Чужое лицо

– Вы новичок?

Делать нечего, приходится останавливаться.

– Дурацкий вопрос, да? Просто хочется с кем-то поговорить. Здесь все полковники да полковники, а мне бы с гусаром поамурничать.

– И среди гусаров есть полковники, – говорю я, но прекрасно понимаю, что имеет в виду рыжеволосая. Клиенты Ильи Сергеевича, не считая меня, пенсионного возраста, самый молодой – Федор Савельевич.

– Да? Но вы ведь понимаете, о чем я… – Следует пауза, я совершенно не знаю, как ее прервать, и молчание нарушает женщина. – Боже, такое лицо – и так попортили!

Испарина мгновенно покрывает лоб. Опять страх. Что она хочет этим сказать?

– Извините, ну вот такая я бестактная. Хоть и знаю, что шрамы украшают мужчину… И вижу это… Не курите?

– Курю, но… – ответил я и пожал плечами.

– Знаю. Вы попали сюда прямо с места аварии, вы студент, родственников в Москве нет. – Она протянула пачку сигарет. – Берите, берите, только гусары денег не берут. За любовь. – Звонкий молодой смех. – Вас зовут Костя, да?

Я кивнул.

– Бедненький. Вам так трудно разговаривать, а я пристаю со своими расспросами! Вы молчите. Присаживайтесь рядышком и молчите. Я за двоих говорить буду. Я, как и всякая женщина, очень болтлива. Меня Вика зовут. Я здесь сжигаю жиры. Понимаете? Гонять меня некому, вот и растолстела. Но в развалюхи-то рано записываться. Вот и решила похудеть, покрасиветь, начать новую жизнь. Мне не поздно начинать новую жизнь? С романами, вином, с безумным блеском глаз, а? Молчите, Костя, молчите, это я сама у себя спрашиваю.

Далекий гул машины. Тут они реже самолетов слышны. Мы с Викой невольно смотрим на калитку. Двое, мужчина и женщина, показываются на аллейке, идут к корпусу.

– Это к вам, – говорит Вика, но я уже и сам понимаю, что ко мне. Блондинка с голубыми глазами. Никакой не ангел, никакое не видение: белый блузон, белые брюки, точеная фигурка. Все остальное все-таки от ангела: воздушность и неземная красота. Ее спутник достоин того, чтобы идти рядом. Высокий, плечистый, одет безукоризненно. Положительный герой-красавец из западного боевика. Я приподнимаюсь со скамейки, Вика вспархивает, тихонько тронув меня за плечо:

– Пообщайтесь здесь, не буду вам мешать. Но мы еще встретимся?

Белый полуангел замечает меня, неуверенно улыбается:

– Вы Константин? Простите, я видела вас дважды, но при таких обстоятельствах… А сегодня Илья Сергеевич позвонил и сказал, во-первых, как вас зовут, а во-вторых, что бинты сняли. И мы вот решили…

Она поворачивает голову к герою-красавцу, словно приглашая его вступить в беседу, но тот молча крутит на пальце желтую цепочку. Он, наверное, рыбак. Сейчас его интересуют только караси в озерце.

– Как вы себя чувствуете, Костя? – Это опять она. – Илья Сергеевич говорит, что вам дико повезло, что вы ушибами отделались.

Почему-то резануло слух слово «дико». Воздушные создания не должны говорить языком смертных. Но то, что приехала, что беспокоится…

– Мне повезло, – говорю я. Вспоминаю себя дооперационного и продолжаю: – Спасибо вам за все.

И тут же соображаю, что слова мои поняты женщиной как насмешка. Она поджимает губки, опускает глаза:

– Мы понимаем, понимаем… Давайте присядем. Вот что, Костя… Кстати, меня зовут Эмма, его – Толик.

Толик никак не реагирует на ритуал знакомства. «Толик. То-лик…» Вот что, оказывается, пела блондиночка на красном фоне: «Ой ли, ой ли». Это она имя его произносила.

– Значит, так, Костя. Я не буду от вас ничего скрывать. Мы с Толиком должны скоро выехать за границу, в командировку, и нам бы очень не хотелось, чтобы возникли какие-то конфликты с полицией, понимаете?

– Вы не виноваты, – говорю я. – Это я ехал, не соблюдая никаких правил. Я просто не ждал, что на такой улице появится машина. И если полиция будет спрашивать…

– Костя, полиция не будет спрашивать, если вы сами не заявите.

– Да я бы и не заявлял, я же даже номера машины не видел!

