Химия чувств

– Добрый день, уважаемые студенты. Сегодня эту пару у вас буду заменять я. Меня зовут Дмитрий Игоревич Васнецов, – сообщает, улыбаясь гад.

Мой невозмутимый взгляд проходит мимо жертвы. Ну заменяешь, так заменяй, подумала я и молча встала из-за преподавательского стола и направилась на галерку. Уже готовясь уснуть на руках под монотонное брюзжание плановой лекции, слышу вопрос подготовившегося основательно преподавателя:

– Что у вас сегодня по плану?

– Лабораторная! – выдает радостная студентка блондинка Наташка. Улыбка напрашивается само собой, но я терпеливо давлю все порывы к триумфу. Сегодня непременно что-то взлетит на воздух. Вот бы это была самодовольная задница нового кадра!

– По какой теме, Марина, как вас там? – это он ко мне так обращается? Я не ослышалась?

– Игоревна, – сквозь зубы говорю я, потом продолжаю более спокойным голосом, – Исследование природных вод на содержание азотсодержащих групп.

– Отлично, разбиваемся на группы, – говорит радостно Димыч.

Ребята начинают метаться по аудитории, а у меня уже и пропало желание спать. Стало интересно, чем все закончится? Дмитриевич их разбивает на четыре группы, по четыре человека, просит найти в интернете методики и набрать воды из-под крана. Вот тут и начали события развиваться по знакомому сценарию. Наташа откровенно домогается нового препода, постоянно задавая глупые вопросы. Другие ребята судорожно пытаются разобраться в огромном количестве незнакомых слов, но делают умные лица и что-то смешивают. Когда дело подходит к работе с реактивом Грисса, необходимым для определения нитритов, студенты откупоривают бутыль и начинают кричать что кто-то сдох в этой самой бутылке лет так сто назад. Зловонный аромат распространяется по всей аудитории. Дмитриевич отрывается от игры в мобильнике и подлетает к студентам, открывшим ящик Пандоры. Один из них, перепугавшись за свой зачет по предмету выливает содержимое бутыля в горшок с любимыми кракенскими геранями. Зловонный аромат распространяется по всей аудитории со скоростью света, Дмитриевич не отойдя до конца от вчерашних мамонтовых конфет начинает изгибаться в рвотных позывах. Уносится в лаборантскую приводить себя в порядок. Я требую включить ребят вытяжку и открыть окна. Слава богу это они умеют делать. Новый кадр возвращается через несколько минут в аудиторию с сине-зеленым лицом и зло смеряет меня взглядом, будто я виновата в его расхлябанности.

В итоге все приходит к тому, что у одной группы из плоскодонной колбы вылезает черный пористый гомункул, у другой начинается экспериментальная часть со стареньким фотоколиметром, жившим до сегодняшнего дня преспокойно в этой аудитории. Наташа наливает воду с реактивами прямо в подключенный к питанию прибор, когда появляется дым и характерное шипение в очередной раз обращается к преподавателю, чтоб тот помог. Кадр нехотя отрывается от своего мобильника, в очередной раз играл в какую-то увлекательную игру и направляется к с его слов «изначально неисправному прибору». Тем не менее зачем-то берет в ящиках стола длинную отвертку с железной ручкой и начинает ковырять, подключенный к питанию, прибор. Фотоколиметр в последний раз издает шипящие, трескучие звуки и шандарахает током Димыча, вырубая к чертовой матери свет во всем универе. Вся группа подозрительно затихает, я начинаю громко смеяться, а новый кадр не подает признаков жизни.

6

Когда раздается визг Наташки и кто-то из студентов включает похоронный марш на мобильнике, встаю со своего места и направляюсь к лежащему звездочкой Дмитриевичу, пинаю его ногой, но он не двигается. Словно почувствовав опасность новому кадру в аудиторию влетает Лариса Андреевна и начинает верещать сиреной:

– Димочка! Боже ты мой! Изверги! – это она обращается ко мне и студентам, полная уверенности, что мы заставили его лезть в прибор без заземления с железной палкой, подобно первобытному вандалу и не знающему простых истин о проводимости электрического тока металлами, – До чего вы довели нового молодого преподавателя! Все в мой кабинет по очереди, быстро!

