Страница 9 из 13
С этими словами он выпрыгнул из окна каюты на ледяной плот, причаленный вплотную к нашему кораблю. Тяжелые волны унесли его, и он исчез в темной дали…
Шагреневая кожа
По роману О. де Бальзака
Глава 1
Пропавшие женихи и многое другое
В конце октября, как раз в то время, когда открываются игорные дома, Рафаэль шел по направлению к Пале-Роялю.
Он был молод, но в его тонких чертах сквозила какая-то грусть. В выражении юного лица можно было прочитать о тщетных усилиях, о тысячи обманутых надежд. Он был красив, светлые волосы падали на плечи, но в углах рта легкими складками обрисовалась горькая улыбка.
Не колеблясь, он поднялся по лестнице притона.
– Не угодно ли вам отдать шляпу? – сурово крикнул ему бледный старикашка, который вдруг поднялся из-за барьера, показав свою мерзкую физиономию. Глубокие морщины на его изможденном лице говорили о постоянных мучениях: должно быть, весь свой скудный заработок он проигрывал в день получки.
Рафаэль с некоторым недоумением взял номерок в обмен на шляпу, поля которой были слегка потерты. Старый слуга окинул его тусклым безучастным взглядом.
Молодой человек нерешительными шагами вошел в залу, где звон золота околдовывал и ослеплял душу, объятую алчностью. Он огляделся: что за убожество!
На стенах, оклеенных обоями, засаленными в рост человека, не было ничего, что могло бы освежить взгляд. Паркет обшарпан, запачкан. Середину зала занимал овальный стол. Он был покрыт сукном, истертым золотыми монетами.
Игорные дома увлекательны только в начале игры. В Испании есть бой быков, в Риме были гладиаторы, а Париж гордится своим Пале-Роялем, где рулетка дает вам возможность насладиться захватывающей картиной: толпой людей, которые приходят сюда на свою погибель в надежде обрести богатство и роскошь.
Рафаэль на мгновение замер, разглядывая игроков, окруживших стол с потертым зеленым сукном. И под действием какого-то духовного феномена его жизнь предстала перед ним словно бы в сокращенном виде. Что ж, до двадцати одного года он жил под гнетом деспотизма своего отца столь же холодного, как монастырский устав. Над его шаловливыми веселыми мыслями всегда тяготела отцовская воля, покрывая их как бы свинцовым куполом.
И все-таки, в сущности он любил отца, хотя тот лишал его всякой самостоятельности. Иногда в его уме формировались планы бегства, отчаяние подавленных желаний. И тогда мрачная меланхолия рассеивалась музыкой. Он изливал свое горе в мелодиях. Его верными наперсниками часто бывали Бетховен и Моцарт.
И вот однажды Рафаэль неожиданно обрел отцовское доверие – тот отдал ему на хранение свой кошелек и ключи. Именно тогда в первый раз он шел мимо этого притона. Ему хотелось хоть на один день предаться прегрешениям, свойственным его возрасту. И вот он вошел в этот темный зал и, спрятавшись в уголке, украдкой пересчитал деньги своего отца. Там было сто экю! Он никогда не владел таким «богатством». Все преступные соблазны, воскрешенные этой суммой, заплясали перед ним, как макбетовские ведьмы вокруг костра. Он решился на мошенничество. В ушах у него зазвенело, бешено заколотилось сердце. Он взял две двадцатифранковые монеты и подошел к игорному столу.
Убедившись, что никого из знакомых нет в толпе, окружившей стол, он присоединил свои деньги к ставке низенького веселого толстяка. Его душа и взор витали вокруг рокового зеленого сукна. И вдруг случилось невероятное – он выиграл. Мучительное чувство сменилось восторгом. Он был похож на осужденного, который, уже идя на казнь, получил помилование.
Положив в кошелек отца взятую оттуда сумму, он спрятал свой выигрыш, завернув его в носовой платок. Дома он отдал отцу ключи и деньги. Потом пересчитал золото, которое получил таким странным неожиданным образом. Он чувствовал себя обновленным, готовым начать новую жизнь.
