Могильщик. Цена покоя

Но как-то сын Щуки обмолвился, где отец держит деньги. Всего-то нужно было потушить камин в кухне, выгрести из него золу, выкопать яму глубиной в два фута, и там лежал свёрток с монетами. По словам рыбака, куча денег — больше трёх крон. Ну, разве не гениальный тайник для семейных сбережений?

Эта информация не давала Гресту спать следующие три ночи. В конце концов, он решился идти на дело, прекрасно понимая: если его застукают — его убьют, если его поймают — его убьют, если хоть кто-то вообще узнает, что у него с собой такая куча денег, — его убьют. Но смерть уже не казалась такой уж и плохой альтернативой.

До поры до времени.

Застукали его прямо в тот момент, когда он выгребал золу из камина. Нашли даже в дыму, который заполнил всю кухню из-за того, что он, вытаскивая на первый взгляд потухшие угли, случайно поджёг соломенную циновку.

Его избили. Били сильно и больно. Грест уже собирался отходить в мир иной, когда Щука взял его за волосы и оторвал окровавленное лицо от пола.

— Ты так просто не отделаешься, — сказал рыбак. — Нет, тут никакой отработки не хватит. Плевать на долг, ты сдохнешь.

Теперь уже бывший рыбак закрыл глаза, надеясь, что сейчас к его ноге привяжут камень и отнесут к реке. Но у Щуки имелся другой план. Он не был бандитом, он считал себя честным человеком, и убивать должника по-тихому он не собирался.

На следующий день Щука собрал всех местных рядом с большим дубом, растущим неподалёку от трактира. Грест стоял на коленях, и на его шею была накинута петля. Другой конец верёвки, перекинутой через толстый сук, находился в руках у того самого сына Щуки, с которым бывший воришка рыбачил.

— Этот чужак задолжал мне в кости, — негодовал Щука, размахивая руками, — но я предложил ему отработать долг. Я дал ему кров и еду, но он подло…

Грест не слушал. Его тело болело. Кровавые сопли стекали по его верхней губе и подбородку, из глаз сочились слёзы. Он вспоминал всё хорошее, что было с ним в жизни, и всё плохое. Плохого выходило больше.

Да и как по-другому могла сложиться жизнь сироты? Его дом вместе со всей семьей сгорел в пожаре. Он выжил, но оказался на улице. Он умер бы, если б Жёлтый не накормил его тогда. А накормив, дал понять — бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Жёлтый научил его воровать, но сама профессия городского карманника оказалась мышеловкой, в которой сыр, неожиданно, был платным. Он рос, и воровать кошельки становилось всё сложнее. Но он не сдавался.

Потом Грест влюбился. В шлюху, конечно, ведь других женщин он и не знал. В дорогую шлюху, которую Жёлтый подарил ему на семнадцатый день рождения, подшучивая, что Грест — единственный воришка в Ариланте, который знает точно, когда вообще этот день. И Грест, оказавшись в её постели один раз, спустил на неё все деньги, покупая её ласки в те дни, когда она была свободна от более состоятельных клиентов, что случалось нечасто. А когда деньги кончились, он занял. А потом занял ещё…

Сейчас он здесь и через минуту он умрёт, задохнувшись в петле. Скорее всего, никто не будет душить его так же долго, как могильщик душил того жреца, но на быструю смерть от перелома шейных позвонков надеяться не приходилось. Единственное, что его утешало — смерть от рук того бонзы была бы в разы дольше и мучительней.

Грест тихо заплакал, когда верёвка натянулась на его шее, и дышать стало тяжелее.

— Что здесь происходит? — раздался резкий каркающий голос.

Грест вздрогнул, поняв — этот голос ему знаком. Давление верёвки ослабилось, но он не рискнул открывать глаза: ему казалось, что могильщик пришёл сюда, чтобы убить его.

— Вешаем воришку, — зло сказал Щука. — Разве не видно?

— Прекрасно видно. Я знаю этого человека. Он снова взялся за своё?

— Если под «снова взялся за своё» подразумевается воровство, то да, он снова взялся за своё.

— Сколько он украл?

Щука ответил не сразу. Даже галдящая толпа притихла.

— Нисколько, — процедил он после достаточно долгой паузы.

— В каком смысле — нисколько?

— Мы взяли его, когда он пытался меня ограбить, — огрызнулся рыбак.

