Страница 9 из 14
– Кого ж ты выбрал?
– Собаку.
Папка посмотрел страницу на просвет. Я тоже так делал.
– Молодец, – сказал он и вновь пощупал пупырышки с закрытыми глазами. – Но разницы не ощущаю. А ты?
– И я.
– Надо понимать, когда зрение пропадает, остальные чувства как-то обостряются.
– Ага. Этот шрифт изобрел Луи Брайль в 1836 году.
– Точно?
– Точно. Он ослеп в детстве в результате несчастного случая. Он был из Франции.
– И назвал шрифт в собственную честь?
– Ага.
Я пытался. Пытался читать пальцами. Уже зная, что написано, я нырял под одеяло без фонарика. Касался страницы – только пупырышки. Мой любимый питомец – собака. Так начиналось сочинение. Но читать по Брайлю не получалось – пальцы не различали, где начинается и где кончается каждая буква.
Я пытался быть слепым, но продолжал открывать глаза. Хотел завязать их платком, но у самого не получалось. А просить помощи и объяснять, чем я занят, не хотелось. Тогда я поклялся себе, что каждый раз, как открою глаза, буду прижимать палец к решетке обогревателя, но знал, что не стану, конечно, и продолжал подглядывать. Однажды Кевин убедил меня прижать палец к обогревателю. Ожог не сходил несколько недель, и все казалось, что от пальца пахнет паленым.
Средняя продолжительность жизни мыши – восемнадцать месяцев.
Ма завизжала.
Я шевельнуться не мог, не то что пойти посмотреть.
Ма зашла в туалет, а там в унитазе мышь бегает. Папка был дома. Он спустил воду, но поток не смыл мышь, потому что та была у самого ободка. Папка сунул ногу в унитаз и спихнул мышь в воду. Тут уж и я захотел посмотреть, чего мамка так визжит. Но в туалете было слишком тесно. Мышь плыла и пыталась забраться на бортик, а папка все ждал, пока наполнится бачок.
– Ох, Иисус. Она умрет, Падди?
Папка молчал. Считал секунды, пока вода не перестала шуметь в бачке.
– Средняя продолжительность жизни мыши – восемнадцать месяцев, – сказал я. Совсем недавно читал об этом.
– Только не в моем доме! – заявил папка.
Ма чуть не расхохоталась, и погладила меня по голове.
– А можно мне посмотреть?
Ма преградила мне дорогу.
– Пускай посмотрит, – разрешил папка.
Мышь плавала хорошо, но не хотела плавать, а хотела выбраться из воды.
– Пока-пока! – воскликнул папка и вновь спустил воду.
– Можно оставим мышонка? – спросил вдруг я.
Эта мысль пришла мне в голову неожиданно. «Мой питомец».
Тем временем мышь засасывало все глубже, и вот затянуло в трубу. Синдбад лез посмотреть.
– Выплывет на побережье, – сказал я.
Синдбад не сводил глаз с воды.
– Там ему будет лучше, – подтвердила ма. – Это его естественная среда обитания.
– А можно мне мышку? – опять спросил я.
– Нет, – отрезал папка.
– А на день рожденья?
– Нет.
– А на Рождество?
– Нет.
– Мышь напугает оленей Санты, – сказала мамка. – Выходите отсюда.
Она пыталась выставить нас из туалета, а мы ждали, когда мышонок выплывет.
– Вы о чем? – переспросил папка.
– Мышей, – повторила ма и кивнула на Синдбада. – Олени испугаются мышей.
– Это правда, – кивнул па.
– Ну, пойдемте, мальчики.
– Я в туалет хочу, – решил Синдбад.
– А мышь тебя укусит за попу, – сказал я.
– А мне по-маленькому! Я по-маленькому умею стоя.
– А мышь тебя за пипиську.
Мама с отцом уже спускались по лестнице.
Синдбад стоял слишком далеко и обмочил сиденье и пол.
– А Фрэнсис сиденье не поднял! – крикнул я.
– Поднял! – Синдбад грохотнул сиденьем об бачок.
– Только сейчас!
Родители не поднялись к нам. Синдбад вытер сиденье рукавом. Я дал ему пенделя.
– Если Земля вращается, почему не вращаемся мы? – спросил Кевин.
Мы лежали в высокой траве на сплющенных коробках и смотрели в небо. Трава оказалась сырая-пресырая. Я знал ответ, но промолчал. Знал ответ и Кевин, потому и спрашивал. Это было понятно по голосу. Я никогда не отвечал на вопросы Кевина. И вообще никогда не спешил с ответом, и в школе всегда давал ему возможность ответить первым.
