Могильщик. Цена покоя

«Я же сказал, мне назначено», — едва не сказал рубака вслух так, чтобы его услышали даже те, кто давно прошёл мимо, но, сдержавшись, просто кивнул старику и вошёл.

— Я не вижу господина Ангиура, — произнёс жрец.

— У него появились неотложные дела, — уклончиво ответил Валлай.

— Вы же знаете дорогу? — даже не скрывая надежду в голосе, спросил пузан.

— Нет. Я даже не знаю, с кем у меня назначена встреча.

— Прошу за мной.

Они прошли по аллее со стоящими в два ряда статуями Единого. Первая статуя слева скрывала лицо в ладонях, а у той, что справа, ладони были отняты от лица, на котором едва угадывались человеческие черты. Во второй статуе слева угадывался Кузнец, несмотря на то, что молота — обязательного атрибута — никто не изобразил, а справа — Мудрец. И дальше — Воин, Пахарь, Охотник… У статуй чуть дальше даже начали угадываться женские черты — более широкие бёдра, узкие плечи, наметившаяся грудь. Мать, Пифия…

Валлай приостановился у статуи, на лице которой явственно проступали очертания костей, а нос был слишком курносым, и кивнул ей. Пусть это не настоящая Костлявая, дань уважения он отдать обязан. Кто знает, может, жрецы Единого не так уж и ошибаются.

Крыльцо храма разобрали, подниматься пришлось по поскрипывающему под массой жреца деревянному помосту.

— Двери поставили буквально вчера, — с трудом переводя дыхание, сказал жрец. — Но внутри уже всё отделали. Будете одним из первых, кто увидит.

Валлай пожал плечами. Во внутреннем дворе Храма Безликого и Столикого не было ничего поражающего воображения. Сад, конечно, разбили красивый, но самый обычный. Статуи из дорогого белого мрамора, но никакой позолоты, даже серебрения. Храм и храм, ненамного богаче того, что в Новом Бергатте. Больше, конечно же, в разы больше, но не больше других больших храмов.

Сразу за дверями располагалась огромная зала для служений, на другом конце которой стояла статуя Единого со склонённой головой и скрытым капюшоном лицом. Жрец повёл налево, к отходящему коридору, по левому же краю которого начинались кельи.

— Сегодня она здесь, — выдохнул жрец, вытирая потный лоб. — Постучите и входите. А мне пора по делам.

Валлай так и сделал.

Келья была небольшой. Слева стоял большой чан, наполненный горячей водой, справа стоял стул, на котором сидела высокая женщина, а дальнюю половину помещения занимала кровать, на которой спал уродливый ребёнок, укрытый одеялом.

Нет, не ребёнок. Валлай невольно сглотнул слюну. Парню не повезло в этой жизни, очень сильно не повезло. Случись такое с рубакой, он утопился бы в миске с супом, но жить дальше не стал бы.

— Тише, — тихо сказала женщина, не поворачиваясь. — Он заснул пару часов назад, но уже кричал. Может проснуться от любого постороннего шума. — Она погладила урода по лбу и повернулась, наконец, к рубаке. — Тебя, должно быть, интересует, зачем ты здесь?

Валлай во второй раз невольно сглотнул слюну. Женщины красивей он не видел никогда в жизни. Высокая, стройная, полногрудая, с овальным высокоскулым лицом, полными красными губами и огромными небесно-синими глазами. Её кожа была идеально гладкой, но лёгкие морщины в уголках губ и у глаз говорили о том, что ей не меньше тридцати.

— Да.

— Выйдем. Думаю, он заснул крепко. Ему многое нужно увидеть в прошлом, чтобы мы знали, что делать сейчас.

Жрица поднялась со стула и крепко взяла Валлая за руку. Она была ниже его всего на семь или восемь дюймов, а рубака вымахал до добрых шести с половиной футов ещё лет десять назад. Ведомый жрицей, он вышел в коридор и вошёл в третью по счёту келью от той, где спал сновидец. Единственным отличием от первой было отсутствие чана с водой.

— Здесь можно говорить громче, но сильно всё же не шуми, это храм, — бархатистым голосом произнесла женщина, садясь на кровать. — Садись, чего встал?

Валлай уселся на стул и с трудом заставил себя взглянуть женщине в лицо. Её красота буквально гипнотизировала.

— Так зачем я здесь? — спросил он, облизывая пересохшие губы.

— Познакомиться, дорогой Валлай. Я должна знать, за кем пойдёт мой сын и десятки последователей дорогой войны с проклятыми выродками Неназываемого.

Так это Аклавия. Но…

— Когда мои сыновья родились, я была старше тебя, Валлай. Насколько — не скажу, это всё-таки пока ещё что-то значит для меня.

— Что — это?

Аклавия улыбнулась. Призывно. Или он просто сходит с ума от её внешности?

— Кокетство. Обычное женское кокетство. Посмотри мне в глаза, Валлай.

Рубака послушался. И буквально утонул. Он тонул, тонул и тонул. Секунды, минуты или часы. Но сейчас это не важно. Не важно ничто, кроме этих глаз.

— Он был прав. Вряд ли мы вообще нашли бы кого-то лучше тебя, тем более, в такие короткие сроки, — произнесла настоятельница Храма Безликого и Столикого, но Валлай слушал её вполуха, его сознание всё ещё витало где-то в небесной глубине её глаз. — Тебя даже сложно назвать плохим человеком, и это несмотря на твою профессию. Ты будешь идеальным символом борьбы с Неназываемым.

Валлай, наконец, сумел отвести взгляд и уставился на стену.

— Почему я?

— Так получилось. Волей судьбы, богов или по чистой случайности. Возможно, виной тому тот факт, что мать бросила тебя, и ты угодил в Храм на Гнилых болотах. Или твоё желание остаться обычным наёмным убийцей, хотя ты перестал быть им, едва вступив в отряд Гризбунга. Единый, в отряд из пятидесяти человек. И где теперь Гриз? А может, всё случилось из-за того, что тот лысый старик показался тебе ненадёжным нанимателем, и ты решил поработать на проверенного, пусть и за меньшие деньги. Просто ты — это ты. И ты пришёл к этому, Валлай. Или можешь считать, будто Единый, в которого ты не веришь, привёл тебя ко мне. Или меня к тебе, и это одно и то же.

— Откуда?..

— Я прочла это в тебе, Бычара. Так что, можно сказать, я хорошо с тобой знакома. Но, увидев тебя, я захотела познакомиться ещё ближе. Я хочу вдохновить тебя, Валлай.

Валлай вздрогнул, когда Аклавия поднялась с кровати и несколькими едва уловимыми движениями сняла с себя платье. Её полная грудь ничуть не отвисла, на плоском животе не были ни единой растяжки, а тугие бёдра буквально сводили с ума своими чертами. Белоснежная кожа слепила, и лишь розовые соски и чёрный треугольник паховых волос выделялись на этом белом фоне.

— Каждый мужчина хочет меня, Бычара. Каждый из тех, кто хочет женщин, конечно. Но я хочу далеко не каждого. Поэтому просто подойди и возьми то, что я хочу тебе дать. Возьми меня.

Валлай поднялся со стула, дрожащей от возбуждения рукой коснулся её груди. Склонился, поцеловал в губы. Аклавия уже стаскивала с него одежду, а он целовал и целовал её губы, хотя обычно переходил к делу куда быстрее. И только когда она взяла в руку его член, он осторожно положил её на постель.

«Если буду уходить с этой работы со скандалом, скажу нанимателю, что знал его мать», — мелькнуло у Валлая в голове, и это была последняя осмысленная мысль за несколько следующих часов.

Глава восемнадцатая. Украденное дитя

Велион облизал пересохшие губы. Солнце палило неимоверно, а ведь ещё только начало мая. Слишком уж жаркая выдалась весна, слишком… Долгие дни пути под тяжёлым удушающим зноем по степи, лишь изредка перемежающейся редкими лесками. И это при абсолютном отсутствии даже лёгкого ветерка. Днями Рыжий расхаживал голый по пояс, Велион, бледная кожа которого на солнце сразу обгорала, не снимал лёгкую рубаху.

— Почему кончился лес? — бурчал белобрысый могильщик, обтирая покрытую потом грудь. — Сколько мы шли по лесу, а, Велион?

— Три дня.

— А по степи сколько идём?

— Четыре.

— Твою мать, мне кажется, что прошёл месяц. И ещё столько же возвращаться, если не больше. Может, это и есть ад, которого так боятся молящиеся Единому?

— Просто слишком жарко.

— Кстати, недавно я разговаривал с одним стариком, так он говорил, что не помнит такого жаркого лета и такой тёплой весны, как прошлые. А эта весна даже не тёплая, а жаркая, что же летом будет? И уже четыре года так — с каждым годом всё жарче и жарче.