Страница 28 из 29
Дияна все поняла, когда я занедужила, бела лицом стала, да и как не увидеть женщине, что тяжела была не один раз. Я все чаще с ней в светелки оставалась, коротая дни за шитьем, малодушно решая, что домой не вернусь. Уже нет, уйду куда-нибудь, только не с таким позором в родные стены. Дияна в мою сторону смотрела, улыбалась ласково и тепло и молчала, спокойная, безмятежная. Я даже разозлилась на нее, решив не приходить больше к ней, да только мои мысли вмиг оборвались, когда в светелку вбежали девки, зашумев наперебой.
— Приехали! Княжич из Роудука приехал!
Глава 10
Густой свет от лучины играл тенями на брусчатых стенах. Нутро терема шумело гуляньем. Теперь Роудук будет гудеть целую седмицу до самых первых морозов. Найтару пришлась по душе княжна, князь немного отвлекся от той нежданной потери, смотря на невесту со спокойствием и уверенностью.
Пройдя обряд, скрепив восславлениями узы, Сурьяну повели в правую часть терема, я последовал за ней чуть позже, уходя из горницы и пирующих гостей.
Бесшумно войдя в светелку, приблизился со спины, сжал любимую в объятиях, вдыхая жадно сладкий запах липы и шиповника, зарываясь в водопаде ее густых, скрывающих спину до самой поясницы волос, дергая на затылке тесьму — очелье сползло с головы, я подхватил его, отложил в сторону, развернул Сурьяну к себе, оглядывая голодно. Моя теперь. Вся, целиком. Трепещущая в моих руках, желанная, любимая, ждущая. Потянул с себя расшитый кафтан, Сурьяна подобрала рубаху, стягивая ее с меня, снял с нее платье белоснежное, а следом ночную рубаху, любуясь ее женственной красотой. Из приоткрытого войлока струился холодный осенний воздух, разгоняя духоту терема, тревожа чуть огни лучин — языки пламени покачивались, играя алыми отсветами на волосах Сурьяны, разливаясь золотом по коже. Я приник к ее губам, целуя исступленно, укладывая на приготовленную постель.
— Теперь ты моя, никуда не сбежишь от меня, уже не выйдет, ряженка.
Сурьяна улыбнулась только, глаза заблестели слезами. Я склонился, сжимая ее плечи, чтобы собрать губами капельки, скользнувшие из уголков глаз, теснее прижался к ней, наслаждаясь соленым привкусом ее счастья и своим обожанием и безумным влечением к этой необыкновенной пленительной девушке — Сурьяне, теперь моей жене.
Перевел взгляд на ее подрагивающий живот, на обнаженную грудь, на округлые бедра и раздвинутые ноги. Сорвал штаны и швырнул на пол, сжал хрупкие плечи, опрокидывая ее навзничь и глядя в широко распахнутые зеленые, как глубины самого дремучего леса, глаза, затуманенные влагой и желанием.
— Я знала, что ты найдешь меня, — тихо шептала Сурьяна, гладя в мое лицо.
— У меня просто не было выбора. Ты мне его не оставила, несносная девчонка. Я бы умер без тебя… — собственный голос казался сухим и едва слышным от собственной тяжести желания.
Я вдохнул аромат кожи Сурьяны с жадностью, блаженно расслабляясь, чувствуя, как все внутри вздымается, переворачивается, меняется. Рядом с ней я живой, тот, кто может защитить ее, кто может ласкать ее, целовать. Только я — больше никто. Она принадлежит мне, а я — ей. И это любовь вовсе не жажда близости. Это дыхание моей жизни. Моей жизни в ней, ее во — мне. Я отвоевал ее душу себе, и она сделала то же самое со мной. Вдох-выдох — один на двоих.
Я раздвинул ноги Сурьяны и лег между ними, согнув в коленях, вошел в нее, выдохнув, когда ощутил жар и как она сжимает меня собой, призывая задвигаться сначала медленно и размеренно, потом быстрее и резче, соединяясь не только телами, но и душами, скрепляя ту тонкую связь, что мы сумели сохранить. Я слишком сильно и долго хотел ее, и теперь она в моих руках. Потемнело в глазах, задвигался быстрее, врываясь глубже, погружаясь в омуты, застонал от удовольствия — невыносимого, безумного, беспощадного. Я готов умереть от разрывавшего на части удовольствия, ощущения ее тела изнутри. И так будет всегда. Вместе, оголенные, живые, любящие. Я толкался внутрь глубокими рывками, шипя сквозь стиснутые зубы, глядя на ее приоткрытые губы, наслаждаясь ее взглядом, доводя нас до вершины. Погружаясь на всю длину, чувствуя, как она покрывалась испариной, и я тоже, наслаждаясь тем, как она сжимала мои бедра и выгибалась отжелания, вынуждая меня вбиваться в нее быстро, непрестанно, видя на дне ее зрачков свое отражение, а она в моих — свое. Я жадно впился в ее дрожавшие губы, все резче двигая бедрами, бился в ней жадно и страстно.
