Страница 39 из 137
Звонимир Взик долго не поднимал трубку телефона, потому что не мог оторваться от гранки: в номере шла статья профессора Ричича, который исследовал правомочность правительства-преемника расторгать заключенные ранее договоры, основываясь на нормах международного права. Белград решил опубликовать эту статью именно в Загребе, чтобы продемонстрировать Берлину общенациональное единство взглядов на сложившуюся ситуацию. Это мероприятие было задумано в отделе печати министерства иностранных дел и, как большинство подобного рода действий, являло собой некую игру в "жмурки", ибо и югославское и германское правительства знали истинное положение вещей в Загребе, знали, что в Хорватии зашевелилось усташеское подполье, а два эмиссара поглавника Павелича вылетели в Берлин и были встречены там представителями СС и вермахта. Однако в любой государственной машине существуют разные ведомственные интересы, и в тот момент, когда военные планируют нападение, дипломаты обязаны крепить дружеские контакты и - хотя бы внешне - предпринимать все возможные шаги, чтобы избежать вооруженного конфликта, добиваясь своих целей, не "вынимая шпаги из ножен".
Звонимир Взик подумал было, что звонит Ганна, она обычно в это время интересовалась, придет ли он к обеду. В первые годы Взик приглашал жену пообедать вместе с его друзьями, но Ганна всегда отказывалась: "Не люблю незнакомых людей". Как-то раз Звонимир сказал, что ему нужно, чтобы она поехала вместе с ним, когда он принимал полковника из албанского генерального штаба - тот слыл женским угодником. Ганна ответила: "Ляпну что-нибудь не то и спугну твоего вояку. Я ведь не понимаю, как проводить ваши "деловые" встречи". Звонимир хотел поправить ее: "Наши встречи",- но решил, что не стоит. Характер - это такая данность, которую можно сломать, но нельзя изменить. Он пригласил на обед свою стенографистку. Девушка была влюблена в него, и он, ничуть не смущаясь, как это было бы с Ганной, объяснил ей, что с полковником надо в меру пококетничать., проявить особенное внимание, намекнув при этом, что любит-то она его, шеф-редактора, но при случае не прочь встретиться и с албанцем. Обед прошел великолепно, полковник цокал языком и говорил, какое это счастье, когда мужчину любит такая прелестная девушка, находил в ней сходство с дочерью, рассказывал о том, какая у него умница жена, а когда девушка - ее звали Лиляна - отлучилась, чтобы вызвать машину, спросил Взика, где в Загребе надежный "дом любви".
Продолжая читать гранку, Взик снял трубку.
- Слушаю, - сказал он, завидуя настойчивости человека, который так упорно звонит. ("Это, конечно, не Ганна. При том, что она ленива, нетерпеливость у нее чисто горская".) - Взик слушает.
- Здравствуй, Звонимир, как поживаешь?
- Боже мой! Господин полковник! Петар! Чем обязан?
- Событиям, - ответил полковник. - Мы все обязаны в жизни событиям, которые подвластны року, не людям. Ты где обедаешь сегодня?
- Я не обедаю сегодня, Петар! У меня полная запарка.
- Жаль. Я хотел пригласить тебя в славную харчевню. Заказал молодую косулю...
Петар Везич учился со Звонимиром в университете, но потом пути их разошлись. Везич сказал Звонимиру на выпускной пирушке: "Мир все более тяготеет к силе, и государственные идеологи будут формировать подданных "под себя". Однако вечно так быть не может. Югославия дождется своего часа, когда на сцену выйдет тот, который предложит программу действий, а не прозябания. Я буду ждать этого часа. Не фыркай, когда узнаешь, где я решил пройти школу "силы". Не уподобляйся либералам, которые оценивают лишь очевидное, забывая про компоненты, из коих это очевидное слагается.
Они встречались на приемах, театральных премьерах, но не так часто, как в студенческие годы. Звонимир признавался себе в том, что отнесся к странному решению Петара именно как либерал, считающий, что брезгливость по отношению к человеку, решившему служить силе - то есть полиции, главное чувство, отличающее его от остальных.
- Может, перенесем на завтра?
- Ладно, - согласился Везич, - у меня к тебе ничего срочного, просто захотелось увидеться. И потом, что может быть срочного в эти дни? Они сами по себе так стремительны, так быстролетны, что любая срочность в сравнении с ними подобна черепахе.
Звонимир угадал в голосе своего студенческого приятеля что-то такое, что заставило его сказать:
- Знаешь, все-таки я отложу свои бумаги и приеду. Мы и так слишком редко видимся, чтобы терять шальной шанс на встречу. Говори адрес.
Они выпили по стакану сухого вина, которое им налили из бурдюка, пахнувшего козьей шкурой.
- Рад тебя видеть, - сказал Петар, - чертовски рад!
- И я. Ты здорово растолстел, полковник.
- Государство бережет мое время - езжу на машине.
- Надо по воскресеньям ходить в горы.
- Ты ходишь?
- У меня в воскресенье самая работа: вечерний выпуск должен быть особенно интересным.
- И у меня самая работа в воскресенье.
- Какая же у тебя работа в воскресенье? - улыбнулся Звонимир. - Ведь по воскресеньям не бастуют.
- По воскресеньям я должен пьянствовать с итальянскими дипломатами.
- А в понедельник этим заниматься нельзя?
- В понедельник бастуют, это ты правильно отметил. Нет, действительно, суббота и воскресенье у меня самые занятые дни в неделе сплошные рауты и приемы, А в будни обычная суматоха. То усташи хотят взорвать мост, то профессор Мандич устраивает бунтарское выступление Цесарца в университете, то твой обозреватель, профессор Ричич, входит в контакт с немецким эмиссаром Веезенмайером...
Звонимир понял, что Петар пригласил его отнюдь не из-за того, что заскучал по другу молодости. И даже не для того, чтобы сказать о встречах Ричича с Веезенмайером - перед тем, как ехать к нему, Ричич связался с соответствующим отделом тайной полиции. Звонимир понял, что Петар просил его приехать в связи с деканом исторического факультета профессором Мандичем, потому, что знал об их давней дружбе.
- Что писать обозревателю, если у него нет контактов с разведчиками, шлюхами и спекулянтами? Кто его будет читать, Петар? Мы с тобой мечтали заниматься высокой политикой, а нынешние молодые ребята, когда приходят в газету, жаждут попасть в отдел криминальной хроники.