В дороге

Расклад был такой: Реми с Ли Энн спали в кровати в дальней части комнаты, а я на раскладушке у окна. Я не должен был прикасаться к Ли Энн. Реми сразу же произнес об этом речь. «Я не хочу застать вас двоих играющими, когда вы думаете, что я не смотрю. Не стоит учить старого маэстро новой мелодии. Это моя оригинальная фраза». Я взглянул на Ли Энн. Она была привлекательной фигуркой, существом медового цвета, но в её глазах светилась ненависть к нам обоим. Её амбицией было выйти замуж за богача. Она приехала из маленького городка в Орегоне. Она сожалела о том дне, когда связалась с Реми. В один из своих больших выходных он потратил на неё сто долларов, и она подумала, что отыскала наследника. Вместо этого она зависла в этой хибаре, и из-за отсутствия вариантов ей пришлось тут остаться. У неё была работа во Фриско; ей приходилось ездить туда каждый день на Грейхаунде, садясь на него на перекрёстке. Реми она этого никогда не простила.

Мне следовало сидеть дома и сочинять яркую оригинальную историю для студии в Голливуде. Реми собирался спуститься с высот на стратосферном лайнере с арфой под мышкой и всех нас обогатить; Ли Энн должна была полететь вместе с ним; он собирался представить её отцу своего приятеля, который был известным режиссёром и близким знакомым У. К. Филдса. Итак, в первую неделю я оставался в хибаре в Милл-Сити, яростно сочиняя мрачную историю о Нью-Йорке, которая, как я думал, удовлетворит голливудского режиссёра, однако меня тревожило, что она слишком печальна. Реми её вряд ли стал бы читать, и через несколько недель он просто отнес её в Голливуд. Ли Энн было так скучно, и она слишком нас ненавидела, чтобы возиться с этим чтивом. Я проводил бесчисленные дождливые часы за кофе и письмом. Наконец я сказал Реми, что это не сработает; мне была нужна работа; мне пришлось зависеть от их сигарет. Тень разочарования легла на его чело – он всегда был разочарован самыми смешными вещами. У него было золотое сердце.

Он договорился устроить меня на такую же работу, как у него, охранником казарм. Я прошёл необходимую процедуру, и, к моему удивлению, эти ублюдки меня наняли. Я был приведён к присяге начальником местной полиции, получил жетон, дубинку, и теперь я был специальным полицейским. Мне было интересно, что Дин, Карло и Старый Буйвол Ли скажут по этому поводу. Я должен был носить тёмно-синие брюки, вместе с моей чёрной курткой и полицейской фуражкой; первые две недели мне пришлось носить брюки Реми; так как он был весьма высоким, да ещё и отъел себе живот, когда от скуки жевал всё подряд, я пошёл, шлёпая как Чарли Чаплин, на свою первую ночную смену. Реми дал мне фонарик и свою карманную автоматику калибра 0.32.

«Где ты взял эту пушку?» – спросил я его.

«По дороге на побережье прошлым летом я спрыгнул с поезда в Норт-Платте, Небраска, чтобы размять ноги, и там я первым делом увидел в окне эту уникальную маленькую штучку, быстро приобрёл её и чуть не опоздал на поезд».

Я попытался рассказать ему, что для меня значит Норт-Платт, где я покупал виски с мальчишками, а он хлопнул меня по спине и сказал, что я самый смешной человек на свете.

С фонариком, чтобы осветить себе путь, я поднялся по крутым склонам южного каньона, пошёл вдоль шоссе с машинами, ехавшими вечером из Фриско, скатился с другой стороны, чуть не упав, и дошёл до дна ущелья, где рядом с ручьём стоял маленький фермерский дом и где каждую благословенную ночь на меня лаяла одна и та же собака. Затем была быстрая прогулка по серебристой, пыльной дороге под чернильными деревьями Калифорнии – дорога, как в Знаке Зорро, дорога, похожая на все дороги в ковбойских фильмах категории B. Я вытащил свой пистолет и играл в темноте в ковбоев.

Затем я поднялся на другой холм, и там были казармы. Они предназначались для временного размещения строителей, отправлявшихся за море. Мужчины со всех концов страны жили там в ожидании своего корабля. По большей части они направлялись на Окинаву. По большей части они от чего-то бежали – обычно от закона. Там были кореша из Алабамы, ловкачи из Нью-Йорка, всякий сброд отовсюду. Прекрасно зная, как ужасно будет работать целый год на Окинаве, они пили. Работа охранников состояла по большей части в том, чтобы следить, чтобы они не разнесли казармы. Наша штаб-квартира находилась в главном здании, простом деревянном доме с конторскими помещениями. Здесь мы сидели без дела вокруг стола со сдвижной крышкой, сняв оружие с бёдер и зевая, а старые копы рассказывали истории.

