Дом северной стороны

Похожие сказки она сочиняла каждую ночь. Про Князевку могла рассказывать без конца. Лишь иногда, когда бабушке хотелось разнообразия, она придумывала странствия огромных караванов в пустынях, цариц тысячи и одной ночи, обсыпанные алмазами дворцы, кровавые битвы на семи кинжалах… Тогда в нашу холодную деревню с её сказками врывался горячий ветер, смешанный с песком и темным горьким дымом. На стене от бабушкиных рук, платка и вообще всего, что находилось у неё под рукой, появлялись очертания пирамид, верблюдов, шатров. Всё это обрушивалось на меня впечатлением, от которого я долго не мог уснуть и старался дышать глубже. Вдох-выдох-вдох.

Так мы и жили.

Каждый день, прежде чем пойти в школу на занятия, я бегал по два-три километра. Закалялся, купался в бочке с холодной водой…

Однажды, когда мы с бабушкой отправились купить селедки у местных рыбаков, я увидел на море, за границей нашей гавани, баркас. Тот подавал сигналы – три коротких и один длинный. Это звали на помощь. Я тут же стал кричать рыбакам. Один из них вытащил из-под навеса свою лодку и попытался выйти к утопающему навстречу. Но в том месте, где он старался отчалить от берега, волны катились валом. Несколько человек старались выйти в море, пока то мельчало, но ничего не получалась. Рыбаки уже отчаялись, но тут увидели, что баркас, который вроде бы уже должен утонуть, уверенно оседлал волны и приближался к берегу. Вытаскивать судно помогали все. Даже бабуля залезла по пояс в воду. Как только дело было сделано, моряк спрыгнул, отряхнулся от водорослей, и мы, наконец, смогли разглядеть его. Это был человек с длинными темными волосами, густыми черными бровями. Он заметил меня одним из первых, улыбнулся, протянул руку и представился:

– Привет, я – Тамаз.

Я опешил. Укротитель из московского цирка стоял прямо передо мной и протягивал руку!

Тамаз улыбался своей широкой улыбкой. Его глаза были приветливыми, и он лишь отдаленно напоминал того собранного, серьезного и страшного Тамаза на арене цирка. Но это все же был он. Его невозможно было не узнать. Я почти выкрикнул:

– Борис!

Тамаз улыбнулся еще шире.

– Борис, слушай, – он сказал громче, но при этом тон его голоса стал заговорщицким, – мне нужен ночлег. У кого здесь можно пожить?

Я посмотрел в сторону бабушки, которая отжимала юбку и выливала воду из резиновых сапог. Та оживилась:

– Милок, да у нас пожить можно. У тебя деньги-то есть?

Тамаз рассмеялся.

– Найдем, бабуля, найдем! Бабушка деловито продолжила:

– Ну, вот и славненько. Тогда милости просим.

Глава 6. Гость из Москвы

Вечером воздух на улице остыл до озноба костей. Бабуля ненадолго растопила печь в кухне. Я сел рядом, на полу, и стал слушать, как трещит пылающая древесина. Тамазу бабуля выделила диван напротив того места, где я устроился. Тот благодарно кивнул, достал потрепанный кожаный кошелек и заплатил ей сразу за месяц вперед. Казалось, Тамазу было удобно везде. Даже если бы бабуля устроила его спать на полу, он бы не обиделся. На диван Тамаз положил свою одежду, компас, инструменты в черном ящике, телефон и ноутбук.

Мне хотелось лучше рассмотреть нашего с бабулей гостя. В нем было всё мистическим и непонятным. Тамаз был крепким, жилистым, мускулистым, двигался плавно и артистично, даже если не думал об этом. У него были все те же, что и тогда, в цирке, иссиня-черные брови, туго затянутая коса от затылка до колен, острый, тонкий нос, а на лбу зиял глубокий шрам. Тамаз был похож на лесного идола, над головой которого без конца летают летучие мыши и совы. Он пах горелым углем, соленым потом и дымными смолами.… Этот тяжелый дух окутал весь наш дом, как только Тамаз переступил порог. Так же пахнет забытый храм. Летом я случайно заехал в такое место, когда путешествовал по заброшенным горным деревням на велосипеде. Храм стоял на окраине. В нем каждый угол заволокло паутиной. Свет проходил через пыльные окна, как через сито. Я зашел внутрь и почувствовал именно то, что чувствовал сейчас рядом с Тамазом: густую, обволакивающую силу, заставляющую тебя остаться, окаменеть, не двигаться. Эта сила успокаивала и будоражила одновременно. Гулкий зал и круглый купол храма не выпускал меня тогда очень долго. Я рассматривал истлевшие свечи, потемневшие от времени иконы и закопченные лампады во все глаза. Рядом с Тамазом все было так же. Когда наши взгляды встречались, я хорошо различал в них бездну и отворачивался, но, когда он не смотрел на меня, я впивался в него взглядом, потому что было так интересно, что невозможно оторваться.

