Страница 16 из 20
Мой район встречает меня дождём. Капли, как тысячи камикадзе, бросаются на стекло, а в свежих лужах я вижу отражения облаков и ярко-голубого мокрого неба.
Трамвай с треском разбрызгивает синие и жёлтые искры и останавливается. Выбегаю, бодро шлёпая по лужам, на ходу машу рукой в окно почты и отправляюсь в ресторан к Клаасу.
В похожем на чалму, каком-то особенном поварском колпаке, в специальной сеточке для бороды, с несколькими маленькими, но очень яркими брызгами крови на белоснежном фартуке, Клаас выглядит необыкновенно представительно. Не повар, а настоящий жрец, только-только с жертвоприношения.
– Привет, – говорю. – Здорово выглядишь. С тобой можно сейчас говорить?
– Да, – улыбается Клаас. – Привет.
– В общем, я нашёл работу. Даже две. И можно будет писать репортажи с расследованием исчезновений.
Клаас несколько секунд обдумывает мысль.
– Не знаю. Не уверен, что стоит это печатать.
– Мы всё продумаем. Когда заканчиваешь?
– В одиннадцать.
– Зайдёшь ко мне после смены, обсудить всё? Или я могу к тебе.
– Лучше у тебя. Близнецы.
Мы прощаемся, и я убегаю, напоследок махнув Жаку, с интересом наблюдающему за нами из-за стойки.
По дороге заглядываю на почту и покупаю карту Города. Мы с почтовой девушкой дружески улыбаемся друг другу, а ещё я замечаю у неё на столе кучу листков с набросками чьего-то лица – мужского, всегда одного и того же.
– Это тот самый Маседонио Фернандес? – вспоминаю я.
– Нет, вряд ли, – непонятно отвечает девушка. – Ты что-то про него узнал?
– Ничего. А кто это?
– Понятия не имею. Как-то ночью я проснулась, повторяя имя «Маседонио Фернандес». С тех пор я его ищу. Ну, не то чтобы постоянно ищу, но пытаюсь узнать о нём при случае.
– Ого, – говорю. – Дай знать, если что-то разузнаешь. Загадочная история!
– Да мне просто делать нечего, – смеётся она.
Дома я распахиваю окно, и комната наполняется солнечными бликами, запахом солёной воды и криками чаек. Ветер треплет прижатые кружкой к столу революционные памфлеты, а я быстро переделываю все домашние дела: мою посуду, чищу пальто и ботинки, в два счёта нарезаю мясо и готовлю маринад из пива и вустерского соуса. Оставляю мясо напитываться, закрываю окно и мою руки.
Теперь, в наступившей тишине и образцовом порядке, можно приняться за настоящую работу. Список Клааса включал шестьдесят семь имён и начинался с Эженки Новик, пропавшей три года назад. Значит, почти по два ребёнка в месяц. Много это или мало? Статистики не было. Записал в блокноте:
«Численность населения —?
Аналогичная статистика пропаж —?»
Всё это надо было выяснить, хотя я сомневался, что здесь удастся найти материалы по второму вопросу. Изначально я планировал самостоятельно перепроверить собранные Клаасом материалы и даже сдвинуть время исследования, посмотреть количество пропавших хотя бы за полгода до Эженки. Сейчас, оценив объём, я понял, что это невозможно. Может быть, позже, а пока придётся основываться на работе Клааса.
Напротив каждого имени в списке стояла дата исчезновения – это было очень удобно и в разы облегчало мне работу. Итак, Эженка Новик, пропала 3 октября. Я отобрал все газеты за октябрь месяц и принялся вычитывать.
Эженка Новик, семи лет, дочь польских эмигрантов в третьем поколении. В «Еженедельном журнале» была фотография, правда, размытая и плохо напечатанная. Усатый высокий мужчина, женщина в белом с коляской и маленькая девочка, схватившая отца за штанину. Все трое на фоне двухэтажного деревянного дома с маленькими окнами, из-за крыши которого торчат голые чёрные ветви. Семья жила на Почтамтской улице, дом 7. На карте адрес найти удалось не сразу, это была северная окраина Города, к которой сверху подступали стилизованные ледники. Недалеко от Заречья, между прочим.
