В дороге

И вдруг Миссисипи Джен повернулся ко мне из своей терпеливой задумчивой позы с ногами крест-накрест, открыл рот, наклонился поближе и сказал: «Эти равнины наводят меня на мысль о Техасе».

«Ты из Техаса?»

«Нет, сэр, я из Грин-виля Музз-сиппи». Так он это сказал.

«А откуда этот мальчик?»

«Он вляпался в какую-то проблему в Миссисипи, и я решил ему помочь. Мальчик никогда не остаётся один. Я забочусь о нём как можно лучше, он всего лишь ребёнок». Хотя Джен был белым, в нём было что-то от мудрого и усталого старого негра, и что-то очень похожее на Элмера Хассела, наркомана из Нью-Йорка, но это был железнодорожный Хассел, странствующий эпический Хассел, пересекающий страну туда и сюда каждый год, на юг зимой и на север летом, и лишь потому, что у него не было места, где бы он мог голову преклонить, не уставая от этого, и ему некуда было идти, кроме как в любую сторону, чтобы катиться под звёздами, и особенно – под звёздами Запада.

«Я был в Огдене пару раз. Если хочешь, поехали в Огден, там у меня есть друзья, у которых можно отсидеться».

«Я еду в Денвер из Шайенна».

«Чёрт, поедем прямо, ты так не будешь разъезжать каждый день».

Это тоже было заманчивое предложение. Что там в Огдене? «Что это за Огден?» – спросил я.

«Это такое место, через которое проезжают почти все парни, и они всегда встречаются там; там ты обязательно кого-нибудь встретишь».

В мои прежние дни я ходил в море с высоким костлявым парнем из Луизианы по имени Биг Слим Хазард, Уильям Холмс Хазард, и он был бродягой по призванию. Маленьким мальчиком он увидел, как один бродяга подошёл попросить у его матери кусок пирога, и она ему его дала, и когда бродяга ушёл по дороге, мальчик спросил: «Ма, кто это такой?» – «Что? Это бро-дя-га». – «Ма, я тоже хочу когда-нибудь стать бро-дя-гой». – «Заткни свой рот, это не для Хазардов». Но он никогда не забывал об этом дне, и когда вырос, после короткого периода игры в футбол в университете Луизианы он стал бродягой. Мы с Биг Слимом провели много ночей, рассказывая истории и сплёвывая табачный сок в бумажные контейнеры. В поведении Джена Миссисипи было что-то настолько напоминающее о Биг Слим Хазарде, что я спросил: «Ты случаем не встречал человека по имени Биг Слим Хазард?»

И он сказал: «Это такой высокий парень с громким смехом?»

«Ну, это на него похоже. Он из Растона, Луизиана».

«Так точно. Луизиана Слим, так его иногда зовут. Да-сэр, я встречался с Биг Слимом».

«А он работал на нефтяных полях Восточного Техаса?»

«Восточный Техас, точно. И теперь он забивает коров».

Это было именно так; и всё же я не мог поверить, что Джин мог на самом деле знать Слима, которого я искал, так или иначе, в течение многих лет. «А он работал на буксирах в Нью-Йорке?»

«Ну, этого я не знаю».

«Я думаю, ты знал его только на Западе».

«Конечно. Я никогда не был в Нью-Йорке».

«Ну, чёрт возьми, я поражён, что ты его знаешь. Это большая страна. И всё же я знал, что ты его должен знать».

«Да-сэр, я отлично знаю Биг Слима. Всегда щедрый со своими деньгами, когда они у него есть. И крутой парень тоже; я видел, как он разгромил полицейского на станции в Шайенне, один удар». Похоже это правда Биг Слим; он всегда практиковал этот удар в воздухе; он выглядел как Джек Демпси, но молодой Джек Демпси, который пил.

«Чёрт!» – Я закричал на ветру, и сделал ещё глоток, и теперь я отлично себя ощущал. Каждый глоток уносился порывом ветра из открытого кузова, уносилось его дурное действие, а хорошее действие тонуло в моем желудке. «Шайенн, вот и я! – так я пел. – Денвер, взгляни на меня».

Монтана Слим повернулся ко мне, указал на мои туфли и прокомментировал с серьёзным видом: «Как ты думаешь, если зарыть их в землю, из них что-нибудь вырастет?» – а другие пацаны услышали его и рассмеялись. Это были самые дурацкие туфли в Америке; я взял их с собой специально, потому что не хотел, чтобы мои ноги потели на горячей дороге, и, кроме как в дождь у Медвежьей горы, они оказались лучшими туфлями для моего путешествия. Так что я рассмеялся вместе с ними. Туфли были уже весьма рваными, кусочки цветной кожи торчали, как кусочки свежего ананаса, а мои пальцы просвечивали. Мы сделали ещё по глотку и опять рассмеялись. Как во сне, мы пролетали через маленькие городки, возникавшие из темноты, мимо длинных цепочек сезонных работников и ковбоев в ночи. Они отслеживали наш путь поворотом головы, и мы видели, как они шлёпали себя по бёдрам, из новой тьмы с другой стороны городка – мы были забавной командой.

