Страница 114 из 137
Значит, надо думать обо всех силах на Азиатском континенте, которые могут оказаться для Берлина противовесом в его отношениях с Токио.
Учитывая также сообщения о контактах русских и англичан в Белграде, необходимо было выяснить все о ситуации на Дальнем Востоке, и не только сегодняшней, очевидно, но и о той, которая может возникнуть в будущем. Фюрер дал понять Гиммлеру, что оптимальным вариантом было бы противопоставление двум европейским фронтам мощного фронта в Азии - этого Россия не выдержит.
Гиммлер вызвал Гейдриха; тот, в свою очередь, распек Шелленберга; и сразу же после разговора шефа РСХА с начальником политической разведки в разные города мира полетели шифровки с повторными запросами, и в ответах, полученных из двенадцати стран мира, фигурировала фамилия лингвиста Чжан Бо-ли, работавшего ныне в библиотеках Югославии после прохождения трехмесячной практики в Софии. Резидент СД в Виши сообщил, что, по сведениям, полученным от китайской агентуры, из тех, кто учился во французских университетах еще до начала войны, Чжан Бо-ли относится к тому типу ученых, которые занялись наукой, будучи отринутыми от практики политической борьбы, ибо сначала он примыкал к группе левых коммунистов, потом увлекся великоханьской, расистской доктриной, а затем уехал в Европу, чтобы написать монографию по истории китайской лингвистики и ее первородстве в сравнении с японской иероглификой.
"Штирлицу.
Вручить лично.
По поводу китайского ученого. Извольте выполнять приказы
немедленно и беспрекословно.
Шелленберг".
Штирлиц, чертыхаясь, взял мощный "мерседес", любезно предложенный ему генеральным консулом, потерял полчаса, разыскивая Родыгина, и только потом выехал из Загреба. Он несся по узкой горной дороге на максимальной скорости и через шесть часов был в Сараево. Город поразил его мощью мечети Бегова джамиля, протяжными криками муэдзинов, возвещавших время намаза; паранджами на лицах женщин, и ему даже показалось, что каким-то чудом он оказался в Константинополе, а не в сердце Боснии, близ подножия Черных гор - очага славянской культуры на Балканах.
Штирлиц позвонил к Чжан Бо-ли и договорился о встрече. Они увиделись в маленьком кафе на узенькой, чисто мусульманской улочке Куюнджилук. Штирлиц рассчитывал, что разговор будет коротким и конкретным. Однако Чжан Бо-ли, великолепно говоривший по-английски и с большим трудом по-немецки, не торопился начинать серьезную беседу, рассуждая о погоде, ценах на антиквариат и обилии невесть откуда понаехавших цыган. Поначалу Штирлиц думал лишь о том, как бы скорее избавиться от него, о том, как прошла встреча Родыгина с Везичем, но потом разговор принял столь неожиданный оборот, что, закончив его, он сел в машину и не сразу поехал в Загреб, а сначала составил запись беседы в двух вариантах: краткую, из пяти абзацев, для Шелленберга и развернутую - для Москвы.
"После обязательной вводной части, когда собеседник и я
"пристреливались" друг к другу, мною был поставлен вопрос: возможно
ли в будущем столкновение - имеется в виду отнюдь не военное, но лишь
географическое - рейха и Китая, арийской и великокитайской доктрины?
- Рейх связан с Россией договором о дружбе, - ответил Чжан
Бо-ли.
Я сказал ему, что рейх воюет с Англией и разгром Англии будет
означать начало немецкого проникновения в Индию, которая имеет
двухтысячекилометровую границу с Китаем.
- Великокитайская доктрина, - заметил мой собеседник, - по
своему внутреннему механизму ничем не отличается от любой другой
концепции национальной исключительности. Зороастр, или же в
европейской записи Заратустра, говорил о богоизбранности персов. В
ветхом завете заложена идея "исключительности" иудеев. Германские
философы обосновывали богоизбранничество немцев, историк Соловьев
русских.
Я сказал, что во всякого рода исключительности два аспекта, ибо
происходит смыкание индивидуального и общего: либо доктрину выдвигает
личность, либо личность лишь оформляет то, что угодно массе.
- Исключительность нации рождена историей человечества в дни его
младенчества, когда всякий "чужак" приравнивался к врагу.
Я согласился с китайским профессором, заметив, что восемьсот лет
назад англичанин никогда не говорил о французе "француз"; он
определял его только одним понятием - френч дог*. Видимо, добавил я,
осознание национальной общности, от которой всего лишь один шаг до
теории национальной исключительности, происходит в тот момент, когда
можно отделить "нас" от "них".
_______________
* Французская собака (англ.).
Чжан Бо-ли не оспаривал этой точки зрения, подчеркнув, что
китайцам не приходило в голову, что они желтые, до тех пор, пока к
ним не пришли белые.
- В общем-то, - добавил он, - возвращаясь к вашему первому
вопросу, надо сказать, что встреча рас всегда конфликтна. Оборотная
сторона познания д р у г и х таит в себе зародыш чувства собственной
исключительности, которое на первых порах всегда рычаг противостояния
другой расе, однако меня интересует более локальный вопрос: чем и
как, с вашей точки зрения, объясним внутрирасовый национализм?
- В прошлом, - ответил я, - любой мекленбуржец был братом
другого мекленбуржца и всегда становился на его защиту потому, что
оба противостояли саксонцу или баварцу. Если национальная группа
находится в окружении других национальных групп, тогда этнический
момент оказывается сильнее момента социального. Национальное сознание
народов Югославии (многого здесь можно было избежать) диктовалось
тем, что в метриках учитывалось, кто ты: черногорец, хорват,
мусульманин или словенец. Постоянное подчеркивание национальной
принадлежности неминуемо отпечатается в сознании поколений. И порой
получается так, что национальный антагонизм оказывается следствием
национальной самозащиты: способ сохранения национального духа рождает
внутрирасовые конфликты.
Чжан Бо-ли попросил проиллюстрировать это утверждение фактами из