Именно в это время отец впервые заговорил с ним откровенно.
– Сын мой, через год ты станешь доктором права. Я хочу, чтобы жизнь твоя сложилась удачно, чтобы ты приобрел основательные познания и любовь к труду.
Но, к несчастью, именно в этот период отец Рафаэля полностью разорился. Революция разорила его состояние, а ведь он происходил из знатного древнего рода. Отец не перенес этого, и вскоре Рафаэль уже шел за его бедным гробом.
У отца было много долгов. И вот оказалось, когда отец даровал Рафаэлю в некотором смысле свободу, он очутился под нестерпимым ярмом бедности. Все пошло с молотка – их уютный дом, старинная мебель, к которой он привык с детства.
Итак, он остался, затерянный в Париже, без средств, без будущего. Через три месяца оценщик вручил ему тысячу франков – все что осталось от отцовского наследства. Преданный Рафаэлю слуга Ионафан сказал ему, покидая дом, который уже не принадлежал Рафаэлю:
– Будьте как можно бережливее, сударь.
Он плакал, славный старик.
Рафаэль был жертвой чрезмерного честолюбия, полагая, что рожден для великих дел, хотя и прозябал в ничтожестве. Он мысленно часто воображал себя генералом, императором или Байроном. А в реальности – был ничем. Того скромного состояния, которое у него оставалось, по его расчету, должно было ему хватить на три года, и этот срок он назначил для выпуска в свет сочинений, которые принесли бы ему славу и внимание публики, дали возможность разбогатеть и составить себе имя.
Итак, он прожил три года в уединенном мире книг и идей, в сфере труда и молчания. Он приложил все усилия в надежде найти недорогую комнату. Так он нашел гостиницу «Сен-контен», смиренно сообщив хозяйке, сколько он сможет платить за квартиру. Как была ужасна мансарда с желтыми грязными стенами, куда она его привела! Кровля шла покато, и ему думалось поставить туда свое фортепьяно, единственное, что он сохранил от старой жизни. Бедная хозяйка никому не могла сдать этот убогий чердак, поэтому они быстро сторговались, и вскоре он поселился у нее.
Рафаэль начал два больших произведения. Его комедия, как он надеялся, должна была в короткий срок принести ему известность и состояние. При слабом свете догорающей лампы он писал свою статью «Теория воли». Но ни один театр не заинтересовался его работой, сочтя ее ребяческим вздором. «Теория воли» казалась крупным журналам слишком сложной и недоступной среднему читателю.
Он выходил купить себе что-нибудь из еды, выбирая самое дешевое, сам убирал свою комнату.
У хозяйки была дочь Полина, очаровательное создание, которое можно было определить одним словом: прозрачность.
В ней было что-то неземное, обворожительное. Светлые кудри вились вокруг прелестного лица. Огромные серые глаза излучали особый свет. Она была так худа и воздушна, как нераспустившийся цветок, в своем развитии остановленный холодом. Вероятно, бедность и голод задержали расцвет этого очаровательного создания. Иногда вечером она приносила Рафаэлю кувшинчик с теплым молоком, и он не догадывался, что это ужин бедной девушки.
Полина была так мила, что он с радостью стал заниматься ее воспитанием. Она быстро научилась играть на фортепьяно и делала большие успехи. И как она радовалась, когда Рафаэль был доволен ею. Он давал ей читать книги все более серьезные и глубокие, и она схватывала все идеи просто налету. Она была его сестрой, его ребенком, его статуей, он, как новый Пигмалион, хотел превратить ее в совершенство.
Но вот, наступило ужасное время, когда деньги его кончились. Он был обречен на голодную смерть.
Может быть, Рафаэль и влюбился бы в Полину, но он не понимал любви в нищете – он представлял себе любовь в шелках и кашемире, окруженную богатством и роскошью.
Мысленно простившись с Полиной и ее матерью, – людьми, которые подарили ему тепло и доброту. С отчаянием в сердце он вышел из дома. Он шел по улице с последней монетой в кармане, без имени, без друзей.