— За попытку ограбления бьют, — резко проговорил могильщик, — что вы, как я вижу, уже сделали. За ограбление могут повесить, да и то только в том случае, если человек ограбил короля, в противном случае ему просто отрубают палец. Разве ты король?

— Он должен мне, и мне решать, что с ним делать.

— Должен? Что ж, если вы забыли, каково это — быть людьми, и вешаете человека за преступление, которое он не совершал, я выкуплю долг этого человека, показав вам, что такое милосердие. Сколько он должен?

На миг Грест оживился. Но почти сразу понял — могильщик хочет убить его сам. Зачем ему тратить на это деньги, воришке было невдомёк, но ничего хорошего он не ждал.

— Десять грошей, — ответил Щука, явно оживившись.

Послышался звон монет, перекатывающихся в кошеле.

— Десять грошей. Я могу увести его?

— Идёт.

Чья-то грубая рука сняла с шеи Греста верёвку.

— Пошли.

Воришка поднялся с колен и, пошатываясь, побрёл вслед за чёрной фигурой.

Довольно долго они шли в полной тишине. Наконец, могильщик остановился и повернулся к Гресту. Бывший воришка и неудавшийся рыбак вновь увидел его оценивающий взгляд, отчётливо осознавая: десять грошей за его жизнь — это слишком много.

Могильщик почесал отрастающую бородку длинными ногтями. Его щёки впали, а тёмно-синие круги под глазами больше походили на синяки.

Грест уныло смотрел могильщику в глаза, хотя раньше наверняка стушевался бы. Всё равно ему конец. Подспудно пришло понимание, что взгляд изменился… Нет, изменился не взгляд. Грест хорошо помнил — у черноволосого были серо-зелёные глаза. Сейчас же их цвет стал настолько тёмным, что едва можно было различить зрачки.

— Зачем? — спросил он.

— Зачем я выкупил тебя? — спросил могильщик. — Убивать за попытку ограбления — зверство.

— Только ради этого? — фыркнул воришка.

Могильщик вместо ответа снял с плеч рюкзак и принялся в нём что-то искать.

— Наверное, я просто устал, что большинство людей, которых я встречаю, умирают. Вот я и выкупил твой долг и, стало быть, вместе с ним твою жизнь. — Он вытащил из рюкзака пару чёрных перчаток. — Знаешь, когда я похоронил перчатку Элаги, это было правильно. Я знал её, она многое мне дала и ещё больше забрала, когда погибла. Но эти трое… Что они мне сделали? Кто они для меня? Вообще, кто они такие? Простые могильщики, которых я, наверное, никогда и не видел. Я даже не знаю, когда они умерли. Так почему они заслужили покоя? Вот, когда-то эти перчатки принадлежали могильщику. Тогда я пощадил тебя, сегодня спас. Но, знаешь, есть только одна категория людей, ради которых я готов пошевелить хотя бы пальцем.

Могильщик протянул Гресту перчатки.

— Ты хотел начать новую жизнь.

Воришка пожал плечами. Ему было всё равно.

Он надел перчатки, и мир на миг выцвел, а после зацвёл новыми, куда более тусклыми, чем обычно, красками.

Вдалеке, возможно, на том конце света, что-то неясное, но такое желанное поманило его к себе.

Интерлюдия. Честная цена

Валлай ждал связного уже пару часов. Они условились встретиться в полдень, поэтому наёмный убийца, с утра закончив все приготовления к отъезду, расположился у дальней стены харчевни так, чтобы видеть вход, и сначала заказал себе обед, затем неторопливо выпил кружку пива, за ней — вторую, а после второй и третью. В конце концов, его дела в Новом Бергатте закончились, и он мог позволить себе расслабиться.

Хозяин таверны, Шёлк, как все его здесь называли, толокся то у входа, то у стойки, совершенно очевидно изнывая от скуки, тоски и жалости к себе. Валлай проторчал в “Жирном Окуне” уже добрых две недели и понимал чувства хозяина. После того странного случая со сказителем к Шёлку практически не ходили. А зря, место было вполне неплохим: кормили прилично, выпивка достойная, а прислуга обходительная, чего уж говорить о хозяине, едва не облизывающего состоятельного постояльца. Фактически, наёмный убийца стал единственным постоянным посетителем “Жирного Окуня”, но в первую очередь именно из-за безлюдности этого места. Шёлк едва не завыл от отчаяния, когда узнал, что Валлай уезжает в ближайшее время.