Пленённая княжна

— И за что мне такое, пресветлая Лада? — прошептала глухо.

Полежав еще немного, просыпаясь помалу, я села, выбираясь из-под одеял, опуская босые ноги на прохпадный дощатый пол, встала, соскользнув с постели, медленно прошла к оконцу. Приоткрыв волок, выглянула наружу. С жадностью втянула в себя сладкий, пропитанный нектаром весенним воздух. Стынь утренняя дохнула в лицо, охладив бодряще, встревожив пряди волос, смахивая дурноту и тяжесть.

Холодно-розовый восход разливался костром у самого окоема, разгоняя мглу и темноту. Красивый сегодня восход. Волнующий. Здесь на окраине городища тишина и благодать, а впереди — путь не близкий до Воловьего Рога. До следующего городища теперь далеко, леса и маленькие деревеньки только.

Половицы за спиной скрипнули, я закрыла волок и повернулась, встречая Ветицу сдержанной, но приветливой улыбкой, пряча от вострухи глаза. Та выставила на стол снедь, которую принесла с собой, принудила поесть перед тем, как в седла подняться, все лепетала что-то, но мыслями я уже была в пути. Хотелось уже поскорее вырваться из топких, тревожных воспоминаний.

3_5

Перекусив лепешкой и выпив ягодного взвара, поспешила одеться. Натянув на себя вновь мужскую рубаху и порты — так было мне спокойнее и удобней — подпоясалась, спрятав косу под шапку, одела кожух. Ветица наблюдала за мной, пряча улыбку.

— Косу спрячешь и губы так подожмешь — ну точно отрок, не отличишь.

Я хмыкнула. Один глазастый смог отличить. Не стала ей на то отвечать, хотя очень хотелось рассказать о случайном незнакомце, да с чего бы ради, уж и забыть пора. Рядом со мной не было, кому можно было сердце свое открыть, поделиться тревогами и ожиданиями. Да и, признать, не умела я душу свою распахивать настежь, выставляя напоказ все — казалось, стоит чуть приоткрыться, как ударит кто по самому уязвимому.

Собрав вещи, коих было не так и много, Ветица позвала гридня забрать скрутки постели и шкур, которые они сложили на лавке. Хорошо, что много барахпа не стали взваливать на лошадей, решая налегке переправиться. Вместе мы вышли на крыльцо, после теплый избы пропитанной хлебом и ягодами сладкими, сырость утра ощущалась особо резче, что время нужно пообвыкнуть. Спустились во двор, который, несмотря на светлевший небосклон, все еще утопал в туманной мути сумрака. Шагая по размягченной дождем земле, огляделась. Хмарь на небе за ночь расползлась, и теперь поблескивала серебром россыпь звезд. Заструилась по двору речная свежесть, напоенная запахом молодой травы и камыша. Я обвела взглядом постройки и заметила, как будто тень чья мелькнула на дальнем крыльце, будто кто-то только поднялся по порогу да вошел внутрь дома, где со вчерашнего дня никого и не видно было.

— Дай, Стрибожич, путь бесхпопотный, — прошептала воструха.

Я глянула на нее, улыбнувшись женщине, потом вновь на крыльцо лустующее — привиделось, знать.

Всеясен подвел мне уже взнузданную кобылу. Из пристройки дальней, намного скромнее, чем дома постоялые, поспешил к нам сам хозяин. Бородатый, крепкий, шагал через двор, выпуская клубы пара, кожух его нараспашку, даже шапку забыл надеть, чтобы успеть проводить как следует рано поднявшихся гостей.

Я торопливо передала Лютобору оплату за постой.

— Расплатись, — велела.

Вторак приблизился, вставая перед Лютобором. Он думает, что Лютобор здесь за старшего — глава. Десятник вручил плату, Вторак скользнул взглядом по засуетившимся гридням, что уже один за другим попрыгали в седла.

— А вы как собрались путь держать — по реки или конными отправитесь?

— А тебе-то какое дело? — полоснул Лютобор строгим взором — по-другому он и не мог. Десятник, он и есть десятник, мед лить не его удел.

