Страница 3 из 14
Вернулась домой уже в одиннадцатом часу. Ноги гудели от усталости, а лекция по статистике все еще оставалась недоученной. К ней я и приступила – прямо за супчиком, который приготовила на выходных и теперь могла не тратить время на варево. Супчика на весь материал не хватило, и через несколько минут я почувствовала, что руки требуют их чем-то занять. А почему бы не протереть пыль? Так и носилась по квартире с тряпочкой, одновременно обучаясь и не сидя на месте. И даже будто усваиваться стало легче. А что тетради мои постоянно в размытых пятнах от хватания мокрыми руками, – ничего, преподам до того и дела нет. Что еще добавить о моем характере?
Свое существование я теперь могла назвать сплошной радостью, хотя и очень уставала. Учеба шла неплохо, на работе меня завхоз хвалил за аккуратность – за всю работу я ни единой претензии не получила. И показательным был один эпизод, когда на прошлой неделе я простыла и позвонила с просьбой дать мне отгул.
– Что ты, Любонька! Выздоравливай! – ответил непосредственный начальник. – Тебе ли оправдываться? Если бы я проводил кастинг на работницу месяца, то тебе половину смен нужно б было прогулять, чтобы сдвинуться на вторую позицию!
Мне было приятно услышать подобное. Особенно на фоне разговоров других уборщиц, которые с придыханием рассказывали о жестоких местных распорядках: мол, тут директор – исчадие ада, вышвырнуть может за мелкую провинность даже высококлассного специалиста, а таких, как мы, даже не увольняет – в окно выкидывает. Не знаю, насколько они преувеличивают, но на меня ни разу голос никто не повысил, а кошмарного, по рассказам, директора я даже не видела – на работу меня принимал завхоз, поначалу инструктировала старшая по смене, а потом и вовсе отстали. Кстати говоря, кабинет директора был самым хаотичным местом в офисе: всегда находились скомканные бумажки, не попавшие в урну, всегда вещи лежали не в идеальном порядке, – то есть мое самое любимое место.
Вот только на следующий день произошла странность. Обычно в офисном помещении я появлялась после завершения рабочего дня и сталкивалась только с задержавшимися сотрудниками. Но сегодня и на крыльце какая-то толпа собралась, и от многих кабинетов ключи еще не сдали. Да и атмосфера ощущалась взвинченной – все напряжены, бегло что-то обсуждают и шныряют туда-сюда. Я пожала плечами, переоделась в униформу и отправилась сразу в административное крыло.
Я заглянула к секретарю, чтобы поздороваться и спросить, могу ли приступить. Ирина Ивановна как раз нередко засиживалась допоздна и была приветлива, если я ее не отвлекала сильно. Но приемная была открыта, а девушки на месте не оказалось. Я аккуратно приоткрыла дверь кабинета директора и убедилась, что и там собралась толпа. Передо мной спиной стоял мужчина – возможно, сам босс. В этом я убедилась, когда услышала обращение:
– Григорий Алексеевич, сейчас здесь снимем, буквально на несколько вопросов ответите, потом панорамная съемка зданий, а уж в конце – на фабрику, там завтра закончим. Зрителям интереснее всего увидеть сам процесс изготовления мармелада. Выдохните, не волнуйтесь, вы должны выглядеть естественно.
– Да без проблем, чувак. Сам не начни волноваться, – странно, но очень мягко ответил директор.
Я за секунду успела многое увидеть – и людей, и бледную секретаршу, и камеры на штативах. Похоже, снимают целую программу про нашу фабрику, с чем я нас всех и поздравляю. А меня не предупредили – наверное, сегодня смену или отменят, или перенесут на более позднее время, если вообще уборщица каким-то образом может помешать.