Самая лучшая из прочитанных мною историй была об отце Дамиане и прокаженных. До того, как стать священником, Дамиана звали Йозеф де Вёстер. Родился он в 1840 году в местечке Тремелоо, в Бельгии.
Мне были нужны прокаженные.
Когда отец Дамиан был маленький, его звали Йеф, и он был толстый. Взрослые пили темное фламандское пиво. Йозеф хотел стать священником, а отец ему не позволял. Но он все равно им стал.
– Сколько платят священникам? – спросил я.
– Слишком много, – ответил папка.
– Тихо ты, Падди, – шикнула на него ма. – Им вовсе не платят, – обратилась она ко мне.
– А почему?
– Трудно объяснить… – начала мамка. – Ну, это слишком сложно… У них призвание.
– Как это?
Йозеф де Вёстер вступил в конгрегацию[27] Святых Сердец Иисуса и Марии. У священника, который основал конгрегацию, была жизнь полная удивительных спасений и захватывающих приключений во время французской революции. Ему грозила гильотина. Когда настала пора взять новое имя, Йозеф назвался Дамианом в честь мученика первых веков христианства. Сначала он был брат Дамиан, а потом стал отец Дамиан. Он поплыл на Гавайи. Капитан решил пошутить, натянул поперек линзы телескопа волосок и дал отцу Дамиану посмотреть. И сказал, что это экватор. Отец Дамиан поверил, но не потому, что был идиотом, а потому что в то время про экватор мало кто понимал. На корабле отец Дамиан сам пек причастные облатки из муки, когда на корабле они кончились. А еще он не страдал морской болезнью, сразу стал как настоящий моряк.
Лучше всего облатки получаются из круглых булочек, особенно из свежих. Тогда размачивать не надо. Неплох и батон, а вот простой хлеб не годится – расползается. Особенно трудно нарезать облатки, чтобы были совершенно круглые и ровные. Я для этого взял пенни из маминого кошелька. Я ей сказал, что беру, а то вдруг заметит. Вдавил пенни со всей силы в мякоть, и вместе с монеткой выдавливается аккуратный кружочек. Мои облатки получились вкусней настоящих. Я оставил их на подоконнике на пару дней – они затвердели, как церковные, но стали невкусными. Интересно, я согрешил, когда стал их делать? Думаю, нет. Одна облатка с подоконника успела заплесневеть. Вот это грешно – позволить такому случиться. Я прочел один раз «Аве Марию» и четыре «Отче наш». Молитва «Отче наш» мне нравилась больше – длиннее и красивее. Я прочел их в темном сарае.
– Тело Христово.
– Аминь, – сказал Синдбад.
– Глаза-то закрой, – напомнил я.
Синдбад зажмурился.
– Тело Христово.
– Аминь.
Брат поднял голову и высунул язык. Я скормил ему заплесневелую облатку.
– А из чего священники делают облатки? – поинтересовался я у мамки.
– Да из муки, – сообщила она. – Пока не освятят, это просто хлеб.
– Нет, это не хлеб.
– Сорт другой, – поправилась мамка, – пресный хлеб.
– Как это – пресный?
– Да я сама не знаю.
Я ей не поверил.
Лучшая часть в книге, когда отец Дамиан прибыл в колонию прокаженных, на остров Молокаи. Туда отправляли больных проказой, чтобы они других не заразили. Отец Дамиан понимал, на что идет, и понимал, что пути назад не будет. Когда он признался епископу, что хочет на Молокаи, странное выражение было на его лице. Епископа поразила и обрадовала храбрость молодого миссионера. Маленькая церковь на острове была ветхой и запущенной, но отец Дамиан привел ее в порядок. Он отломил ветку с дерева, сделал метелку и стал подметать в крошечной часовне. Потом украсил ее цветами. Прокаженные долго просто наблюдали за ним. Ведь он здоровый и сильный мужчина, а они всего лишь жалкие прокаженные. И на следующий день никто из них не предложил миссионеру помощи. Ложась спать, отец Дамиан слушал стоны больных и шум волн, разбивающихся о берег. Бельгия никогда не казалась ему такой далекой! Постепенно прокаженные стали помогать отцу Дамиану, даже подружились с ним. Они звали его Камиано.
27
Конгрегация – в католицизме объединение монастырей, следующих одному уставу.