Цепочка тихо звякнула, улегшись на ладонь парня. Он взглянул на Эмму и качнул головой. «Говорил же я тебе…» – прочел я этот жест.

– Мы ведь не убежали с места аварии, – продолжила Эмма. – Мы оказали вам первую помощь, привезли сюда, договорились с Ильей Сергеевичем… Я это к тому, что надо все решить благородно…

Господи, если бы она догадывалась, что и так совершила благородный поступок. В старой своей жизни я готов был сам броситься мордой на бордюрные камни.

– Вы студент, да?

Я неопределенно пожал плечами, и Эмма это поняла по-своему:

– И подрабатываете где-то, наверное. А теперь физических нагрузок, врач сказал, вам месяца два-три придется избегать. В общем… Только без обид, хорошо? Толик!

Толик достал из куртки бумажник, молча протянул женщине.

– Я думаю, мы разойдемся с миром и не испортим отношений. Это вам. Если потребуется еще какая помощь, здесь, внутри, визитная карточка. Звоните.

Они ушли не оглядываясь.

В кошельке лежали пятитысячные купюры. Я даже не пересчитывал их, отложил это занятие на потом. Просто отметил, что кошелек тугой.

Пересчитал деньги лишь вечером, когда остался один в палате (Федор Савельевич умчался в беседку на свидание с невестой). Сто тысяч. Неплохо. Выходит, можно подрабатывать, бросаясь с велосипедом на бамперы проезжающих машин. А я чуть не свалял дурака, когда не соглашался в тот день приехать на работу на велосипеде. Это меня Макс уговорил, чтобы я во вторник покрутил педали. Мне до моей автомастерской – четыре остановки на троллейбусе, какого черта буду я таскаться с велосипедом? Но Макс настоял: «Нужно, очень нужно. Потом объясню». Попросил, чтобы после работы я заехал к нему.

Там уже все наши были в сборе.

– Я договорился с оптовиком, что мы ему опытную, так сказать, партию сегодня подвезем. Он человек умный, рисковать не хочет. И ты, Костя, на драндулете поедешь по Третьей Сигнальной до старого универсама. Там есть киоск Союзпечати, он не работает, коробка одна, и у этого киоска должен будет стоять плюгавенький такой мужичок. Он тебя по велику опознает, а ты его по плюгавости.

Макс вытащил из стола красочную конфетную коробку, раскрыл ее:

– Смотрите все, чтоб без дураков. Кольца, перстни, цепочки…

– Да ладно тебе.

– Ну и хорошо.

Он завернул коробку в одну газету, потом во вторую, крест-накрест перевязал веревкой.

– Закрепишь на багажнике и… А пока давайте по пять капель. Колбаса, хлеб, минералка. – Он стал вытаскивать продукты из своего портфеля, раскладывать их на столе. – А конфетная коробочка пусть пока в столе полежит…

Выпили по одной, по второй хорошего коньяку из маленьких хрустальных стопок. Поразмышляли о том, что делать с пленницей. В принципе она о нас ничего не знает, доверительных разговоров мы при ней не вели, можно усадить ее в машину, поплутать по городу и выпустить. А можно попытаться узнать, чья она дочь. Авось и с нее навар получим.

– Я поговорю с ней по душам, – сказал Макс. – Все спокойненько выведаю… Но завтра. Сегодня, Санек, ты с ней побудешь здесь – никакого хамства, предупреждаю! А Костя прямо сейчас поедет к оптовику.

Конфетная коробка, завернутая в газеты, перекочевала из ящика стола в мои руки.

– Он мне за нее деньги должен дать, да?

– Кто? – непонимающе взглянул на меня Макс. – Ах, ты вот о ком. Нет, он тебе ничего не даст. – И Макс почему-то заулыбался. – Ничего не даст. Деньги потом будут. Езжай.

Так я очутился на Третьей Сигнальной улице. До старого универсама оставалось проехать полтора квартала, когда на меня вылетел серый «вольво».

Падунец сидел у окна и философствовал на тему, что никогда не поздно начинать новую жизнь. Дело даже не в том, что он создает новую семью. В другом дело. Он, Падунец, все годы мечтал быть материально независимым. Тяжелыми путями шел к этому. На воле – руду мыл, в неволе – лес валил. Было такое. Потому что законы наши не допускали, чтобы человек был независимым. Ни в финансовом, ни в других планах. Законы ковали из человека раба, уничтожали его как личность. Надо было их обходить…