Страница 149 из 282
– Документы, как я сказал, надо будет ещё изучить, но дневник Иваркина содержит записи, подтверждающие, что он санкционировал атаку на «Фелицию» и берет на себя всю ответственность за последствия. Поэтому обвинения в дезертирстве и военном преступлении с вашего сына мы снимем. Насчёт «вернуть», правда, пока обещать не могу, но сделаем что сможем.
– Ну что, товарищ майор – мчим в управу? – осведомился Гриша.
– Погоди… – Коваль устало улыбнулся, – Нам ещё шкаф назад задвигать.
– Да бросьте! – Клавдия замахала на них руками, – Там пылюку вытереть надо, раз уж сунулись, да и вещи перебрать. Ох, радость-то какая! Пойду соседям расскажу!
– Погоди Клава, – Авсен замахал руками, – Может нельзя пока? Дело-то такое – государственное.
– И шо? Я этого пятнадцать лет ждала – выслушивала за спиной всякое! Нет! Я молчать не буду!
Клавдия Николаевна выскочила наружу, откуда немедленно донеслось: «А! Людка – вот ты где, падла! Иди-ка сюда – у меня есть пара слов тебе за моего мальчика сказать! Ты на него наговаривала? Ну во я тебе сейчас устрою!».
Вздохнув, Турухаев беспомощно развёл руками.
– Ну… С этим ничего не поделать.
– Ничего – мы понимаем. Спасибо за сотрудничество, – Коваль пожал ему руку, – Мы, пожалуй, поедем.
– А вы… – Гриша следом за Майором тоже пожал руку Турухаеву, – Когда немного все успокоится, найдите время заглянуть к нам. Попробуем вспомнить, кто у вас останавливался, может, найдём того кого они послали тут порыться.
– Непременно – я всегда рад помочь… – Авсен немного помялся, – Вы уж извините Клавдию… Ей так сложно было все эти годы.
– Понимаю. Ничего страшного – пускай…
Ободряюще улыбнувшись, Гриша вышел на улицу, где его уже ждал Коваль. День был выходной, поэтому вопли Клавдии Степановны собрали достаточно большую толпу зрителей, от которой отделился пожилой мужичок и комкая в руке картуз, бочком подошёл к ним.
– Я извиняюсь, товарищи, а шо, собственно, происходит?
– Все в порядке, дядь Саш.
– Просто Клавка голосит, шо докУменты нашлись, которые шпиен покрал, и шо те документы свидетельствуют, шо её сынок не виноватый?
– Да, примерно так все и обстоит, – Гриша весело подмигнул ему и сел за руль, – Остальное секрет… Уж извиняй.
– Дела…
Мужичок почесал лысину и, проводив взглядом отъехавшую машину, вернулся к остальным.
– Ну чё там? – нетерпеливо осведомилась растрепанная женщина, теребя фартук со следами муки.
– Че-че… Посодют тебя, Людка, вот чё.
– Это почему-й то меня посодют?
– А шоб не болтала шо попало про честных людей.
– Дак кто-ж знал то? Все говорили…
– Вот говорили все, а посодют тебя… А если узнают, шо ты сахар со столовой таскаешь, то ещё и расстреляют.
– Это кто это сказал, шо я таскаю?
– Все говорят! – мужичок довольно оскалился, демонстрируя золотую фиксу, – Как Петрова дежурит, так у ней чай сладкай. А как ты – так шиш!
– Да брось ты ещё тут глупости рассказывать, – возмутилась Людка, но как-то неуверенно.
Это не укрылось от внимания окружающих. Крепкий высокий рыжеволосый парень подмигнул дяде Сане и согласно закивал.
– Таскаешь-таскаешь! Жена сама видела.
– Да то остатки! Не выбрасывать же!
– Во-от! А куда таскаешь? Ладно бы на самогон, так нет! Когда мать твоя делала – прям мед был! Ни похмелья, ни запаха. А опосля твоего башка раскалывается. Вывод? Не на сахаре ставишь! Куда тогда деваешь?
– А твоё какое дело? Мож сама ем?
– Мож и ешь. А мож и продаешь, а на эти нетрудовые доходы иностранную ахентуру спонсируешь. Ты смотри – доберутся до тебя.
– Да ну тя – такое говоришь! – возмущенно пихнув его в бок, Людка поспешила ретироваться.
– Убежала! Правда глаза колет, да, дядь Саня?
– А то!
– Дураки вы… – молодая женщина взяла рыжего за рукав и потащила прочь, – Взяли напугали человека.
– Да ладно тебе, Ленка! Мы ж шуткуем.
– Ты, шутник, лучше б половики вытряс. А то зубы скалить всегда первый, а как по дому работать, так не допросишься. Пошли – я там лещика купила.
