Страница 26 из 31
Но король приехал сам. Несчастные Мавры устремились к нему и просили позволения возвратиться в город, из которого были высланы обманом, жить в нем спокойно, как им было то обещано при сдаче города и крепости.
Король, выслушав их, спокойно отвечал им следующими словами, которые, вопреки мягкости выражений, уже никак нельзя считать милосердыми:
«Друзья мои, мне доложили, что вы хотели убить моего алькада и мой гарнизон и передаться Боабдилю. Я прикажу сделать следствие; те, которые невинны, получат позволение возвратиться в город, а те, которые виновны, будут беспощадно наказаны. Но я так же милосерд, как и справедлив: я позволяю вам удалиться из моих владений с вашими семьями и вашими драгоценнейшими вещами. Если же вы хотите остаться, то выдайте мне виновных, которые, впрочем, во всяком случае будут открыты и строго наказаны».
Жители Кадикса, выслушав эти слова, стали совещаться между собою и, будучи убеждены, что все они останутся виноватыми, решились покинуть родину и переселиться в Африку, оставляя врагам своим плодоносные поля, долины, прелестные рощи и богатые дома, им принадлежавшие. Так же поступил Фердинанд и с жителями Альмерии и Басы. Осталось весьма незначительное число бедняков, которые не имели средств переехать в Африку, им позволили поселиться в деревнях и построить там себе хижины.
Таким образом король овладел сразу огромным протяжением плодоносной и роскошной страны, лежавшей близ моря, и вместе с тем избавился от чуждого и ненавистного ему племени. В это самое время к нему явился Эль-Сагал, разъяренный и обезумевший. Черты лица его были искажены и вся осанка его носила на себе следы тяжких ударов рока. За ним шли 200 наиболее ему преданных Мавров; другие жители его маленького королевства, узнав, что он действует заодно с испанским королем, отказались повиноваться ему и громко заявили, что признают королем одного Боабдиля. Эль-Сагал приехал просить короля Фердинанда купить его земли и дать ему пропуск с его свитой для проезда в Африку. Король с удовольствием согласился на эти предложения и заплатил ему 15 миллионов мараведисов за его владения. Эль-Сагал уступил свои соляные копи своему родственнику Сиди-Селиму и, забрав свои сокровища, сел на корабль с несколькими ему преданными семействами и отправился в Африку.
Печальна была судьба его. Султан Феца, узнав о привезенных им богатствах, обвинил его в том, что он сеял раздор между испанскими Маврами и был первою причиной гибели королевства; это, конечно, было справедливо, но едва ли султан мог наказывать соседа, ему неподвластного. Как бы то ни было, Эль-Сагал был схвачен, посажен в тюрьму и ослеплен; имущество его было конфисковано. Он вышел из тюрьмы слепым нищим, всеми оставленным, беспомощным стариком. Он добрался, побираясь, до Велэса, владетель которого был когда-то его другом. Тронутый его несчастиями, этот последний приказал одеть его, накормил и позволил ему жить в его владениях. Эль-Сагал прожил еще несколько лет в Велэсе, в нищете, всеми оставленный, всеми презираемый за свою измену отечеству. Он просил милостыни и для возбуждения жалости привесил поверх рубища ярлык с следующею надписью, напоминающею Велисария и его бедствия:
«Вот он, несчастный король Андалузии!»
«Исчезла твоя слава, о Гренада! Красота твоя увяла, о град пленительных садов и великолепных фонтанов! Бесчисленные толпы купцов с изящнейшими произведениями всех стран мира не толпятся у ворот твоих, и города, платившие тебе дань, отторгнуты от тебя. Твои рыцари, краса блестящих парадов и турниров, пали доблестно на полях сражений. Еще башни Альгамбры высятся над боскетами миртовых и лимонных деревьев, еще цветы благоухают, склоняясь над фонтанами, но мраморные залы ее мрачны и пустынны, и король с своего высокого балкона, вместо плодоносной долины и всех ее красот, смотрит на голую пустыню».
Так мавританские поэты оплакивали падение Гренады. Два раза Испанцы опустошали долину Гренадскую, рощи и сады которой были сожжены и срублены; обнаженная Гренада стояла как жертва, готовая к закланию.
Весной изо всех ущелий и со всех склонов гор сошли в долины испанские войска. Ими предводительствовал сам король Фердинанд, которого сопровождали королева Изабелла, сын его Хуан и три принцессы его дочери — Хуана, Мария и Каталина. Королева осталась в городе Ла-Реаль с принцессами дочерьми своими, а король подступил к самой Гренаде и разбил лагерь свой за полторы льё (около пяти верст) от нее.
Боабдиль собрал совет в Альгамбре; из окон его видно было многочисленное испанское войско, ставшее лагерем в долине, и это зрелище наполнило смущением сердца королевских советников. Многие из них, страшась для семейств своих борьбы ожесточенной и беспощадной, советовали Боабдилю довериться великодушию испанского короля и попытаться вымолить у него выгодные условия за сдачу города.
Губернатор Гренады, Абул-Абдель-Телек, представил следующий отчет о состоянии города.
— У нас, — сказал он, — достаточно съестных припасов на целый месяц; в лавках у купцов есть еще много провианта; на что все это значит, если испанский король будет осаждать город в продолжение долгих месяцев? Солдат у нас много, но они набраны из мирных граждан; какие же это солдаты? Они храбры на словах, а при первом выстреле струсят и попрячутся.
Услышав эти слова, Муса-Гасан возразил ему с негодованием:
— Ужели в жилах наших перестала течь кровь Мавров, завоевавших Испанию? Будем мужественны и стойки, и успех останется за нами; судьба улыбнется нам. Уцелел еще цвет нашего рыцарства, воины испытанной храбрости и возросшие на полях битв. Что же касается солдат-граждан, о которых упоминал ты так легкомысленно, — что тебе подало повод усомниться в них? Я утверждаю, что 20.000 молодых людей готовы положить жизнь свою за родную землю. Они стоят старых солдат. Если нам недостанет припасов, то кони наши быстроноги, всадники отважны, и они добудут их набегами на землю мусульман-изменников, передавшихся Испанцам. Ничто так не любезно солдату, как то, что добыто с бою.
Боабдиль не обладал мужеством, но был впечатлителен и легко увлекался. Выслушав твердую речь Мусы-Гасана, проникнутую убеждением и согретую огнем неподдельного сильного чувства, он встал и сказал с энтузиазмом:
— Так будем же готовиться к отпору врагов! Все мы должны защищать отечество до последней крайности, и Аллах поможет нам отмстить за смерть наших родных и друзей, за страдания, которые все мы перенесли.
Тогда распределили всякому сферу деятельности. Муса-Гасан должен был начальствовать кавалерией, Абдель-Сегри — защищать городские стены, а алькады — высокие башни города. Звон оружия и стук приготовлений к обороне раздался в городе, и Мавры, одушевленные любовью своей к столице, проявили дух бодрый и неустрашимый. Муса-Гасан показывался всюду, и молодые рыцари глядели на него с восхищением, а старые с уважением; народ провожал его всякий раз, как он появлялся, громкими криками радости. Ворота Гренады затворились, и их укрепили громадными железными задвижными болтами и железными цепями. Но Муса-Гасан, увидев это, приказал немедленно отворить их настежь.
— Мои товарищи и я, мы защитим ворота Гренады! — воскликнул он, — тела наши послужат непреодолимою преградой для врагов.
Он приставил к воротам храбрейших солдат своих. Всадники, вооруженные с головы до ног, готовы были ринуться вперед по первому его знаку и стояли у оседланных, взнузданных коней, держа в руках щиты и пики. Лишь только показывались отряды испанские, как на них кидалась стремительно мавританская кавалерия. Муса-Гасан совершил множество блистательных подвигов и затмил своею отвагой и искусством храбрейших военачальников. Если бы Гренада могла похвалиться такими же, как Муса-Гасан, сынами, то Мавры еще долгое бы время господствовали в Испании, долгое бы время царили короли их в несравненной ни с чем по красоте Альгамбре.
Король Фердинанд, не отваживаясь идти на приступ, решился взять Гренаду голодом, и потому обложил ее, не пропуская в нее припасов. Мавры, предводительствуемые Мусою-Гасаном, постоянно тревожили стан испанский, часто пробивались до его центра и убивали множество солдат. Фердинанд окружил лагерь свой рвами, траншеями и палисадами и приказал построить из ветвей шалаши и хижины, так что лагерь походил на город с улицами и площадями. Королева приехала с многочисленною свитой и была принята с торжеством, при котором все военачальнике один пред другим выказали неслыханную до тех пор роскошь. Со всех сторон раздавались звуки труб и литавр и радостные крики. Муса-Гасан, с своей стороны, ободрял войско и горожан и говорил им: