Скелет дракона

Настоятель. Мастер Леонардо! При всём уважении, но уже полчаса вы ничего не делаете!

Леонардо. Почему вы так думаете?

Настоятель. Вижу! Вам надо писать фреску. А вы её разглядываете! Это трапезная, а из-за вашей работы монахи уже два года питаются в своих кельях! Ни совместных благодарственных молитв о ниспослании хлеба насущного, ни богоугодных бесед…

Леонардо. Придётся потерпеть.

Настоятель. Ваша милость! Ну, так же нельзя! Ну, сделайте хоть что-нибудь… Ну, хоть лик Христа напишите!

Леонардо. Лик бога на земле… Как же его найти?

Настоятель. Трудно. Но можно. Возьмите за образец кого-нибудь из ваших учеников. Среди них есть вполне миловидные!

Леонардо с усмешкой смотрит на настоятеля, ученики переглядываются, монахи ропщут. Настоятель тушуется.

Настоятель. Вообразите что-нибудь! Вы же художник!

Леонардо. Здесь нужен ангел. Ангел во плоти. А такого я вообразить не могу.

Настоятель. Ну, хорошо, а Иуда? Уж его-то лик вы можете изобразить? Пойдите на паперть перед собором, возьмите опустившегося нищего, пишите его!

Леонардо. Иуда не был нищим. Совсем даже наоборот.

Настоятель. Когда у меня на огороде монахи ленятся, а не работают, я!..

Леонардо. Вы что же, считаете, что это – огород?

В среде монахов слышится полу-ропот, полу-смех. Настоятель изображает гнев, чтобы скрыть смущение.

Настоятель. Хватит размышлять! Хватит разглядывать! Работайте!

Леонардо. Послушайте, падре. Я не могу бросить эту работу, у меня контракт. Сер Томазо возьмёт с меня неустойку. И будет прав. Поэтому я доделаю фреску до конца. Но если вы будете мешать, то Иуда на этой стене получит в подарок ваше лицо.

Настоятель задыхается от возмущения, а монахи разделились: кто-то возмущён, а кто-то смеётся. Почти все, кто смеётся, пытается это скрыть, кроме юноши с благородной осанкой, держащегося обособленно, хоть и одетого, как и все, в облачение доминиканского монаха.

Настоятель. Всё! Моё терпение вышло! Не говорите потом, что я вас не предупреждал! Я пожалуюсь герцогу!

Настоятель, подобрав полы рясы, выбегает из трапезной, за ним, гомоня, устремляются монахи. Леонардо остаётся на подмостках. Он поворачивается к картине и снова начинает её разглядывать. Здесь остались его ученики, каждый из которых занят своим делом, а также тот монах, который смеялся не скрываясь. Это Маттео Банделло. Он ещё некоторое время молча наблюдает за Леонардо, потом произносит.

Маттео. Дедал снова не может выбраться из своего лабиринта?

Леонардо поворачивается, смотрит на Маттео, улыбается ему.

Маттео. Мешаю?

Леонардо. Нисколько, фра Маттео.

Леонардо протягивает в сторону руку.

Леонардо. Бледная киноварь, номер шесть.

Ученик-1 вскакивает, берёт кисть, макает её в палитру, подаёт мастеру. Леонардо берёт кисть и делает два осторожных мазка на одеянии Христа.

Леонардо. Всё. Сегодня я, кажется, ничего уже не сделаю.

Маттео. Вы устали?

Леонардо. Не в этом дело. Вы, кажется, правы насчёт лабиринта.

Леонардо спускается с помоста, подходит к Маттео. Тот наливает ему молока из кувшина.

Маттео. Угощайтесь, мастер Леонардо. Это я надоил сегодня утром. Или, простите, вы, молока тоже не пьёте?

Леонардо. Да всё я пью, фра Маттео. Тем более, из ваших рук… мне приятно. Спасибо.

Леонардо пьёт молоко.

Леонардо. Правда, не похоже, что вы предназначены для дойки коров.

Маттео. В монастыре пришлось научиться.