– А пиво?
– И пиво. Но сперва – половики.
…
День подходил к концу. Завершив все дела, Коваль и Гриша прогулочным шагом шли по Вечерней Набережной, которая, как следовало из названия, была популярным местом вечерних прогулок горожан. По ней туда-сюда, под звуки игравшего на летней сцене духового оркестра, неторопливо прогуливались парочки. Одинокие девушки со скучающим видом сидели на скамейках, ожидая смельчаков, которые рискнут подойти и завязать знакомство.
Периодически в толпе мелькали стайки одетых в парадную форму курсантов, которым дали увольнение в город. Они шумно обсуждали своё распределение, слышались подколки в адрес тех, кому выпало ехать в места считавшиеся незавидными и ответные реплики в стиле: «В холода съеживается не только писюн, но сроки между званиями. Я «каперанга» получу и к тебе с проверкой приеду – я ведь все припомню.». Скользивший мимо с показной ленцой сытой акулы патруль искоса наблюдал за курсантами, следя чтобы те на радостях не перешли границу дозволенного.
У фонтана давали «номера» парочка оборванцев. Один наяривал на старенькой гармошке, второй, обходя с кепкой народ, без умолку декламировал незамысловатый текст.
– Эх, граждане-товарищи, не проходите мимо. Сегодня в программе гармонь и мои пантомимы. Насильно вас не держим, но дальше – причал. Там представление ещё хуже: поверьте – проверял.
Я – Жора, а с гармонью Егор. Держим прямой путь с кудыкиных гор. Устали с дороги – сил нет. Но сперва представление, а потом – обед. Бесплатно нас кормить никто не собирается. Так что у нас тут проблема намечается.
Кому не жалко – дайте монет. А то так жрать хочется, что сил нет. Кто дал – тому желаем здоровья. А кто зажал – тот жопа коровья.
Через толпу протиснулся милиционер, встал в первом ряду и, когда декламатор с кепкой дошёл до него, показал ему кулак.
– Работникам органов наше почтение, но нас застали на месте преступления. Егор – самое время играть отступление.
Гармонист заиграл «Марш уходящих кораблей» и под эту мелодию и хохот зрителей парочка скрылась в ближайших кустах. Милиционер, удовлетворенно кивнув, огляделся и заложив руки за спину неторопливо зашагал дальше.
В конце набережной находился пляж. Расположившийся на нагретом песке народ наслаждался теплом вечернего Ореола. Дальше от воды, на травке среди кустов, уже горели костры, вкусно пахло печеной картошкой и шашлыком, а пожилой пузатый дядька в распахнутой рубашке тащил, бережно прижимая к груди, две больших банки с разливным пивом. Коваль сошёл с гранитных плит на горячий песок, подошёл к воде и некоторое время задумчиво постояв, снял туфли, закатал штанины форменных брюк и побрёл по краю прибоя.
– Хорошо тут у вас…
– Это да – согласился Гриша, который крутил головой, рассматривая девушек, – Хотя в столице, поди, не хуже.
– Там погода не та. И людей больше.
– А мне нравится, когда много народа. Так оно веселее. А то у нас, как сезон закончится, город будто вымирает. В будни никого на улицах – все на работе. Военные тоже в своём хозяйстве. Пара бабок сидит на завалинке и все.
– Ну вам-то скучать некогда, наверное.
– Да – у нас всегда что-то да есть, но все равно. Хочется движения.
– Эх, Гриша – бойся своих желаний. Сбудутся – за голову схватишься. Я вот тоже в своё время хотел мир посмотреть…
– Я так понял, не понравился он вам?
– Понравился. Но дома все равно лучше…
– А где были – если не секрет?
– Из не секретного только Црев могу назвать, – улыбнулся Коваль, – Красивый город…
– Так он же наш?
– Тогда был не наш…
– О как! А я самое дальнее – до Уваровска доезжал. Там уже тайга начинается. Ух, я вам доложу, поездочка! Потом месяц за «баранку» сесть не мог!
– А почему не поездом?
– Да потому что деятеля одного искали. А он на месте не сидел – все время переезжал. И, главное, аккуратно так – на попутках, товарняках. А мы – за ним. Так, считай через полстраны и проехали, пока под Уваровском его ВОХР не изловил при попытке на поезд прыгнуть. Обратно уже, понятно, на поезде – он в спецвагоне, мы с машиной – на платформе. Мне наши сочувствовали, а я наоборот доволен был. Виды с неё шикарные, воздух свежий, – Гриша потянулся раскинув руки, – У меня с собой керосинка была, на ней еду готовил, чай кипятил. Считай как в походе, только едешь ещё. Пока до сюда доехали, обжился – навес, скамейка, нужник… Еще бы чуть и дом ставить начал.