От двери-то я отшатнулась, щетку-то к стене отставила, ведро-то подхватила, но сделать шаг на выход так и не смогла. Включила всю силу воли, даже ногу подняла, пытаясь вытолкнуть ее вперед, но нога встала на место и попыталась снова развернуть тело к двери кабинета босса. Я много чего успела уловить, но самое главное теперь выкинуть из разума не смогла – на пиджаке Григория Алексеевича, прямо на рукаве прилипло перышко. Понятия не имею, зачем он в деловом костюме спать укладывался, но перышко торчало и теперь активно кушало мне сознание. Там куча народа! Целая съемочная группа – кто-нибудь обязательно заметит и уберет! Нога, иди на выход, это не наше с тобой дело…
Но вся моя природа не могла принять этот факт. А если босс, уважаемый человек, попадет в телепрограмму в таком непотребном виде, то не стану ли я соучастницей этого бесчеловечного преступления? Ведь я знала! Знала – и прошла мимо. Сделала вид, что мне все равно, положилась на чужую доброту, убедила себя, что кто-нибудь поможет бедной жертве, – и так запросто смогу с этим жить? И ладно бы там была мелкая пылинка – хотя и пылинка лишила бы меня сна на несколько ночей, но целое перо! Оно же торчит из ткани рукава как ядерная боеголовка!
И я выбрала быть человеком. Точнее, самой собой, поскольку вряд ли кто-то еще из людей такой ужас сразу заметил бы. Открыла дверь, решительно подошла и зацепила перо желтой резиновой перчаткой – для разоружения не было времени. Видела, что уже началась съемка, но это не самое плохое, что могло произойти, – переснимут. Однако мое действие вызвало шоковую паузу – и все уставились на меня. Я начала краснеть и растерянно показала боссу перышко. А гробовая тишина так и не собиралась меняться на что-то более жизненное.
Начальник оказался моложе, чем я предполагала, – возможно, лет тридцать пять, а для такой высокой должности это совсем немного. Темноволос, плечист, но не особенно привлекателен – почти бесцветные глаза добавляли лицу какой-то подчеркнутой невзрачности. А вот голос у него был отменный – очень спокойный и мягкий, пробирающий глубиной:
– Что это?
Я вдруг поняла, что он вообще неправильно воспринял мое действие, потому быстро оправдалась:
– Это на вас было! А я… я не смогла пройти мимо!
– Я не у тебя, а у секретаря спрашиваю. Ира, что это?
– Уборщица, – отчеканила та, побледнев еще сильнее. – Краснова Любовь Сергеевна. Принята двенадцатого октября с вашей подписью на приказе, замечаний нет… – она чуть сбилась и добавила неуверенно: – До сих пор не было.
Я пораженно уставилась на нее. Она что же, про каждого сотрудника досье вызубрила?
– Понятно. И что «Краснова» – сразу видно, – отреагировал босс, все так же внимательно глядя на меня. А должен бы смотреть на перо! Ведь оно здесь весь состав преступления. И обратился опять непонятно к кому: – Почему мы все еще это наблюдаем? – Он подался чуть ко мне и проговорил вкрадчиво: – Ты же уборщица – так убирайся. Отсюда. Смердишь.
Ирина отмерла и бросилась ко мне, выталкивая из кабинета и приговаривая:
– Люба, ну ты тоже нашла время, в самом деле. Не волнуйся, он и не вспомнит. Он вообще никого, кроме меня, по имени не запоминает, а я оттого только страдаю… Но кадр-то какой получился! Да не трясись, ничего страшного, а ты молодец, что не побоялась. Я вообще этот мусор на пиджаке не заметила! Потом увидел бы – убил бы точно, в самом прямом смысле. Давай, давай, они здесь скоро закончат, приступишь через полчасика.
Вообще-то, я очень побоялась, только страх меня настиг запоздало. И теперь действительно тряслась всем телом.
– Ирина Ивановна, он почему такой? – я не сдержала назревшего вопроса. – Почему говорил так, будто я вообще не человек?
– Забей, – отмахнулась она. – Характер у него сложный. У меня год за пять идет, седые волосы уже лезут, валидолом ужинаю. Я не собираюсь с тобой это обсуждать!
И быстро сбежала в кабинет – наверное, очень опасалась невольно начать обсуждать характер босса.
В тот вечер меня даже уборка не успокоила. Мне было обидно – откровенно обидно. И сразу все размышления матери о статусах вспомнились. «Большим людям» плевать, что ты выполняешь работу идеально, плевать, что тебя можно назначать образцом аккуратности, для них уборщица – мебель. Не вызывающая даже раздражения – просто табуретка, которая попала в поле зрения. Теперь и сплетни среди моих коллег не казались преувеличенными, они часто говорили, что директор с нам подобными не церемонится. Припомнились и эпитеты, которые приписывали боссу – теперь я уже не сомневалась, что он младшего юриста перед увольнением назвал дебилом, а рабочих фабрики неизменно кличет «моими личными рабами».