые недели, да что там — целые месяцы оказались вычеркнуты из ее памяти. И самое страшное — все эти жертвы были напрасны.