— Д-а-а-а, — ударился, как волны о скалу, стон Сурьяны, сплелся с моим, вынуждая корчиться от наслаждения, ощущая, как сдавливает меня легкими спазмами.
Подхватив колыхавшуюся грудь, я жадно накрыл торчащий сосок губами, втянул в себя, давая Сурьяне почувствовать остроту наслаждения. Она изогнулась подо мной, и я ярко ощутил, как сжимает меня ее лоно, волнами лаская плоть, выплескивавшую в нее. Толчок, еще толчок, быстро, резко. Я остановился, накрывая ртом покрасневшие губы Сурьяны, хватая ее короткие рваные вдохи.
Отвел бедра и замер. Меня вытряхнуло всего так, что на миг растворился, разносясь за грань видимого. Сурьяна обвила мою шею. Ее ресницы дрожали, поблескивала под их тяжелой сенью зелень ее глаз, затуманенная пережитой встряской.
— Откуда ты такая?
Пронизал волосы пятерней, сглотнул, смотря на нее, не веря, что она в моих руках
— дрожащая, горячая, любимая, желанная. Я качнулся в последний раз, толкаясь, Сурьяна охнула, блаженно прикрывая веки, задышала часто и глубоко. Огладил ее, она приластилась ко мне, обвив ногами. Ручная совсем, не дикарка вовсе, его Сурьяна — нежная, трепетная, любимая. Дрожь ее тела постепенно затихла.
— Почему плачет моя Сурьяна? — глухо спросил я.
— Не знаю, — тихо прошептала она, — от неверия. Тебя ведь тоже что-то тяготит?
Я склонился над ней, провел краями губ по ее дрожащим горячим губам, огладил ее талию, бедра, качнувшись, потершись об нее своим вздрагивающим возбуждением.
— Переживаешь за будущее Роудука? — спросила, когда поняла, что я не отвечу.
За то недолгое время до свадебного обряда, что она пребывала здесь, всякого наслушалась, верно. Сурьяна подняла руку, запуская пальцы мне в волосы, пронизывая.
— Тебе незачем волноваться, Вротислав. Все будетхорошо.
Я хмыкнул.
— Откуда ты можешь знать, ты же не ведунья и не волхва?
10_2
Сурьяна посмотрела долго, в другой раз она бы уколола взглядом, но сейчас топила меня в теплых омутах своих глаз, будоража. Она взяла мою руку и опустила на свою грудь, прижимая, направляя ее вниз, я огладил упругий холм с напряженным сжавшимся соском, она вела дальше вниз к животу и остановилась.
Миг недоумевал, а следом понимание взорвалось жгучими искрами, разлилось по телу теплой волной чего-то огромного, не умещавшегося во мне.
Сурьяна переплела свои пальцы с моими. Я явственно почувствовал биение еще одной жизни, совсем еще крохотной, но оно все во мне перевернуло в один миг, всю жизнь, раздавив распиравшими от счастья чувствами, что рванулись из меня вихрем. Но я просто смотрел на Сурьяну и молчал, чтобы не показаться в ее глазах глупым и пьяным от счастья. Сухие горячие ладони обхватили мое лицо. Я все же попытался разлепить губы и сказать что-то, но лишь смотрел. Смотрел на самую невероятную для меня девочку, хранившую в себе самое драгоценное для меня. Сурьяне этого было достаточно — видеть мои глаза в этот миг, она ласково приникла к моим губам, а я смог вдохнуть, собираясь в единое целое, и воспринимать мир, но уже не как прежде. Меня и ее, и того, что в ней, под моей ладонью. Я рядом с ней, но мне мало Сурьяны. Я стиснул ее хрупкую, родную в объятиях и не мог заставить себя разомкнуть их.
— Зарожденному в любви плоду не страшно никакое проклятие, — прошептала, уткнувшись носом мне в шею.
Ширясь от той мощи, что она давала мне, я оглаживал, ласкал, целовал и не мог насытиться ею. Это невозможно. Я обрел ее — свою душу, свою жизнь, обрел ту, что способна продолжить меня, укрепить, сделать сильнее, сделать непобедимым.