Это была ужасная команда людей с полицейскими душами, все кроме нас с Реми. Реми всего лишь пытался заработать на жизнь, и я тоже, но эти люди хотели производить аресты и получать поощрения от городского начальника полиции. Они сказали даже, что если ты не будешь никого арестовывать хотя бы раз в месяц, тебя уволят. От перспективы ареста мне икнулось. На самом деле вышло так, что я напился, как и все в казармах, – в ту ночь, когда ад вырвался на свободу.

Расписание на эту ночь было составлено так, что в течение шести часов я был единственным полицейским на площадке; и похоже, все в бараках напились той ночью. Дело в том, что их корабль уходил поутру. Они пили, как моряки в ночь перед подъёмом якоря. Я сидел в конторе, положив ноги на стол, и читал в Синей книге про приключения в Орегоне и на севере, когда вдруг осознал, что снаружи стоит сильный гул, хотя обычно ночь была тихой. Я вышел. Огни горели практически в каждом чёртовом бараке. Мужчины кричали и били бутылки. «Действуй или умри», – подумал я. Я взял фонарик, подошёл к самой шумной двери и постучал. Кто-то открыл её, ростом около шести футов.

«Что тебе надо?»

Я сказал: «Сегодня ночью я охраняю эти казармы, а вам, ребята, следует не шуметь, насколько это возможно», – или сморозил ещё какую-то глупость. Они хлопнули дверью мне в лицо. Я стоял, глядя на доски у меня под носом. Это было похоже на вестерн; для меня настал момент истины. Я снова постучал. На этот раз двери широко распахнулись. «Парни, послушайте», – сказал я, – «я не хочу вас беспокоить, но я потеряю свою работу, если вы будете слишком громко шуметь».

«Ты кто такой?»

«Я здешний охранник».

«Я тебя раньше не видел».

«Ладно, вот мой жетон».

«Что ты делаешь с этим пистолетом на заднице?»

«Это не мой», – защищался я. – «Мне его дали на время».

«Глотни, ради бога». Я был не против. Я сделал пару глотков.

Я сказал: «Окей, парни? Вы будете себя тише вести? А то мне влетит, вы знаете».

«Всё в порядке, мальчик», – сказали они. – «Иди в свой обход. А захочешь глотнуть, приходи ещё».

И я обошёл так все двери, и скоро я был пьян, как никто другой. В мои обязанности входил рассветный подъём американского флага на шестидесятифутовом шесте, и в это утро я поднял его вниз головой и пошел домой спать. Когда я вернулся вечером, в офисе мрачно сидели обычные полицейские.

«Скажи-ка, парень, что за шум был тут прошлой ночью? К нам поступили жалобы от жителей домов с той стороны каньона».

«Я не знаю», – сказал я. – «Сейчас тут довольно тихо».

«Весь контингент уже отправлен. Прошлой ночью ты должен был поддерживать здесь порядок – шеф кричал, что это ты. И вот ещё что – ты знаешь, что можешь загреметь в тюрьму за то, что повесил американский флаг на правительственном флагштоке вниз головой?»

«Вниз головой?» – я был в ужасе; конечно, я этого не заметил. Я делал это механически каждое утро. «Да, сэр», – сказал толстый коп, который провёл двадцать два года охранником в Алькатрасе. – «Ты можешь загреметь в тюрьму за такие дела». Остальные мрачно кивали. Они всегда сидели на своих задницах; они гордились своей работой. Они держали перед собой свои пушки и говорили о них. Они жаждали застрелить кого-нибудь. Реми и меня.

Коп, который работал охранником в Алькатрасе, был пузатым, ему было около шестидесяти лет, он вышел на пенсию, но не смог оторваться от атмосферы, которая питала его сухую душу всю его жизнь. Каждый вечер он приезжал на работу на своём 35-м Форде, сверял часы и садился за стол с откидной крышкой. Он мучился над простой формой, которую нам всем надо было заполнять каждую ночную смену: время, происшествия и так далее. Затем он откидывался назад и рассказывал истории. «Тебе надо было быть здесь пару месяцев назад, когда мы с Санки (это был ещё один полицейский, молодой человек, который хотел стать техасским рейнджером и был доволен своей нынешней участью) арестовали пьяного в казарме «Г». Парень, ты бы только видел эту кровавую муху. Я отведу тебя туда сегодня вечером и покажу тебе пятна на стене. Мы швыряли его от одной стены к другой. Сначала Санки, затем я, а потом он успокоился и вёл себя тихо. Этот парень поклялся убить нас, когда он выйдет из тюрьмы – он получил тридцать дней. Вот уже шестьдесят дней, а он так и не появился». И это было главным пунктом истории. Он со своим страхом перед ними был слишком желторотым, чтобы вернуться и попытаться убить их.