Осиное гнездо

  - Почему перестал приходить? Влюбился?

  - Возможно. А твой комсомольский секретарь, он что - смылся?

  - Я о нем давно забыла. Кажется, все это было лишь во сне.

  - Хороший, нет, дурной сон.

  - Нельзя быть таким злопамятным, - улыбнулась Нина.

  - Я не злопамятный, - сказал я. - Только весь вопрос в том, что, вспоминая старое, всегда боишься, что оно может повториться и нанести еще более глубокую рану.

  - Ты слишком впечатлительный и тихий, если не сказать слабый, а современной девушке по душе самоуверенные, сильные, возможно даже грубоватые парни. Ты начитался книг и продолжаешь жить как бы в прошлом веке, а сейчас другое время. От тебя несет достоевщиной. Еще Маркс говорил, что в женщине надо ценить слабость, а в мужчине - силу. А тут выходит...короче...

  - Нина, это все философия.. Просто ты никогда никого не любила и уже, наверное, не сможешь полюбить.

  - У меня свои представления о любви.

  - Какие?

  - Ну, скажем, мужчины любят женщин за их красоту, а женщины, как существа слабые, любят мужчин за их силу, и не только физическую, но их возможность содержать семью, потому что, несмотря на равноправие, главой семьи все же должен быть мужчина. А коль мужчина глава семьи, значит, он и должен заботиться о материальном благополучии. Мужчина это та каменная стена, за которую женщина может спрятаться в плохую погоду. Скажи, что я не права.

  - Теперь я начинаю понимать твое поведение на пляже, - сказал я.

  - Да, верно. В какой-то степени этим и объясняется мое поведение на этом пляже. Конечно, многие мужчины, если они выделяются среди других, благодаря более высокой зарплате, задирают нос или попросту становятся хамами, но далеко не все.

   Тут вошла Аня Мильчакова и разговор пришлось прервать.

  - Я не помешала вам?

  - Нет, - сказала Нина. Она встала и вышла, не сказав ни слова.

  - Пойдем на наш любимый балкон, - предложила Аня и прошла первая, увлекая меня за собой.

  - А Нина снова собирается замуж, она тебе не сказала об этом?

  - Разве? Она мне ничего не говорила, - удивился я.

  - Она не очень любит своего жениха.

  - Почему же тогда выходит за него замуж?

  - А ты у нее спроси! Подойди и спроси. Не стесняйся. Хочешь, я позову ее сюда?

  - Нет, не надо. Не хочу. Прошло все. Кроме того, я уже помолвлен, уже не один.

  - Но ты, ведь все еще любишь ее, не так ли?

  - Уже не так. Она совершила один поступок, который я не могу простить.

  Получив радиозонды, я направился в военный городок за письмом, которое выслал двоюродный брат из Магадана. Он просидел уже восемь лет из десяти. Его путевка по Ленинским местам подходила к концу, и он страшно волновался, как его встретят на Родине. В письме была и фотография. Длинный, худой, почти старик, он смотрел с надеждой куда-то в сторону, как бы спрашивая, а что там?

  Письмо было осторожно распечатано, а потом аккуратно заклеено и я сразу догадался, что это работа капитана, а, возможно, и работника КГБ. Его предположения подтвердились на следующий день, когда Симфулай, как называли его солдаты промеж себя, устроил мне допрос в отношении брата.

  - За что ваш двоюродный брат сидит в тюрьме, за измену Родине?

  - Я не знаю, на суде не был, - сухо ответил я.

  - Все вы знаете, не притворяйтесь, я вас вижу насквозь, - сказал капитан.

  - За что вы нас всех так ненавидите?

  - Не всех, а лишь некоторых, - ответил капитан. - Я должен очистить это осиное гнездо.

  - Вы уже троих перевели в другие части. Скоро дойдет и моя очередь.

  - Это будет зависеть от вас.

  - Да нет, не от меня, - сказал я. - Тут дело времени. Вы активно ищите мне замену. Как только Касинец научится принимать сигналы, вы меня отправите вслед за теми тремя.

   13

  Два мужика проходили мимо забора из колючей проволоки в обнимку, пели песни, ругались матом и грозили кому-то кулаками.

  -...их мать, да чихать я на них хотел! Ты понимаешь, он, этот Ван Ваныч, вчерась мне и говорит: сходи, Василь за бутылкой. Я говорю: и пойду. Ну иди, говорит, а я грю: деньгу дай, тады пойду, хучь на край света за ею, родненькой. Ен мне, значит, дулю показывают. Ну, тады иди на х., грю ему.

   - По долинам и по взгорьям

   Шла дявизия вперед!

  - Шоб бы с боем

  Узять при-и му-у-урье, - подпевал старичок, повисший на руке у своего дружка Васьки.

  Я стоял у самого забора, дивился, что никто их не останавливает, не стыдит: идут себе два мужика, вольные как птицы и каждый из них гол, как сокол. Голые родились, голые выросли, голяками и помрут. Стакан сивухи для них необыкновенное счастье. У Васьки брюки порваны во всех местах и держатся на честном слове, а башмаки просят каши - оба. На одной ноге изорванный носок, а на другой вообще ничего нет. Старик без рубашки, но на нем что-то похожее на безрукавку. Картуз он только что потерял и выговаривает Ваське, что, дескать, он виноват в этом.