Дорога в Ад

– Ага… А теперь, получается, дознаватель почил, и с минуты на минуту ожидается прибытие боженьки в лице Глеба. А я, значит, понадобился, чтобы его убить?

– Не знаю, – грустно ответил Марио, – Когда-то Глеб был хорошим человеком, добрым парнем. Мы почти стали друзьями. Он покинул Пруссию сорок лет назад, прихватив с собой Хельгу и Яна. Что с ними теперь? Какими они вернуться назад? Как меняет личность чудодейственная мощь? Что Глеб принесет Республике? Вопросов гораздо больше, чем ответов.

– Так что же требуется от меня?

– Мы не знаем, чего ждать, – Грассо вздохнул еще печальней, – Буду честен, ты – последний козырь, оставшийся у спецгвардии. Если хочешь – джокер. До недавних пор никто не знал о том, что Нергал Рихтер жив. Появление легендарного убийцы для Глеба будет как минимум сюрпризом. Сдерживающим фактором. Рычагом влияния. Последним препятствием на пути к всевластию.

Некоторое время убийца обдумывал сказанное. Он погрузился в себя, и Марио не рисковал прерывать размышления собеседника. Наконец, после почти часового молчания, Нергал вскинул взор на Стрелка.

– А с чего ты, собственно, взял, что я буду вам помогать? – холодно осведомился Рихтер, – Что такого спецгвардия сделала, чтобы я чувствовал себя обязанным? Не следует ли мне, напротив, принять сторону того парня, Глеба всемогущего?

Грассо мрачно скривился, на суровом лице Стрелка заиграли желваки.

– Мы не рассчитывали, что ты встанешь на нашу сторону… сразу. Но, как минимум, нужно спросить у Штельмахера… о судьбе Анжелы.

– А что с ней сталось? – убийца резко наклонился к собеседнику.

– Последнее, что известно достоверно – они с Глебом вдвоем проникли непосредственно в убежище Повелителя. Живым оттуда вышел лишь парень. Можно, конечно, стоить разные догадки, но Краузе уверен, что девушку убил именно Штельмахер. А я склонен в таких вопросах доверять дознавателю. Никто не умел так судить о людях и событиях по косвенным признакам, как покойный Ханс.

Рихтер вновь глубоко задумался.

– Пока что все это похоже на сюжет мыльной оперы, – раздраженно проговорил он после минутного перерыва, – Потом случайно не выяснится, что этот Глеб – твой сводный брат, а синеволосый хлыщ – мой внучатый племянник?

– Надеюсь, что нет, – улыбнулся старик, – Хотя, признаюсь, это было бы забавно…

Убийца осклабился, хоть и не разделял оптимизма Марио. В любом случае, он не привык долго предаваться унынию.

– Так что, меня запрут в клетку? – сдержанно поинтересовался Нергал, – И выпустят, только если понадобится натравить на жертву?

– Не думаю, что в этом есть необходимость. По крайней мере, пока ты не решил пришить парочку канцлеров, – Грассо мягко хмыкнул, – Завтра утром состоится… гм… заседание, где будет оглашено завещание Краузе. Единственное, о чем я пока что прошу – чтобы ты присутствовал на данном мероприятии. Надеюсь, это не так уж сложно?

Рихтер посмотрел на пролетающие за окном облака, глянул на холодные морщинистые ладони, задумчиво обвел взглядом богатое убранство каюты.

– Будет непросто, – устало прохрипел убийца, – Но я справлюсь…

Остаток пути, без малого восемь часов, мужчины провели почти в полном молчании. Лишь изредка перекидывались малозначащими фразами вроде просьбы передать воду или вызвать стюардессу. Их исправно кормили и поили, Марио удалось даже вздремнуть, в чем Рихтер его не поддержал – знатно отоспался за последние полвека.

Самолет пошел на посадку, когда солнце почти коснулось нижним краем горизонта. Натужно громыхнув, выдвинулось шасси; планер клюнул носом, выровнявшись у самой поверхности. Мягко покачиваясь, летающее судно покатилось по бетонной полосе, приземлившись совершенно незаметно.

У трапа команду поджидал небольшой омнибус с затененными стеклами, и тут уж Рихтеру пришлось поумерить аппетиты, впрочем, как и Георгу: сидящий за рулем шофер никому не собирался уступать место. Тем более, что оно оказалось более чем заслуженно: водитель знал город, как свои пять пальцев; вел машину ровно, но быстро; умудрился избежать и заторов, и остановок на красный свет.

