Страница 54 из 137
- Я с детства мечтал о таких романтических поездках, - сказал Фохт. Но никогда не думал, что соседство Турции может наложить столь Заметный отпечаток на южнославянский характер.
- Что вы имеете в виду? Роскошь, храбрость, жестокость?
- Вы убеждены, что Турция - синоним жестокости? По-моему, Византию характеризует усложнение самой примитивной хитрости.
- Занятная трактовка Византии. - Везич посмотрел на часы. - Я уже отнял у вас девять минут. В моем распоряжении двадцать одна минута.
- Могли бы по дороге объясниться.
- Господин Фохт, чтобы не водить коня за хвост, хочу вам сказать, что запись беседы, которую ваш агент проводил с майором Коваличем, у меня в сейфе.
- Мой агент?
- Скажем, агент из вашей группы.
- Кто этот агент и чем занимается майор Ковалич?
- Вашего агента зовут Бранислав Йованович, он человек Евгена Граца, а Ковалич ведает оперативной работой среди политических заключенных. Адрес квартиры, где проходила беседа, нужен?
- Не обязательно.
- Если этот материал ляжет на стол министра внутренних дел, вас всех вышвырнут из Югославии как шпионов. А газетчики напишут, что ваши руководители поторопились: ведь в Словакию ваш шеф, доктор Веезенмайер, приехал уже после того, как танки господина Гитлера заняли Прагу...
- Шантажируете?
- Это не деловой разговор. И потом вы не тот человек, чтобы вас шантажировать. И я не такой человек. И характерами мы с вами отличаемся от несчастного Косорича, не так ли? Хотите ознакомиться с его посмертным письмом? Фотографии вашего сотрудника Дица и покойного Косорича подшиты к делу.
- Вы уже начали дело?
- Начал.
- Но это в а ш е дело? Оно ведь не санкционировано свыше? Вы вправе распоряжаться им так, как подсказывает здравый смысл?
- Именно. Поэтому я и хочу предложить вам помочь мне, господин Фохт.
- В чем именно?
- Я хочу знать цель вашей поездки в Югославию в то, какие инструкции вами получены в Берлине.
- Будем считать, что разговор наш не получился.
- Этим вы даете мне полную свободу действий?
- Полную. Только советовал бы вам руководствоваться в своих действиях немецкой пословицей: "Поспешай с промедлением".
- Я как-то больше тяготею к латыни.
- Вы имеете в виду "промедление смерти подобно"?
- Да.
- К вопросу о том, кто медлит, а кто спешит. Видимо, ваше ведомство ознакомилось с тем, кто я есть, перед тем как выдать мне визу?
- Конечно.
- Теперь давайте рассуждать дальше: переговоры, которые ведутся в Белграде и в Берлине по линии министерств иностранных дел, сейчас в самой серьезной фазе. Вас об этом не информировали? Всегдашняя узость бюрократических ведомств: "Это твое, а то мое". Переговоры идут, и это очень серьезно. От них многое зависит в судьбе Балкан. Всякая попытка ошельмовать меня и моего шефа будет рассматриваться Риббентропом как акт вражды по отношению к рейху. Переговоры будут прерваны. И вина ляжет на вас, полковник Везич. Позволят ли вам вершить судьбы войны и мира?
- А вопрос стоит о войне и мире?
- Бесспорно.
- И что же, с вашей точки зрения, более выгодно в данной ситуации война или мир?
- Для кого?
- Для Югославии.
- Политику Югославии определяют ее лидеры. Вот мы и хотим понять, чего они хотят: и те, которые сейчас у власти, и те, кто в оппозиции, тайной или явной.
- А что целесообразней для Германии?
- Это зависит от того, каковы намерения - мы имеем в виду истинные намерения - Югославии.
Везич взглянул на часы.
- Мы уложились как будто?
- Как будто.
Через семь минут Фохт пересел в свою машину и сразу же отправился к генеральному консулу Фрейндту, а оттуда в торговую фирму "Юпитер" (эта организация была в свое время куплена ведомством Канариса, но сейчас по договоренности Гиммлера с Кейтелем офицеры абвера, сидевшие "под крышей" торговцев, оказывали самую широкую помощь Веезенмайеру и его людям).
А Везич поехал в резиденцию заместителя премьер-министра Мачека.
- Русская нация - не устоявшаяся, в отличие от саксов и латинян, сердито повторил приват-доцент Родыгин, - это говорю я, русский, до последней капельки русский.
Он то и дело раскланивался со знакомыми, и Штирлиц с усмешкой наблюдал, как злился Зонненброк, считая неуважительной такую манеру вести беседу. Но Ивана Антоновича Маркова-второго это не смущало, он, как, впрочем, и большинство из тех, кто по предложению Зонненброка пришел сейчас в дом генерала Попова, слушал самого себя, говорил для себя и занят был более всего самим собою.
- Неустоявшаяся нация не могла бы сотрясать континент! - сказал Марков-второй. - Индусы и всякие там арапы воистину не устоялись; и поныне бродят, как брага; а мы...
- Будет вам, - перебил его Родыгин, "сделав ручкой" лейб-гвардии корнету Василию Макаровичу фон Розену, - статистика вас опровергает. У русской нации генофонд подвижный, а посему огромное количество флюктуаций при рождении. Из десяти немцев - пусть наши германские друзья не сердятся - рождается пять умственно крепких особей, пять средних и ни одного идиота. На миллион - один гений. А русскую семью отличает громадная отклоняемость от среднего уровня, - он взял Маркова-второго за лацкан пиджака и приблизил к себе, - либо гении, либо идиоты. Поэтому в России всегда было трудно гению и легко идиоту - общенародное сознание-то ориентировалось на человека слабого, который сам не пробьется, силенок мало. Отсюда русский культ богоматери, которая спасет и прикроет. В отличие от готического культа воспарения вверх нас отличает культ земли, культ прикрытия малого великим.
- Иоанн Грозный и Петр Великий - это тоже "малое"?
- Господи, Иван Антонович, - поморщился Родыгин, - не путайте божий дар с яичницей. Вы говорите об аристократах духа. Все они - даже при том, что княгиня Ольга была псковитянка, - все они, как правило, по крови европейцы. Только смешанная кровь и могла придать фактурность нашей хляби, нашему гениальному славянскому болоту.
- Европейская кровь - слишком общее понятие, - заметил Зонненброк, вы же сами говорили об "устойчивости" саксов и латинян. Но помимо саксов и латинян существует еще такая кровь в Европе, как германская...