В этой стране в это время года полно мужчин; это было время сбора урожая. Пацаны из Дакоты заёрзали. «Давай сойдём, когда он остановит поссать; похоже, здесь много работы».

«Всё, что вам нужно сделать, это двинуть на север, когда его здесь соберут», – советовал Монтана Слим, – «и следовать за урожаем, пока вы не доберетесь до Канады». Пацаны смутно кивали; они не особо нуждались в его советах. Тем временем молодой белокурый беглец сидел всё так же; время от времени Джен выходил из своего буддийского транса над быстрыми тёмными равнинами и что-то нежно шептал мальчику на ухо. Мальчик кивал. Джен заботился о нём, о его настроении и страхах. Я недоумевал, куда, чёрт возьми, они пойдут и что они будут делать. У них не было сигарет. Я отдал им свою пачку, я их так любил. Они были благодарны и добры. Они не просили, я предложил сам. У Монтаны Слима была своя, но он её никому не предлагал. Мы промчались сквозь ещё один городок, миновали ещё одну линию высоких долговязых мужчин в джинсах, слетевшихся на тусклый свет, как мотыльки в пустыне, и вернулись в громадную темноту, а звёзды над головой были чистыми и яркими из-за всё более тонкого воздуха, и мы поднимались на высоты западного плато, примерно на фут за милю, так говорят, и нигде не было деревьев, закрывавших звёзды над горизонтом. Вдруг я увидел капризную белоголовую корову в шалфее у дороги, когда мы промчались мимо. Это было похоже на поездку на поезде, так же устойчиво и так же прямо.

Вскоре мы въехали в городок, замедлились, и Монтана Слим сказал: «Поссать бы», но миннесотцы не остановились и двинули дальше. «Чёрт, мне приспичило», – сказал Слим.

«Давай сбоку», – сказал ему кто-то.

«Ладно, я попробую», – сказал он, и медленно, пока мы все наблюдали, он придвинулся к задней стороне платформы, держась как мог, пока его ноги не свисли. Кто-то постучал в окно кабины, чтобы довести это до сведения братьев. Их большие улыбки сломались, когда они обернулись. И когда Слим был готов начать, сколь бы ненадежным это ни было, они повели грузовик зигзагами на скорости семьдесят миль в час. На мгновение он отшатнулся назад; мы увидели в воздухе китовую струю; он с трудом вернулся в сидячее положение. Они размахивали грузовиком. Ух, он завалился набок, поливая себя. Сквозь грохот мы могли слышать, как он слабо ругается, будто кто-то скулит далеко за холмами. «Чёрт… Чёрт…» Он не понял, что мы делаем это нарочно; он просто боролся, мрачный, как Иов. Закончив это дело, он весь вымок, и теперь ему пришлось согнуться и проползти назад, с самым печальным взглядом, и все смеялись, кроме грустного белокурого мальчика, а миннесотцы ревели в кабине. Я передал ему бутылку, чтобы восполнить отлитое.

«Что за хрен, – сказал он, – они это нарочно?»

«Наверняка».

«Ну, чёрт возьми, я об этом не знал. Я пробовал это в Небраске, и всё вышло без проблем».

Неожиданно мы въехали в городок Огаллала, и тут парни в кабине закричали: «Поссать!», причём с большим удовольствием. Слим угрюмо стоял у грузовика, он упустил свою возможность. Два пацана из Дакоты попрощались со всеми и решили, что здесь они начнут собирать урожай. Мы наблюдали, как они уходят в ночи к хибарам в конце городка, где горели огни, ночной сторож в джинсах сказал, что там живут сезонные рабочие. Мне надо было купить ещё сигарет. Джин и белокурый мальчик пошли за мной, чтобы размять ноги. Я вошёл в самое невероятное место в мире, этакое одинокое кафе-мороженое среди Равнин для местных девочек и мальчиков. Они танцевали, несколько из них, под музыку из музыкального автомата. Когда мы вошли, было затишье. Джин и Блонди просто стояли, не глядя ни на никого; они хотели лишь сигарет. Там были красивые девушки. Одна из них взглянула на Блонди, а он этого не заметил, но если бы заметил, это бы его не задело, он был таким печальным и вышел.