Я нарисовал на карте единицу, а в блокноте сделал пометку:
«1 – Эженка Новик, 7 лет, пропала 3 октября. Предположительно, хорошие отношения с отцом».
В октябре про исчезновение писали немного, к тому же в некоторых статьях были неясные намёки неизвестно на что. Картина складывалась следующая:
3 октября в полдень Эженка Новик и её подруга Бланка Ивински ушли гулять. По словам Бланки, они прошли вдоль канала и почти напротив консервного завода нашли «Новое интересное место». В чём заключалась интересность, не говорилось.
Дальше описывалось нечто совсем уж странное. Бланка и Эженка выложили из осенних листьев и галечных камней большой круг, в центре которого была Эженка, а снаружи – Бланка. Всё это описывалось в мельчайших подробностях – «Еженедельный журнал» даже счёл нужным указать, что камень шёл после каждых трёх листьев, а светлые и тёмные камни чередовались случайно.
Бланка ушла домой, Эженка осталась в круге. По дороге Бланка встретила знакомых мальчишек, удивших рыбу. Они просидели на берегу до вечера и не видели ни возвращающейся Эженки, ни кого-либо, шедшего от Города к «Новому интересному месту». Но, как тут же пояснялось, вдоль канала ходили обычно дети, а взрослому добраться туда проще было по окружной дороге (если из предместий, где жили Новики) или Новому мосту (если со стороны завода).
Вот и всё, что известно. Когда родители вернулись с работы, Эженки не было дома. Уже ночью они начали самостоятельные поиски, на следующий день к ним присоединились рабочие предместья. Круг нашли сразу, он был нетронут. Ни Эженки, ни её следов найти не удалось.
В самом конце октября «Искра» поместила в газету небольшое интервью с Бланкой.
«Вопрос: То место могло быть видно из окон завода?
Бланка: Не знаю… Завод был напротив, но вокруг были деревья и тростник.
Вопрос: Сами вы не смотрели на завод? Не видели ли кого-нибудь, смотрящего в окно или машущего рукой?
Бланка: Нет.
Вопрос: Когда ты сидела с мальчиками, ты не беспокоилась об Эженке? Не думала, почему она не возвращается?
Бланка: Нет, наверное, нет.
Вопрос: Почему?
Бланка: Она часто оставалась в кругах подолгу. Любила думать одна. Её оттуда руками было не вытащить.
Вопрос: Чужой человек смог бы вытащить её из круга?
Бланка: Я не знаю. Но ведь круг остался целым!
Вопрос: Чтобы выйти из круга, Эженке нужно было его нарушить, так?
Бланка: Это не ваше дело. И вообще, это вопрос для Эженки».
На этой примечательной ноте интервью заканчивалось.
Все это было ужасно интересно, но непонятно. Что значит «Её оттуда руками было не вытащить»? Сначала я решил, что это образное выражение, но судя по дальнейшим вопросам, предполагалась именно физическая невозможность.
А Грюни ещё и предполагал, что это правило может не подействовать на чужака.
Интересно, каково ему было, революционеру и материалисту, задавать эти вопросы? Ведь он тоже чужой. Ещё кое-что: мне он сказал, что «Искра» не занимается исчезновениями детей.
И кто, кстати, подразумевался под чужим? Просто житель центра, человек не из рабочих предместий? Эмигрант? Или вообще любой человек, родившийся не в Городе – моряк, например?
Но Эженка Новик пропала три года назад – я быстро посчитал – в самый разгар сезона отбывающих кораблей.
Я нарисовал в блокноте круг, отметив камни через каждые три листа, поставил рядом вопросительный знак.
Подумав, добавил два имени: Отто Грюни и Бланка Ивински.
И записал: «Кто такой чужой?».
Пересматриваю записи. Сплошь вопросительные знаки – неутешительно. Но ведь это только начало. И как интересно!
Поднимаю взгляд от бумаг, и сердце быстро дёргается: назад-вперёд. На подоконнике, уже внутри комнаты, большая чайка. Она оценивающе смотрит на меня, склонив голову. Я смотрю на большой желтоватый клюв и тёмные глаза с прозрачно-голубым отблеском по краю. Чайка склоняется на другую сторону – движение удивительно напоминает качающего головой человека – и неодобрительно моргает.