Менее, чем через час, Рихтер обнаружил себя входящим в шикарный отель посреди Берлина. Номера были зарезервированы на всю команду, хотя Нергал не сомневался, что у большей части сослуживцев имеется и собственное жилье. Тем не менее, расположились дружно – убийце достался невероятно роскошный люкс, окруженный по периметру номерами остальных членов вундертим. Дверь в покои Грассо находилась, конечно же, прямо напротив выхода из комнат Нергала.

Подивившись подобной паранойе, убийца спокойно расположился в просторных комнатах. Что ни говори, стоило отдать спецгвардии должное – обошлись без наручников и решеток, да и соглядатаев с первого взгляда не видать. Впрочем, следить во все времена было проще с помощью магии; а тем более сейчас, вероятно, появилось множество подходящих для этого скрытных приспособлений. Прогресс…

Нергал без зазрений совести заказал в номер шикарный ужин. Контора платит – так чего скромничать? Он даже всерьез обдумывал звонок жрицам любви, но память сохранила лишь пару номеров, и Рихтер всерьез опасался обнаружить на том конце провода шестидесятилетнюю старушку. А потому с этим вопросом решил повременить, предаваясь исключительно гастрономическим наслаждениям.

Между тем, на город обрушился вечер. Улицы окунулись во тьму, зажглись фонари, окна домов подмигивали прохожим, фары мехмобилей отвечали им снизу. Ночная прохлада вытеснила зной, свежий ветер ворвался на просторы проспектов и площадей.

Рихтер вышел на узкий балкон, взгляд пробежался по сверкающему Берлину. Убийца не сомневался, что мог бы легко сбежать, несмотря на всю возможную слежку, однако, не видел в этом никакой необходимости… Во всяком случае пока.

Он поставил чашку горячего чая на широкий мраморный парапет; ладонь нырнула в карман, отыскивая заветный сверток. Вытащив наружу, мужчина бережно вскрыл толстый конверт; в ладонь выпал одинокий листок, исписанный мелким аккуратным почерком. Нергал нахмурился, вглядываясь в ровные строчки под тусклым светом ночника.

«Дорогой Нергал!

Я знаю, уверена, что каждая буква моего письма будет множество раз проверена известной тебе спецслужбой. Вероятно, что-то они вычеркнут, что-то без труда и зазрения совести дополнят от себя. Я не имею никакой возможности повлиять на возникшую цензуру, а потому предоставляю тебе самостоятельно судить о правдивости ниженаписанного. Надеюсь, то немногое время, что мы пробыли вместе, достаточно отпечаталось в памяти, чтобы ты смог отделить истинные строки от подлого вымысла…»

На минуту Рихтер прервал чтение, отхлебнув дымящийся напиток. Странно, если спецгвардия редактировала письмо, то почему оставила это самое предостережение? Не проще ли было вовсе удалить вступительную часть, либо заменить ее на нечто нейтральное? Хотя, может статься, здесь ведется более глубокая игра, ложь на нескольких уровнях логики…

«…Странно, для меня прошло несколько десятилетий, а ты все тот же, что был при последней нашей встрече. Думаю, нет нужды говорить о моих чувствах, но все же не могу не напомнить об этом еще раз. Несмотря на все непонимание и недомолвки, наперекор злобе и навеянной извне вражде, я все же люблю тебя и всегда любила. Знаю, ты не из тех, кому нравится размазывать сопли и играть словами… Но – я сказала, что должно, на этом тему эмоций можно закруглить…»

Строчки поплыли перед взором убийцы, он потер глаза и внезапно понял, что на них навернулись непрошенные слезы. Всего несколько простых незатейливых слов, сказанных, по сути, мимоходом, разбудили в мужчине целый ураган забытых чувств.

«…Теперь о важном. Не ведаю, то ли во мне говорит запоздалое раскаяние, то ли проснулась, наконец, та самая мудрость, что должна приходить с годами. Однако, с высоты прожитых лет все давнишние события видятся немного по-другому. Возможно, это прозвучит эгоистично и чертовски двусмысленно, но я сожалею… Сожалею, что наша дочь выросла не только без отца, но и без матери. Сожалею, что бравому Краузе не удалось убедить меня в своей правоте. Сожалею, что была излишне настойчива там, где не следовало идти на принцип. Увы, изменить ничего уже нельзя, мне остаются лишь бесплодные муки совести. И даже теперь, признавая собственные грехи, я не могу высказать их вслух, а лишь доверяю безответной бумаге. Вряд ли, конечно, эти слова повлияют на твои решения, и все же, прошу – не повторяй моих ошибок!…»