Страница 50 из 137
...Диц сел рядом с Косоричем, одарил его одной из своих самых широких улыбок и предложил покататься по улицам "обворожительного города". Он так и сказал: обворожительный город. Эти слова никак не вязались с тяжелым лицом немца, и непременная улыбка (в школе гестапо учили: "Главное расположить к себе агента. Для этого нужно помнить, что улыбка, открытость, сострадание, щедрость, игра в начальственность и в значимость - главные козыри") показалась Косоричу плохой актерской гримасой.
- Ну, как дела? - спросил Диц, когда они отъехали от ресторана.
- Не имею чести знать, с кем беседую.
- Вам большущий привет от профессора Зибера.
- Он прислал рекомендательное письмо?
- Времени сейчас нет письма писать. Автомобиль служебный? - Диц повернулся и посмотрел в заднее стекло, нет ли хвоста.
- За мной не следят, - сказал Косорич. - Автомобиль собственный.
- Ну а вообще-то как дела? На службе все хорошо?
- Простите, но по какому праву вы задаете мне подобные вопросы?
- Да будет вам, господин Косорич... Я действительно друг Зибера. Он работает в моем отделе...
- Он в вашем отделе? - усмехнулся Косорич, подумав, что врать так откровенно - не лучший способ общения.
- Да, он занимается у меня славянами, - продолжал лгать Диц, не уловив юмора в интонации Косорича. - Он мне докладывал о том, как вы с ним на пари купались в костюмах. Было такое?!
Косорич с недоумением посмотрел на Дица, и тот почувствовал, что подполковник чем-то недоволен, но в силу своей духовной структуры он не мог понять, чем же именно недоволен этот югослав. Закаменев лицом (уроки разведшколы: "Меняй смех на тяжесть взгляда - это действует на агента"), Диц сказал:
- Тут у нас просьбочка: изложите, пожалуйста, к завтрашнему утру ваши соображения по поводу происходящих в армии событий. Кто из армейских вожаков хотел бы урегулировать конфликт путем переговоров с нами?
- Изложить? - удивился Косорич. - Вы меня с кем-то путаете. Я не осведомитель. Я никогда никому ничего не и з л а г а л.
- Будет вам, господин Косорич. Ваши начальники удивятся, если я дам им прочитать отчеты о ваших беседах с Зибером и о тех вояжах, которые вы совершали с Ульманом.
- С кем?
- С Ульманом. Из Мюнхена... Ах да, он у вас здесь был под фамилией Зарцль. Ну, помните, журналист? Который вместе с вами фотографировал военные порты? Мы ведь все помним и все знаем...
Косорич даже зажмурился от гнева. Он вспомнил интеллигентное лицо Зибера, их беседы о живописи, лошадях, астрологии; вспомнил своих коллег, подчеркнуто уважительных с ним, широко образованных и талантливых офицеров, и ему показалось диким продолжать разговор с этим болваном, который властен над ним только потому, что имел доступ к таинственным папкам в гестапо.
Косорич остановил машину на перекрестке, открыл дверцу и тихо сказал:
- Вон отсюда! Научитесь сначала разговаривать!
- Что, что?!
- Вон! Иначе я позову полицейского! Вон!
Фохт во всем подражал Веезенмайеру. Он участливо выслушал Дица, рассеянно посмотрел на Штирлица и, зевнув (было уже два часа ночи), спросил:
- Что же вы предлагаете?
- Я бы кости ему переломал - вот мое предложение. Мерзавец! Говорил со мной, будто чистенький...
- Зачем же кости ломать? Этим занимаются больные люди, садисты. Вы знаете, что такое садизм, Диц? Это проявление маниакального психоза, желание утвердить свою слабость или умственную отсталость за счет страданий другого.
Лицо Фохта стало на какое-то мгновенье маской, и Штирлиц вспомнил индуса, с которым встречался в Кабуле, когда тот демонстрировал опыты по управлению кровообращением - он останавливал работу сердца и мог не дышать две минуты.
- Идите, Диц, - сказал Фохт. - Продолжим разговор утром.
Когда дверь за Дицем закрылась, Фохт закурил, налил себе воды и покачал головой.
- Молодец наш Диц, - сказал он, - я боялся, что он все провалит.
Штирлиц посмотрел на Фохта с недоумением.
- Вы хотите сказать, что он уже провалил? - спросил Фохт. - Нет. Он взрыхлил почву. Идиот необходим в каждой комбинации... Ненадолго. Понимаете?
- Нет.
- Будет вам. Веезенмайер сказал, чтобы я ориентировался на вас. Вы же умный, Штирлиц...
- Поэтому и не понимаю.
- Вербуют, как правило, начинающих - в политике, армии, науке, журналистике, не так ли?
- Не всегда. Иногда удается завербовать и состоявшихся.
- Верно. Но состоявшихся вербует руководитель: я, или Веезенмайер, или уже лично ваш шеф Вальтер Шелленберг. Это, в общем-то, и не вербовка, а некий паллиатив договора о дружбе между высокими договаривающимися сторонами. Это исключение не подтверждает правило, о котором я сейчас говорю. Итак, представьте себе, что начинающий, приглашенный к сотрудничеству таким же начинающим, делает карьеру. То есть становится Косоричем. Уважающая себя секретная служба обязана соблюсти "закон уровней". А тот, кто его вербовал, не хочет отдавать свою победу даже начальству, наивно полагая, что отраженный свет его подопечного поможет и ему подняться на ступеньку выше. Вот в чем загадка, Штирлиц. Эта порочна" система, доставшаяся вашей службе в наследство от веймарской бюрократии, должна быть разрушена, и, я думаю, эксперимент с Дицем поможет в этом.
- Каким образом? Диц провалил операцию, уровень соблюден не был, и мы потеряли серьезного человека.
- Диц провалил себя. Но не операцию. Косорич сейчас в гневе, и я понимаю его: с ним говорили в такой манере, которую он не может принять. С ним говорили в манере, допустимой только с платными осведомителями. Это дело другое. Косорич не был нашим агентом - в том смысле, в каком их оформляют через картотеку. Он числился другом Германии. А сейчас Диц дал понять Косоричу, что он властен над ним. Представляете состояние Косорича?! Влиятельный военный должен подчиниться нашему детективу. Если бы Косорич тем не менее провел беседу с Дицем, я бы сразу начал проверять, кому он сообщил о своем контакте с противником, то есть с нами. Сейчас он никому ничего не сообщит - слишком униженно себя чувствует. А завтра я принесу ему извинения за вашего сотрудника и пообещаю, что он будет уволен из разведки. Косорич получит удовлетворение. И сделает для меня во сто крат больше, чем сегодня мог бы сделать для Дица. Агент, если вы хотите, чтобы он работал, должен быть вашей возлюбленной; вашим другом, за которого вы готовы драться не на жизнь, а на смерть; вашим братом, перед которым у вас нет секретов. Но если он почувствует себя марионеткой в ваших руках, если ощутит себя как некую данность, исполняющую роль проводника чужой и непонятной ему идеи, он отдаст вам минимум - в лучшем случае. Скорее всего он не отдаст вам ничего, ибо ему будет неинтересно и он не будет чувствовать своей значимости.