Могильщик. Цена покоя

— Выродок! Исчадье преисподней!

— Гнилое семя! Порождение тьмы!

— Сучий потрох! Гнида!

— Трупоёб! Трупоёб идёт!

Они кричали и швыряли камни. Велион брёл по улице, зажимая рукой разбитую голову, а они шли следом, выкрикивая оскорбления, плюя ему в след, закидывая камнями и сухими конскими яблоками.

— Грязный могильщик! Пришёл грабить могилы наших родителей! Могильный червяк!

— Черви ковыряются в дерьме, получи-ка кусочек!

Велиону в затылок прилетело что-то липкое, в ноздри ударило зловоние. Позади раздался дикий и злой хохот. Он прикоснулся к затылку, поднёс ладонь к лицу. Перед глазами плыло, но он понял, в чём измазана перчатка. В коровьем дерьме.

Могильщик обернулся. Его преследователи ухохатывались, показывая на него пальцами. Мальчишка лет двенадцати вообще валялся на пыльной дороге, покатываясь от хохота. Его руки были вымазаны в свежем дерьме.

Девчушка, на вид ей было не больше десяти, зачерпнула из свежей коровьей лепёшки полную горсть и швырнула в Велиона. Силёнок у неё было мало, но она стояла всего в десяти шагах от могильщика, а плотное коровье дерьмо было неплохим снарядом — ему попало прямо в лицо, залепило глаз, смешавшись с кровью, потекло по щеке. Это вызвало новый приступ издевательского хохота.

Что произошло дальше, Велион помнил плохо. Помнил девчонку и мальчишку, чьи лица возил из стороны в строну в той самой куче коровьего дерьма, из которой они брали свои «снаряды». Помнил старика, извивающегося на земле в луже собственной крови. Женщину, орущую благим матом, она пыталась отползти, одновременно сжимая руками ногу, в которой зияла глубокая рана. Вторая женщина, совсем ещё молодая, визжала, зажимая ладонью лицо, её щека была рассечена, глаз вытек, половина зубов выбита. Двое мужчин, лежащие в пыли, не кричали, они были без сознания. Другой, обмочившийся, умолял пощадить его, взывал к человеческому милосердию, звал на помощь. Велион пинал его, избивал рукоятью клинка, втаптывал в землю, пока тот не затих. Четвёртый мужчина стонал и пускал кровавые слюни, в натёкшей лужице белели осколки зубов.

Это сделал Велион. Но как — он даже не помнил.

Двое других, видимо, сбежали. Могильщик не стал догонять их, просто повернул туда, куда шёл, и, шатаясь, побрёл дальше, стараясь оттереть лицо от дерьма. Ему вслед доносились вопли. Крики страданий. Но это не доставляло могильщику удовольствия, хотя несколькими секундами раньше он был уверен, что крики страданий его мучителей будут казаться ему божественной музыкой.

Всё это Велион вспомнил, когда старался отмыться от дерьма и крови — своей и чужой — в холодном ручье. Злость, ненависть, боль. Кровавый туман, застилающий глаза, яростный рык, звуки ударов, крики раненых. Воспоминания путались, мешались, мельтешащую в голове картинку будто что-то застилало. Состояние самого могильщика не способствовало улучшению памяти — жутко щипало рану на голове, саднило всё тело. Ледяная вода размыла засохшую корку на голове, по щеке и шее снова потекла свежая кровь, разбавленная водой.

Могильщик вспоминал последствия той расправы, но не мог дать себе ответа на вопрос убил ли он кого-то, это просто не отложилось у него в голове. И могильщик был рад этому. Он надеялся лишь на то, что не убил детей, а ещё проклинал себя за то, что сорвался. Его ведь уже не в первый раз закидывали камнями… Наверное, достаточно было всего лишь снимать перчатки, прежде чем показываться на людях, и такого бы не случалось. Но он не снимал их. Наверное, из-за того, что ему было всего лишь семнадцать, и он верил в свою исключительность, верил в свой выбор, а перчатки были вещью, подчёркивающей это. Вот и доподчёркивался…

Кое-как отмывшись, Велион побрёл дальше. Он опасался погони, но её не было. Наверное, крестьяне испугались, решили, что мстить будет себе дороже. Но могильщик продолжал упорно шагать, чтобы уйти как можно дальше от той деревни. Чем больший кусок дороги будет отделять его от места кровавой расправы, тем меньше останется воспоминаний, так думал могильщик в те часы. Но лица покалеченных крестьян возвращались, каждый раз немного меняясь. Через некоторое время Велион был абсолютно уверен в том, что убил детей. Потом он вообще перестал думать, просто шагал, как кукла, которую тянули за верёвочку. Картины драки с деревенскими стали просто кошмарным сном.