Вылетает, как пробка из шампанского, наверняка по дороге в деканат уже собирая средства на похороны нового кадра. Я достаю из сумки зеркальце и подношу к носу пришибленного током коллеги, ни черта не видно. Наклоняюсь к его груди, чтоб послушать сердцебиение, но не слышно из-за неудобного положения. Приходится садиться сверху на гада и прислушиваться к грудной клетке, не смотря на отвращение и неудобство от соприкосновения с противным мне человеком, слышу отчетливое такое сердцебиение, отбивающее приличный ритм. Значит, живой, сделала заключение и попыталась слезть и отстраниться от несущего одни неприятности индивидуума. В следующую секунду руки этого вандала, оставившего без электричество весь универ и прикончившего мой старенький фотоколориметр, самонадеянно расположились на моей заднице. На губах снова заиграла довольная улыбка и Дмитриевич приоткрыл свои глаза, радостно ими сверкая в мою сторону. Невольно мой взгляд остановился на отсутствующих бровях мужчины и сожжённых ресницах. Фотоколориметр оказался тем еще бойцом, не давшись новому кадру без боя, принес, так сказать, значительный ущерб. Начинаю снова хохотать на всю аудиторию, сидя верхом на Дмитриевиче и видя его безбровое выражение лица – а ля покорителя женских сердец.

– Ты чего смеешься-то? – насторожился новый кадр, а я не обращая внимания на руки, которые совсем недавно приносили мне явный дискомфорт, продолжаю на нем сидеть и открываю зеркальце, являя собственное отражение мужчине. Дмитриевич внимательно всматривается в зеркало, скидывает молниеносно с моей задницы свои руки и начинает ощупывать лицо в том самом месте, где лишился волосяного покрова, осталась только борода и щетина. В следующий момент наступает законная за эти дни неприятность для меня, в аудиторию входит Гришенька и видит картину Репина – Приплыли. В два счета спрыгиваю с мужчины и оказываюсь около него уже на ногах. Дмитриевич задирает голову, лежа все также на полу, на вошедшего и присвистывает.

– Гриша, это не то, что ты подумал, – как по сценарию говорю я, стандартно-дежурную фразу. Только сама в нее сразу же не верю. Всегда в фильмах и книгах именно это предложение заставляет подумать именно о том, о чем не стоит. Новый кадр медленно поднимается с пола и кинув мне хитрый взгляд произносит моему жениху:

– Слушай, она у тебя прямо с цепи сорвалась, кидается на всех мужчин кафедры! Вчера в мужской туалет забралась и подглядывала, не знаю, не знаю…. Куда смотрел ректор при приеме на работу такой сотрудницы.

Глаза Гришеньки округляются до размера блюдец. Я машу отрицательно головой и кручу у виска, показывая жестами, что этот тип не в себе. Но все мои жесты со стороны напоминают какой-то немой спектакль идиотизму. Дмитриевич отчего-то останавливается около моего жениха, поравнявшись с ним ростом, потом поворачивается полубоком и посылает мне фразу в его репертуаре:

– Мариночка, – меня передергивает, – Я не против того, что ты мне обещала минуту назад!

И выходит. А я стою и хватаю ртом воздух от возмущения. Это что я ему могла пообещать минуту назад? Засунуть отвертку, которой он прикончил мой прибор в задницу? Напыщенный, самоуверенный гад! Вот и первый скандал, интриги и расследования примчали экстерном, так сказать. Гриша пытается совладать со всеми бушующими в нем эмоциями и выдает:

– Это что сейчас было?

– Я тебе все объясню, – быстро тараторю я, хватая под руку жениха и таща за собой в студенческую столовую. Что там говорится – путь к сердцу мужчины лежит через желудок? Надеюсь, у нас не получится также, как у кракена с новым кадром через больницу. Да и мне сейчас больше не сердце нужно, а именно мозг моего дорогого жениха. Подумав про сердце, отчего-то вспомнила громкое уханье в груди Дмитрича, снова ощутила подкатывающую неприязнь и выгнала его поганой метлой из моей головы, пока он там основательно не поселился. Приземлила насильно Гришеньку за стол в столовой, принесла ему кампотик, супчик горяченький и картофель с котлеткой. Он брезгливо окинул блюда взглядом, отодвинул от себя, не решаясь никакой частью своего дорогого костюма касаться стола и повторил вопрос. Ну не хочет по-хорошему через желудок, значит, будем брать крепость штурмом: