Дурная кровь

– Я живу в Лондоне. Зачем мне обращаться в йоркширскую адвокатскую фирму?

Робин выбрала адвокатессу лет под пятьдесят по имени Джудит. Та сразу расположила ее к себе мрачноватым чувством юмора, ежиком седых волос и толстыми очками в черной оправе. Но за год, истекший с момента знакомства, у Робин поубавилось теплоты. Трудно было сохранять добрые чувства к человеку, который только и делает, что передает бескопромиссные, агрессивные заявления от адвоката противоположной стороны. Тянулся месяц за месяцем, и Робин стала замечать, что Джудит порой забывает или искажает существенные для бракоразводного процесса сведения. Сама Робин всегда старалась показать каждому из своих клиентов, что его заботы стоят для нее на первом месте, а потому невольно задавалась вопросом: будь у нее потолще кошелек, не пересмотрела бы Джудит свое отношение к делу?

Как и родители Робин, Джудит поначалу решила, что этот процесс будет недолгим и безболезненным – две подписи да обмен рукопожатиями. Супруги состояли в браке чуть более года, детей у них не было, не завели ни собаку, ни кошку – о чем тут спорить? Родители Робин, знавшие Мэтью еще ребенком, опрометчиво решили, что он, стыдясь своей измены, захочет компенсировать причиненный их дочери моральный вред разумными и щедрыми условиями развода. Но теперь у матери наросла такая ярость к бывшему зятю, что Робин уже побаивалась звонить домой.

Адвокатское бюро «Стерлинг и Коббс» находилось на Норт-Энд-роуд, в двадцати минутах от съемного жилища Робин. Поплотнее запахнув теплое пальто и взяв зонтик, Робин решила этим утром пройтись пешком – просто для разминки: в последнее время она преимущественно сидела в машине у дома синоптика и караулила Открыточника. В последний раз она ходила пешком, причем целый час, по Национальной портретной галерее – и совершенно без толку, если не считать крошечного инцидента, который Робин сбросила со счетов, поскольку Страйк учил ее не полагаться на интуитивные догадки, которые романтизирует далекая от следственной работы публика; он говорил, что такие домыслы обычно рождаются из личных пристрастий или самообмана.

Измотанная, поникшая, не ожидая от разговора с Джудит никаких чудес, Робин шла мимо букмекерской конторы и услышала телефонный звонок. Извлечь из кармана мобильный оказалось сложнее обычного, потому что она была в перчатках; пришлось повозиться, и при ответе у нее в голосе уже звучали панические нотки, тем более что звонок был с незнакомого номера.

– Алло? Робин Эллакотт слушает.

– Да, здравствуйте. Это Иден Ричардс.

Робин не могла сообразить, кто такая Иден Ричардс. Видимо, уловив ее затруднение, женщина на другом конце уточнила:

– Дочь Вильмы Бейлисс. Мне, моим братьям и сестрам от вас пришли сообщения. Вы хотели поговорить насчет Марго Бамборо.

– Ох, ну конечно же, спасибо, что перезвонили!

Попятившись к входу в букмекерскую контору, Робин заткнула пальцем свободное ухо, чтобы заглушить грохот уличного транспорта. Иден – теперь она вспомнила – была старшей из детей Вильмы и членом лейбористской фракции лондонского муниципального совета от округа Льюишем.

– Не за что, – сказала Иден Ричардс, – мы, к сожалению, общаться с вами не хотим. И я это заявляю от имени нас всех, понятно?

– Очень жаль, – ответила Робин, рассеянно наблюдая, как проходивший мимо доберман-пинчер присел на тротуаре и наложил кучу под хмурым взглядом хозяина с полиэтиленовым пакетом наготове. – А можно спросить, почему так?

– Не хотим – и точка, – отрезала Иден. – Понятно?

– Да, я усвоила, – сказала Робин, – но для ясности: мы занимаемся лишь проверкой утверждений, сделанных в то время, когда Марго…

– Мы не вправе говорить за нашу мать, – перебила Иден. – Ее уже нет в живых. Сочувствуем дочери Марго, но не хотим ворошить прошлое… и прежде всего не хотим… никто в нашей семье не хочет… пережить это заново. Когда она пропала, мы еще были мал мала меньше. Жилось нам тяжело. Так что ответ наш – нет, понятно?

– Вполне, – сказала Робин, – но надеюсь, вы передумаете. Мы же не лезем в личн…

– Вот именно что лезете, – бросила Иден. – Да, лезете. А мы этого не хотим, понятно? Вы – не полиция. И между прочим: самая младшая наша сестра проходит курс химиотерапии, так что сделайте одолжение, оставьте ее в покое. Ей волноваться нельзя. Все, мне пора. Ответ – нет, понятно? И больше, пожалуйста, никого из нас не беспокойте.

Разговор прервался.

– Дерьмо! – вырвалось у Робин.

Хозяин доберман-пинчера, соскребавший с тротуара весомую кучу именно этой субстанции, сказал:

– Как я вас понимаю.

Робин выдавила улыбку, сунула мобильный в карман и пошла дальше. Вскоре, еще не разобравшись, верный ли тон был выбран ею в разговоре с Иден, она толкнула стеклянную дверь с надписью: «Стерлинг и Коббс, адвокаты».

– Так, – сказала через пять минут Джудит, как только Робин устроилась напротив нее в крошечном офисе, загроможденном конторскими шкафами.

За этим односложным началом последовала пауза: Джудит на глазах у Робин листала документы в лежащей на столе папке – явно для того, чтобы освежить в памяти обстоятельства этого бракоразводного процесса. Робин предпочла бы провести лишние пять минут в приемной, чем видеть это небрежное и торопливое обращение с фактами, причинившими ей стресс и боль.

– Мм… – протянула Джудит, – да… сейчас проверим… вот, ответ на наш запрос получен четырнадцатого числа, как я и указала в электронном сообщении, где доводила до вашего сведения, что мистер Канлифф не готов изменить свою позицию в отношении совместного счета.

– Да, – сказала Робин.

– Поэтому я сочла, что настало время обратиться к медиации, – сказала Джудит Коббс.

– А я ответила, – Робин сильно сомневалась, что Джудит читала ее ответ, – что вряд ли медиация поможет.

– Именно по этому вопросу я и хотела переговорить с вами с глазу на глаз, – заулыбалась Джудит. – Наша практика показывает, что в тех случаях, когда стороны вынуждены сидеть в одном помещении, отвечая каждая за себя, особенно в присутствии незаинтересованных свидетелей – естественно, с вами буду я, – они становятся куда сговорчивей, чем в переписке.

– В прошлый раз вы сами согласились с тем, – начала Робин (в ушах у нее стучала кровь: во время таких встреч у нее все чаще возникало ощущение, что ее не слышат), – что Мэтью, судя по всему, старается протащить дело в суд. На самом деле совместный банковский счет его нисколько не интересует. Его платежеспособность в десять раз превышает мою. Ему нужно только одно: растоптать меня. Ему нужно, чтобы судья признал у меня корыстные мотивы при заключении брака. Доказав, что в разводе виновна я одна, Мэтью будет считать, что выгодно вложил свои средства.

– Приписывать самые низменные мотивы бывшему супругу, – все еще улыбаясь, сказала Джудит, – это проще простого, но он же явно умен…

– Умные люди бывают очень злобными.

– Верно, – сказала Джудит, все еще делая вид, будто во всем потакает Робин, – но отказ от всякой попытки медиации – ошибочный ход для вас обоих. Ни один судья не проявит снисходительности к той стороне, которая не желает хотя бы попытаться решить все вопросы во внесудебном порядке.

Истина, как знали, видимо, они обе – и Джудит, и Робин, – заключалась в том, что Робин ужасалась от мысли о нахождении в одном помещении, лицом к лицу, с Мэтью и его адвокатом, составившим все эти ледяные, угрожающие письма.

– Я же говорила ему, что не претендую на наследство, полученное им от матери, – сказала Робин. – А из совместного счета хочу вернуть себе только ту сумму, которую вложили мои родители в нашу с ним первую недвижимость.

– Ну да, – со скучающим видом сказала Джудит: Робин повторяла одни и те же слова при каждой их встрече. – Но, как вам известно, его позиция…

– …сводится к тому, что я не вносила практически ничего в нашу семейную копилку, а потому он имеет право на все сбережения, тем более что он женился по любви, а я – из корыстных соображений.