Вечером, уже после заката, Велион, совершенно обессилев, упал на дорогу. Полежав некоторое время, он попробовал проползти дальше, но у него ничего не вышло. Некоторое время могильщик отлёживался, потом, наконец, смог отползти с дороги на обочину и опереться обо что-то спиной. С трудом оглядевшись, он понял, что находится на окраине какой-то деревеньки, лежит, прислонившись спиной к покосившемуся плетню. Удивительно, но это его даже успокоило.

«Сейчас они соберутся, — подумал могильщик. — Соберутся в толпу и начнут кидать в меня камнями, выкрикивать оскорбления… и я умру… не в могильнике, как собирался, а забитый камнями деревенскими уродами. Да и хрен с ним».

Наверное, после этого он задремал. А может, просто не слышал, как к нему кто-то подошёл. Этот кто-то довольно долго стоял за забором, глядя на лежащего с закрытыми глазами бродягу, а потом со скрипом открыл калитку и подошёл вплотную. Могильщик почувствовал, как его с большим трудом взваливают на плечо и куда-то волокут. Он пробовал брыкаться, что-то мычал, но его упорно волокли дальше, сначала по тропе через огород, потом подтащили к крыльцу.

Потом воспоминания обрывались. То ли могильщик дёрнулся, то ли у тащившего его человека всё-таки не хватило сил занести его на крыльцо, в общем, последствия были таковы: могильщик грохнулся всем телом о ступеньки, его голову пронзила резкая вспышка боли, и он потерял сознание.

Очнулся Велион уже под утро. В кровати, под тощим одеялом, совершенно голый. Поняв, что его никто не собирается забивать камнями, он мгновенно уснул.

***

— Сейчас позову папу, — сказал мальчишка и развернулся на пятках.

— Всё в порядке, Вели, я уже здесь, — раздался рядом мужской голос. — Добрый вечер, путник.

Могильщик, находившийся в полубессознательном состоянии, два раза кивнул.

Её сын — Вели? Велион? Надо уходить, немедленно надо уходить. Но где она сама?

— В конце огорода бьёт небольшой родник, — сказал мужчина. — Ты можешь попить свежей воды. Просто пройди по этой тропе. Но, если хочешь, я могу принести тёплой воды из дому, — в голосе говорившего послышалась насмешка.

— Нет, — ответил Велион, сглотнув слюну. — Я спущусь.

У вышедшего к нему навстречу мужчины по колено не было правой ноги, её заменяла грубо выструганная и потемневшая от времени деревяшка. Мужчина, очевидно, бывший солдат удачи: татуировки на тыльных сторонах ладоней и пальцах, обветренное лицо, не сходящие мозоли на скулах от ношения шлема, да эта культя. Наёмник, которого вышвырнули из отряда после увечья, сунув на дорогу до дому тощий кошель с медяками. Она часто давала приют таким, как он. И таким, как Велион — униженным, брошенным, никчёмным. Таким, как она сама.

Могильщик обогнул дом и зашагал по тропе, ведущей через огород вниз, в небольшую ложбину, где из-под камня бил небольшой ключ. Спускаясь, он слышал, как за его спиной ковыляет одноногий ветеран. Это смущало и немного злило могильщика, но он не подавал виду.

Ямку, которую когда-то вымыла вода из ключа, теперь выложили галькой, хотя раньше здесь был только слой размокшей глины, которая, взбаламучиваясь, набивалась в бурдюк для воды. Теперь такого не будет. Рукастый Свише попался ветеран… Камень, из-под которого била вода, уходил глубоко под землю, в воде, зеленея, отражался мокрый склизкий мох.

Велион склонился над родником и, ополоснув руки, зачерпнул пригоршню воды. Вода была ледяной, ломила зубы, приятно холодила горло, как будто даже снималась усталость. И уже точно приводила в порядок мысли. Напившись вволю, могильщик поднялся с коленей и повернулся к хозяину.