Могильщик. Цена покоя

Могильщик. Цена покоя

Вступление. Странные посетители

Дела в последнее время шли, мягко говоря, не очень. И это даже спустя полтора месяца после того случая, что Шёлк в разговорах с друзьями и семьёй называл «неприятным инцидентом».

Если Шёлк и не надеялся на вал посетителей в ближайшие пару дней после убийства сказителя магами, то уж через неделю-то всё точно должно было поутихнуть, инцидент — подзабыться, а местные выпивохи — вернуться на свои насиженные места. Но этого не произошло ни через неделю, ни через месяц. Не то чтобы город гудел, обсуждая случившееся. Маги, которые до того дня вели себя тихо, и сейчас были тише воды ниже травы, они даже на улицах Нового Бергатта стали появляться реже, не говоря уже о том, чтобы метать молнии в людных местах.

Просто… просто «Жирный Окунь» теперь считался плохим, если не сказать — проклятым, местом, и это несмотря на то, что раньше харчевня претендовала на первое место в городе и окрестностях. Ну, пусть первое место относительно цены и качества, но всё же.

Да и, Шёлк честно признался себе в этом, он всё-таки ждал наплыва посетителей на следующий день. Или хотя бы толпы зевак. Но…

Сегодня в «Жирном Окуне» опять было практически пусто. Трое пьяниц, весь вечер заказывающих самое дешёвое пиво, — вот и вся клиентура.

От него ушли два повара и одна служанка. И если повара свалили к конкурентам, то служанка ушла прямиком на панель, хотя строила из себя недотрогу всё время, пока работала у него. Шёлку приходилось мести полы самому да выполнять кое-какую мелкую работу вроде колки дров помимо этого, хотя раньше он предпочитал платить за такие мелочи едой попрошайкам. С такими успехами в делах как бы самому попрошайкой не стать…

Если бы он не впарил втридорога одежду и припасы тому странному проходимцу в дранье, сегодня ему нечем было бы заплатить слугам. Но тот платил золотом, хотя многие местные попрошайки одевались куда лучше него.

Дверь харчевни открылась. Шёлк повернулся ко входу резко, словно охотничий пёс, почуявший добычу. Быстрым взглядом окинул гостя, оценивая платёжеспособность, и, нацепив на лицо широченную улыбку, направился к нему сам. Пусть богачом тот не выглядел, его запылённая одежда всё же выглядела неплохо. Путники порой оставляли щедрые чаевые, если их хорошо обслуживали, и Шёлк, мысленно положа руку на сердце и так же мысленно прося прощения у своих служанок, не отказался бы даже от пары лишних медяков. Всё-таки так сложились обстоятельства, и никто не должен назвать его скаредным.

— Сегодня у нас на ужин отличное жаркое из крольчатины, — сказал Шёлк, подойдя к посетителю.

Тот уставился на хозяина странным взглядом, будто оценивал. Причём, в прямом смысле слова — так Шёлк смотрел на кусок вырезки на рынке. Так сам Шёлк смотрел на посетителя, оценивая его куртку, перчатки и сапоги. Но тут хозяину харчевни стало немного не по себе. Возможно, из-за мерзкой рожи гостя. Когда-то тот, должно быть, был достаточно красивым мужчиной. Возможно даже, с тех пор прошло не так много лет. Но вот драк минуло много. У посетителя как минимум два раза был сломан нос, из-за шрама у левого глаза его бровь всегда выглядела удивлённо вздёрнутой, на высоком с залысинами лбу зловеще краснел неровный рубец, а на щеках и подбородке была целая россыпь отметин от ударов и порезов помельче.

— Ты хозяин? — спросил мужчина, оглядев Шёлка с ног до головы. Его голос звучал ещё более мерзко, чем можно было себе предположить.

— Я, — кивнул Шёлк, неожиданно решив, что пара лишних медяков, пожалуй, могут достаться и кому-нибудь из служанок.

— Мне сказали, у тебя здесь творились странные дела пару недель назад.

— Три, — пискнул хозяин и с трудом сглотнул слюну. — Три недели назад… господин.

Посетитель запустил руку в карман и вытащил грошовую серебряную монетку.

— Я хочу услышать обо всех странностях, что у тебя происходили, — процедил он. — Ещё я хочу жаркое, кувшин с пивом и постель на ночь. У меня много таких монет, Шёлк, и если информация будет полезной, часть из них окажутся в твоём кошельке.

Шёлк, который уже раздумывал о том, что нет никакой разницы, как клиент выглядит, если он хорошо платит, махнул рукой служанке и сел рядом. Сейчас он расскажет всё. Посетует на все свои проблемы.

Но гость прервал его ровно на том моменте, как странствующий сказитель начал свой рассказ.

— Эту байку я слышал уже от четверых, — холодно сказал он. — Мне интересно вот что: как сказитель выглядел? Были ли с ним кто-то ещё? И не появлялись ли здесь пару недель назад странные посетители, которые могли сорить деньгами?

— У меня за эти три недели никто не сорил деньгами, — с искренней обидой в голосе проговорил Шёлк и замолчал, раздумывая, как выглядел сказитель. Если честно, хозяин харчевни куда лучше его запомнил уже после смерти — вывалившийся почерневший язык до сих пор снился ему ночами. — У сказителя всё лицо было в шрамах, — пробормотал он, выудив из памяти хоть какие-то подробности. — Мелких таких и тонких.

— Мелких? — переспросил гость. — Не было у него шрама на лице? — Он провёл от уголка рта к подбородку.

— Нет. Хотя… — Шёлк запнулся. Вообще-то один посетитель сорил у него деньгами. И, кажется, именно такой шрам у него и был. — Пару недель назад сюда приходил один оборванец с торбой, покупал одежду и еду. Очень странно разговаривал, всё нёс какую-то ерунду про большие дела и мелких людей, которые непонятно как оказались на дороге у великих. Вот у него был шрам на подбородке.

— Как он был одет? — оживился посетитель. — Не было с ним черноволосого напарника, возможно, раненого, с разбитым лицом?

— Нет, он совершенно точно был один. А одет… в лохмотья какие-то. Кажется, на его камзоле были вышиты звёзды или что-то вроде того, там уже не различить, настолько одежда поизносилась. Он купил еды в дорогу и новую одежду и в тот же вечер ушёл.

Гость пожевал губами, достал из сумки свиток, развернул и, сморщив лоб, принялся читать.

— Шрам, коричневая куртка и коричневый плащ. Ни слова про лохмотья и звёзды. Ничего не понимаю.

— Нет, куртка точно не была коричневой, и не куртка это была вовсе. — Шрам замолчал, чувствуя, как деньги из кошелька незнакомца утекают в карман кому-то другому. — У Негри, кажется, недавно был раненый постоялец, — вспомнил он. — Ушёл около недели назад. Кажется, именно черноволосый.

— Они были не вместе? — задумчиво спросил посетитель, всё так же глядя в пергамент.

— Нет. Тот появился на пару дней позже моего.

— На пару дней… А у них были с собой чёрные перчатки? Как у могильщиков?

Шёлк вздрогнул и непроизвольно сделал знак, отгоняющий нечисть.

— Вы что, господин, у нас тут могильщиков отродясь не бывало.

— Отродясь не бывало могильщиков? — переспросил посетитель, отрывая, наконец, взгляд от пергамента и всё так же морща лоб. — Ничего не понимаю.

Шёлк закивал. Он тоже ничего не понимал. Вообще ничего. Но очень хотел быть полезен гостю с деньгами.

— Ладно, — выдохнул посетитель, пряча пергамент, — завтра отведёшь меня к своему Негри, попробую со всем разобраться у него. Может, хоть что-то совпадёт с тем, что мне сообщили. Давай уже обед, да поскорее.

На стол упало две серебряные монеты покрупнее. Шёлк сграбастал деньги и улетел в кухню, чтобы поторопить служанок.

Не сказать, что дела пошли в гору. Но странные посетители то пытались угробить его харчевню, то давали ему ещё хоть какую-то надежду продержаться на плаву ещё немного. Оставалось только хвататься за любую возможность прожить ещё хоть день, а что будет завтра — кто знает?

Возможно, даже что-то хорошее.

Арка первая. Отголоски прошлого. Глава первая. Старый друг

Левард считался богатым и удачливым человеком. Ему едва исполнилось тридцать, он отличался высоким ростом и имел вид отчаянного рубаки. Сын разорившегося мелкого помещика, два года назад участвовавший в войне с Горливом в качестве наёмника, сегодня он владел большим постоялым двором «У однорукого наёмника» неподалёку от предместий Ариланты. В той войне он потерял левую руку почти по локоть, но до того неудачного для себя боя то ли захватил в плен какого-то богатого вельможу, за которого получил выкуп, то ли награбил много добра во время взятия какого-то города, то ли вообще сокровище нашёл. Помня лихое прошлое, местные подпольные воротилы с ним предпочитали не связываться, богатства его множились — в общем, Левард прекрасно устроился в жизни.