Леонардо. Не похоже также, что вы рождены быть монахом. При вашей стати и породе, дон Маттео…

Маттео. О! Не называйте меня так, мастер! Однако, воистину, глаз художника не обманешь. В самом деле, в моей жизни было всё: богатство, уважение, блеск и слава… А потом произошла одна грустная история. Несчастная любовь, вы понимаете?

Леонардо. Нет.

Маттео. Вы никогда не любили?

Леонардо (после паузы). Не довелось. Однако, людей, переживших грустные истории, я повидал… И хотите я сам расскажу вам вашу?

Маттео. Будет интересно.

Леонардо. Вы полюбили девушку. Полюбила и она вас. Но отчего-то вы не могли быть вместе. Возможно, ваши родители были против. Может быть, потому что она не обладала знатным происхождением, в отличие от вас.

Маттео. О, нет! Наши семьи равной знатности. Но враждовали испокон века.

Леонардо. Почему?

Маттео. Этого никто не помнит.

Леонардо. В любом случае, соединиться вам не удалось.

Маттео. Снова мимо, мастер. Мы тайно обвенчались. Более того, мы даже успели осуществить наш брак.

Леонардо (смущён). Избавьте меня от подробностей.

Маттео смотрит на Леонардо с иронией. Леонардо справляется с собой, вздохнув, продолжает.

Леонардо. Но потом всё открылось. Родители по-прежнему не одобряли вашего брака. Вражда оказалась сильнее счастья детей. Вам пришлось бежать… И вот вы здесь, а она… очевидно, в другом монастыре…

Маттео. Она умерла.

Леонардо. О, простите.

Маттео. Всё было не совсем так, но сути это не меняет.

Леонардо. Вы были безутешны?

Маттео. Собирался отравиться. Но не вышло. И виной тому не трусость, поверьте!

Леонардо. Я не сомневаюсь.

Маттео. Так почему же я не умер? Случайность. А также доброта и дар убеждения моего духовника. И да, скорее всего, в монастыре я не задержусь. Но пока рана не заживёт… мне лучше быть здесь… Не сердитесь на нашего настоятеля, мастер. Он добрый и хороший человек, но, как ни странно это звучит, он верит только в то, что может пощупать руками.

Леонардо кланяется.

Маттео. Так что не даёт Дедалу выбраться из лабиринта?

Леонардо. Дедал совершенно не уверен, что он этого хочет. Дело в том, что ему нравится этот лабиринт.

Маттео. Я не понимаю. Что в нём может быть интересного? Это всего лишь стены и запутанные ходы!

Леонардо. Это всё, что видно при беглом взгляде. А если начать его исследовать, выяснится, что лабиринт сам по себе очень интересен. Его стены неоднородны, они построены из множества самых разных материалов. А почему? С какой целью? И как это удалось? Где-то под землёй лабиринта существует жизнь и ей хватает тусклого света и скудной пищи, чтобы не испытывать ни в чём нужды. И по этому поводу тоже возникает множество вопросов. Крыша – это вообще самое интересное, что здесь есть: дело в том, что стены расположены одна за другой, и мы не знаем, сколько их там, а крыша наверняка всего одна, и, пробив её, возможно, нам легче будет выбраться, чем если долбить стены или изучать ходы. И, в конце концов, где-то здесь живёт Минотавр, – страшное чудовище, но всё же, плод любви. Пусть противоестественной, запретной и незаконной… Можно и в лабиринте найти себе занятие, а выйти только тогда и благодаря тому, что лабиринт будет полностью изучен.

Маттео. Простите, мастер, я что-то потерял нить. Вы о чём? Давайте попробуем без метафор. Что вы хотите сделать? Куда выбраться?

Леонардо. Никуда. Я не уверен вообще, что выбраться можно.

Маттео. Почему?

Леонардо. Потому, что я не видел выхода. Я не знаю ничего, кроме этого мира, и его я собираюсь исследовать. Настолько подробно, насколько это возможно.

Маттео. Чтобы выбраться?

Леонардо. Чтобы узнать, можно ли вообще так поставить вопрос. Я хочу увидеть его, обследовать каждый уголок. Я хочу путешествовать, хочу своими глазами смотреть на всё, что есть на нашей планете. Я уверен, мир не такой большой, как кажется.

Маттео. Вы что же, поедете и в Африку, и в Индию?