– Я тогда на берегу-то не расслышала. Как тебя звать? – спросила бабуля, разливая куриный суп по тарелкам.

– Тамаз, – дрессировщик хитро прищурился.

– Неужто… – Бабуля вскинула брови от неожиданности. Платок слетел с её лба.

– Да, он самый.

– А ты меня узнал что ли, поэтому к нам примазался? – Бабушка поставила руки в боки.

Тамаз улыбнулся.

– Нет. Тебя уже не узнать, баб Мань. Я и не к тебе тогда обращался.

– Ладно, – она почесала подбородок. – Чего сюда приехал?

– Погостить, – легко и спокойно ответил Тамаз, но в голосе у него был холод.

– Ага, погостить, как же. Знаю я эти ваши шаманские штучки.

– Эти ваши? – Тамаз захохотал в голос. – А уж не ваши ли?

– Тамаз, перестань, – отрезала бабуля и покосилась на меня.

Тамаз стал серьезнее.

– Я тебя не трону, баб Мань. Мне тут нужно одно дело сделать. Я письмо от отца получил.

Бабушка Маша вскинула брови:

– Жив он что ли? Тамаз сжал губы.

– Нет, погиб два года назад. Письмо только недавно пришло. Писал, что здесь у него осталось дело. Просил его сделать. Надолго не останусь. И еще…

Тамаз недолго задержал дыхание. Бабушка Маша не вытерпела:

– Чего?

– Борис – это твой внук, а значит, сын её?

Я непонимающе уставился на бабушку. Та посмотрела на меня безучастно и кивнула:

– Угу, сын.

После этих слов Тамаз резко встал, подошел ко мне, взял за лицо своими большими руками и стал вглядываться.

– Похож, – наконец, задумчиво сказал он. Его руки были горячими.

Бабушка Маша фыркнула, но ничего не сказала. Я набрал в грудь воздуха:

– Тамаз, я был на вашем представлении в цирке. Он улыбнулся:

– Понравилось?

– Не очень, – я слегка покраснел. – Непонятно, как вы дрессируете животных. В чем секрет?

Тамаз расхохотался.

– Ты думаешь, Борис, я тебе все так и расскажу? Я растерянно кивнул. Тамаз посерьезнел:

– Так, ну хорошо, – он потер тыльной стороной ладони свои колени. Глубоко вдохнул. – Хорошо, для начала я открою тебе главную тайну. Для приручения и дрессуры нужен детеныш зверя. Чтобы войти к нему в доверие, хорошо бы подарить ему лакомство, быть с ним ласковым, но не чересчур. Не нужно показывать ему свой страх, потому что тогда животное может стать надменным и непослушным. Чтобы быстро приручить зверя, его нужно часто гладить рукой по голове. Нельзя отвечать злом на его зло. Вот так. Так у меня получается работать с любым зверем.

– И не только зверем, – хмуро добавила бабуля, – со змеями та же история, правда ведь?

Тамаз улыбнулся одними только глазами, вернулся на свой диван.

– Я не работал с ними. Интересно, змея нашей общины еще жива? Отец просил отдать ей дань уважения, – он встал. – Ну что, теперь тебе все стало известно, Борис. Значит, я могу поужинать?

Я улыбнулся и кивнул.

Перед сном бабуля, как всегда, пришла рассказать мне сказку. Я её перебил:

– Не хочу сегодня твоих историй. Расскажи лучше, как ты познакомилась с Тамазом? Он знал мою маму?

Бабушка печально улыбнулась:

– Знал.

Я загорелся от любопытства:

– Расскажи.

– Это не для твоих ушей, Боря, – заворчала бабуля.

– Бабушка, пожалуйста, – сказал я ласково. Это сработало.

– Ух, негодник. Ладно, – её голос стал скрипуче напряженным. – Им было по двенадцать, когда они встретились. Тамаз жил в соседней деревне. У него были непростые родители: шаманы, страшные люди, фокусники, колдуны. Я по молодости некоторым вещам у них училась. Водила дружбу на свою голову, – бабушка вздохнула, – зря, конечно. Ну, так вот, пошли мы однажды к ним в общину. Я хотела попросить семена репки у матери Тамаза, да только в тот день ей было некогда. Да что там? Всей деревне было некогда. Тамаза тогда должны были подвесить на канатах к вершине столба и кружить до тех пор, пока он не потеряет сознание. Это у них такой обряд. Через него проходит каждый мальчик в общине. Потом Тамаза должны были сбросить с этого столба. Останется в живых и встанет на ноги? Значит, теперь он не мальчик, а мужчина. Но если не встанет, то община его не примет как равного. Не быть ему шаманом. В тот день Тамаз выдержал все испытания, кроме одного. Твоя мама видела, как его скинули с высоты столба. Он упал, остался в живых, но никак не мог подняться. Твоя мама бросилась к нему на помощь и тем самым навредила. Он поднялся, но только с её помощью, из-за чего в общину его так и не приняли. Шаманом он не стал. Но зато он полюбил твою маму.