— Упредить хотел, — передернул плечами крепкими Вторак, опуская взгляд на меня и вновь возвращая его на Лютобора, — вчера слух до нас дошел, что тати в Ворожцах лютуют, грабят, убивают, не один обоз распотрошили, звери. Поосторожней бы…

3_6

Лютобор кивнул, расслабляясь — теперь как сказать, что весть плохая. Я глянула на Ветицу, та побелела немного. Скользнула взглядом по длинным срубам, невольно вспоминая, что здесь мы ночевали не одни. Чужие кони в стойле: шесть жеребцов — не много, но и не мало. Тут уже к любому после таких слухов приглядываться станешь да остерегаться. Хотя абы кого Вторак не станет привечать.

— Все сейчас по реке больше, да вы, наверное, и не найдете свободной никого, слишком вас много. Переждали бы, пока поутихнет.

Лютобор настороженно сощурился — уж не запугивает ли Вторак, чтобы задержались гости да побольше заплатили? Я утянула за собой Ветицу — нечего слушать пустую болтовню. Ведано, что Ворожцы — самое тихое место в округе. Да и кого тут грабить? На много верст впереди ни одного крупного городища, кроме Дейницы, и если и ходят крупные торговцы с ценностью, то только по Сохше. Воструха хоть и насторожилась, да вида сильно не показывала.

Как только вернулся Лютобор, Ветица оседлала свою гнедую низенькую кобылку, а я поднялась в седло, к которому уже привыкла основательно, не натирая больше грубой седловиной нежную кожу между бедер. Укол совести все же пронизал — измучила женщину, отказавшись от обоза. Лютобор посмотрел вдаль, карие глаза десятника потемнели.

— Что скажешь? — все же спросила.

— А тут и говорить нечего, княжна, — отозвался он, — на торжке вчера были, никто о разбойниках не разговаривал. Вторак может и правду говорит, но прав он — на ладье только тебя можно пристроить, но одну не отпущу. Князю обещал в целости и сохранности доставить до Воловьего Рога и обратно, и слово свое сдержу, — и в подтверждения тому Лютобор намотал на кулак поводья, положив ладонь на торчащий из-под суконного плаща меч.

Покинули постоялый двор, пуская жеребцов по выбитым колесами черным колеям. Лютобор дал знак Всеясну и Далико замкнуть цепь, сам оставил остальных гридней и погнал коня, вперед вырываясь.

Осталась за спиной околица городища, открылись раскинувшись во все стороны луга с холодными мглистыми оврагами, поросшие ивняком и сухими ветлами прошлогоднего бурьяна. Ярилово око выплывало из-за окоема медленно, сверкая золотым алмазом, разливая во все стороны желанное еще нежное тепло, в котором хотелось нежиться и купаться, подставляя свое лицо, ощущая на коже губ и веках игру лучей. Но уже скоро сажевые облака начали наползать с севера, затягивая небосклон хмарью, и стало еще темней, когда наш небольшой отряд погрузился в старый сосновый бор.

3_7

Как бы не просила Стребожича не лютовать сильно, но напрасно — у природы иные замыслы: бог посылал своих внуков — ветра, нагонять тучи, давая дорогу Перуну. На несколько дней затянуло все плотными низкими облаками, похолодало ощутимо, приходилось чаще останавливаться, когда после крапающей мороси с неба обрушивался вдруг ливень. Сооружали палатки, разжигали костры да сушили промокшую до ниток одежду, надеясь, что уже к следующему дню доберутся до Лейника, а там и деревеньки попадаться станут — все не под небом ночевать.

На третий день стихия поутихла, расползлись плотные, казалось, на вечность осевшие над лесом брюхатые тучи, показывая небо, такое прозрачно-голубое, просачивавшееся сквозь тонкое кружево серых облаков, прямо как глаза того незнакомца. Он почему-то не выходил из головы, я как не гнала это от себя, верно, сон тот постыдный тому виной… Ко всему горчила на кончике языке досада невысказанная на богов, наверное, что сплели эту встречу короткую, но от чего-то до сих пор не забытую.

Просвету радовались недолго, уже к полудню вновь заволокло, погружая всадников в сырую мглу.

Дрога тянулась средь старых сосен, и конца ей не было видно — и сегодня не доберемся до реки. Совсем потемнело, ползли тучи над кронами, стремительно меняя очертания, клубясь и перекатываясь, громоздясь все гуще — никак опять польет стеной. Нужно было разворачивать лагерь да успеть укрыться, пока еще было на то время, чтобы не вымокнуть насквозь, продрогнув до костей, да все надеялись, что попадется какая-нибудь деревенька, понукали лошадей, торопясь.