Страница 4 из 6
Такую, как я, на ужин я бы не пригласила.
Расстройство пищевого поведения превращает меня в социопата.
Оно отрывает меня от окружающего мира.
Сейчас важную часть жизни составляют социальные сети. В социальных сетях больные расстройством пищевого поведения могут просиживать ежедневно по несколько часов, бесцельно просматривая чужие странички. Такая жизнь в соцсетях быстро приобретает асоциальный оттенок. Жить рядом с другими людьми непросто. Но еще сложнее становится, когда другие исчезают.
*ААААААААААААА*
Ты самый эгоцентричный человек в мире!
(Комментарий в блоге Ингеборг Сеннесет)
Читая «Анорексию», я представляю то, что описывает автор. Однако у меня также складывается представление и о том, чего она не описывает. О других людях она пишет довольно мало – их образы размыты. Но вдаваться в морализаторство мы сейчас не станем, а вместо этого давайте прочтем текст, очень точно описывающий, что именно боль может сделать с нами. Когда мы испытываем психическую или физическую боль, например когда что-то попадает в глаз, мы ломаем ногу, страдаем от депрессии или анорексии, она привлекает наше внимание. Она, словно черные дыры во Вселенной, высасывает энергию, и поэтому наша эмпатия к окружающим стремительно исчезает. Из-за сломанной ноги или одержимости мы меньше думаем о детях в Алеппо. С этим ничего не поделаешь, и за это мы вынуждены расплачиваться.
Цель психотерапии – помочь вновь взглянуть на мир вокруг. А избавиться от расстройства пищевого поведения можно, когда что-то другое в жизни становится важнее, когда жизнь в обществе становится для нас важнее.
Хаос, стыд и гнев
Как нам понять расстройства пищевого поведения?
Мы с Ингеборг гуляем по берегу озера, обсуждаем книгу и предисловие. И еще говорим про ужас и террор. Анорексия – это ужас, и она напоминает террор.
Хотя кто-то с моим сравнением не согласится и вполне может истолковать его неверно, однако между анорексией и террористической организацией существует логическое родство. Это родство заключается в радикализации тела и разума, когда во главу угла ставятся крайности. С точки зрения психологии личности и политической психологии оба явления стремятся к крайней простоте вместо того, чтобы жить в мире сложностей. Принцип обоих явлений можно выразить фразой «все или ничего» вместо «все приемлемо». Оба явления продвигают насилие по отношению как к самому себе, так и к другим. И анорексия, и террор изначально представляют собой утопию, однако они находят воплощение в военной или медицинской реальности. Метод, поддерживаемый ими, противоречит целям.
Можно ли считать анорексию медленным самоубийством? Мне не хотелось бы обобщать, но чаще всего намерения у больного иные. Довольно часто больной анорексией мечтает о чем-то лучшем, но в земной жизни, однако, не понимая серьезности своего недуга, рискует довести себя до смерти. Как показывает мой опыт, когда отказ от пищи настолько серьезен, что может привести к смерти, виной этому нередко бывают травматические воспоминания.
В настоящее время большинство врачей приходят к выводу, что основными чертами патологии расстройств пищевого поведения становятся сложности с интерпретацией и проявлением чувств и контролем над ними, а также центральная роль тела в управлении чувствами. Больному расстройством пищевого поведения часто недостает внутренней уверенности, он чувствует себя лишним, неудачником, не способным управлять собственной жизнью. Когда человек сталкивается с невозможностью управлять своими чувствами изнутри, он пытается повлиять на них извне. Кажется, будто эти симптомы облегчают состояние, будто при помощи таких стратегий возможно восстановить верные представления о действительности, желание жить и способность управлять собой.
Серьезное расстройство пищевого поведения похоже на фокусника, который уводит внимание от внутренней драмы и привлекает его к телу.
Я стояла в душе. Голова намылена, а внутри – хаос.
Ноги дрожали, словно барабанные палочки.
«Сложности с интерпретацией и проявлением чувств, контроль над ними» – что это означает? Сложности с интерпретацией чувств могут означать неуверенность в том, что же мы чувствуем на самом деле. На мой вопрос «Как дела?» я могу услышать: «Хорошо». Однако когда я потом спрашиваю: «А на самом деле как дела?», мне отвечают: «Не очень». Если мне принципиально знать, то я задаю этот вопрос трижды. «Так как дела?» И очень часто я слышу: «Не знаю». Когда не знаешь, что ты на самом деле чувствуешь и не можешь отличить одно чувство от другого, начинаешь испытывать страх и тревогу. Ингеборг Сеннесет говорит именно об ощущениях хаоса и тревоги. Эти эмоции – основные при подобных формах заболеваний.
Когда чувства выходят из-под контроля, кажется, будто тебя переполняют эмоции. Незначительные сложности не просто слегка расстраивают – больной испытывает настоящее потрясение. И даже если больным пытаются помочь, легче от этого не становится. Складывается ощущение, будто у тебя вышел из строя тормозящий механизм, внутренний тормоз. Чувства делаются опасными, и человек пытается от них избавиться. Довести себя голоданием до обморока, вызывать рвоту до полного истощения или, наоборот, переедать – вот стратегии, к которым мы прибегаем, не выдерживая собственных чувств.
Речь здесь идет о самых разных чувствах. Заниженная самооценка и неуверенность в себе, как правило, тесно связаны с чувством стыда. Стыд и заниженная самооценка – чаще всего вообще понятия взаимозаменяемые. Опыт показывает, что стыд – основной элемент расстройства пищевого поведения. Чувство стыда порождает отрицательную оценку собственной личности, что, в свою очередь, приводит к дальнейшим действиям. Телесные изменения символически воплощают эту тенденцию. Некоторые пытаются добиться идеального тела. Другие стараются забыть стыд, «заедая» его. Или же мы наказываем себя за постыдное поведение, изнуряя свое тело. В книге есть описания всех этих случаев.
Многие говорят о первородном грехе.
А вот в моей семье есть первородный стыд.
Во мне он тоже живет, я пытаюсь его исторгнуть, хоть и знаю: это все равно что тушить костер бензином. Но воды у меня нет.
Чего же мы стыдимся? Почти всего. Стыд при расстройствах пищевого поведения бывает общим и конкретным. Общий – это когда мы стыдимся себя в целом и считаем себя недостойными любви. Конкретный стыд проявляется, в частности, в недовольстве собственным телом, то есть это стыд собственного тела. Чаще всего такой стыд обозначается хлестким словечком «жирный». Кроме того, мы стыдимся недостигнутых целей, табуированных чувств, психической нестабильности или просто-напросто невозможности принимать пищу. И совершенно обычный случай – это знать, что за потрясением тоже последует стыд.
Исторгнуть. Прогнать тренировками.
Голодать до тех пор, пока чувства там, в голове, не превратятся в дымку.
Чувств существует немало. Например, ярость – о ней мы с Ингеборг тоже говорили, гуляя вдоль озера. Мой британский коллега, психолог Джон Фокс опубликовал несколько исследований, посвященных основным чувствам при расстройствах пищевого поведения. Выделяя агрессию, он подчеркивает, что многим страдающим расстройством пищевого поведения особенно сложно контролировать свой гнев и управлять им. Он описывает культурные нормы, согласно которым выражение подобных чувств со стороны женщин не приветствуется, поэтому агрессия превращается в другие эмоции. Вместо того чтобы выплеснуть гнев, человек направляет его на себя, преобразуя в отвращение к собственному телу.
Руки тощие как макаронины. Задница висит.
Живот выпирает. Грудь похожа на прыщики.
Кожа дряблая. Только кости торчат. Причем все сразу.