Страница 14 из 124
- Да как же это возможно? - возмущались сержанты.
- Есть выход, ребята, - сказал сержант Кошкин.
- Какой еще выход?
- Каждое слово будем растягивать на одну строчку, тогда предложения займет целую страницу.
- Так мы это уже сделали.
- Тогда окей!
Майор Степаненко был в восторге от планов. Он тут же поручил Перепелко составить единый план на основе сержантских планов. Замполит трудился весь день, и двести пятьдесят страниц были аккуратно подшиты в массивной папке и переданы майору. Здесь в этом окончательном плане 80% текста отводилось марксизму-ленинизму-сталинизму. Эти страницы состояли из цитат классиков, правда, сержанты забыли ставить имя после каждой цитаты, но это не имело особого значения, поскольку все четыре автора писали одно и то же. Это коммунизм, это освобождение народов от ига капитализма, построение коммунизма, увеличение количества врагов коммунизма, и их уничтожение. А что еще скажешь?
6
Каждый день в шесть утра раздавалась команда: школа, подъ-ем!!! Уже был включен свет. Бедные курсанты, как полудохлые птички слетали с верхнего яруса, хватали свои штанишки, иногда и чужие, совершенно непроизвольно и пытались натянуть на голову, а гимнастерку на ноги. Им мешали те, кто был внизу на первом ярусе, и тоже пытались что-то на себя напялить.
- Быстрее, черт бы вас побрал, - орали сержанты, каждый командир своего отделения, состоящего из десяти человек. - Курсант Бомбушкарь, сколько можно говорить: не путайте гимнастерку с брюками. Становитесь в строй, быстрее, быстрее. Пойдете сегодня мыть котлы.
Курсант Бомбушкарь терялся и терял ориентацию, лил слезы и иногда падал в обморок. Грубый крик, перемешанный с сочным матом действовал на его психику удушающее и приводил к тому, что он терял ориентацию.
- Курсант Касинец, помогите Бомбушкарю надеть брюки и пилотку, но не задом наперед.
После проверки наличия солдат в строю, следовала команда: за мной! и все выбегали на улицу. Вокруг большого плаца, похожего на большую спортивную площадку, была широкая бетонированная дорожка, куда выводилась вся школа, и надо было пробежать три круга, что приблизительно составляло три километра. Тех, кто задыхался, криками подгоняли за остальными, а падающих и теряющих сознание, уносили в казарму и приводили в чувство. Надо признать, что утром выходила и медицинская сестра с сумкой, украшенной жирным красным крестом, давала нюхать нашатырный спирт, измеряла давление и даже готова была дать укол.
После пробежки - тридцать минут утренняя гимнастика, потом курсанты бегом возвращались в казарму к своим кроватям. Многие, кто не успел справить свою малую нужду, долго терпели, поскольку заправка кровати это очень ответственное дело и отводилось на это мероприятие всего пятнадцать минут. Каждый сержант переворачивал матрас с одеялом, если подчиненный не успевал пальчиками навести канты на заправленном одеяле, то есть не заломить одеяло с обеих сторон так, чтоб светились углы по сторонам. На это уходило много слюны, быстрая работа пальцев иногда обеих ладоней.
- Вот смотрите: у курсанта Шаталова, словно утюгом одеяльце разглажено с обеих сторон, а у вас что! Эх вы, тюхти, небось, в дупле росли и никогда одеяла не видели. Быстрее, скоро умываться.
Умывальник совмещался с туалетом. Три умывальника и три отверстия для мочи и фекалий. Каждый солдат нес с собой полотенце, зубную щетку и зубной порошок, но мало кто успевал почистить зубы в такой толпе. Те, что сидели на толчках, доставали непрочитанные письма от родителей и пытались прочитать, но другие солдаты, кто действительно хотел облегчиться, напирали на них и ругались матом. Словом, в туалете был содом. Сержанты редко туда заглядывали.
- Дайте хоть лицо намочить, - умолял Бомбушкарь, - а то сержант скажет: сачкую, не желаю умываться, и потому от меня дурно пахнет.
- А ты плюнь на ладошку и разотри по лицу, - потешаясь над Бомбушкарем, говорили сослуживцы.
Но раздавалась новая команда дежурного по школе, а им, этим дежурным был горластый сержант, обычно Артемьев и Кошкин. Ребята выбегали, прятали свои мыльницы в карманы, не успев их убрать в тумбочку, застегивали пуговицы на гимнастерках и становились в строй.
- Школа, ...иррна! На-пра-ву! На зарядку, то бишь в столовую, шаго-ом - арш! Запевай! Отставить! Курсант Шаталов за-апевай!
- По долинам и по взгорьям, шла дивизия назад, чтоб без боя взять Приморье - белой армии оплот.
- Вперед, а не назад, твою мать! Один наряд!!!
На столовую отводилось самое большое по протяженности время - 30 минут. За это время можно было поесть и попить чаю. А то и попросить ДП (дополнительный паек).
Снова начинался строй и та же, набившая оскомину песня, когда солдаты возвращались в казарму.
Пребывание в карме было самым тягостным мероприятием. Сержанты читали вслух роман Лациса " К новому берегу". У всех сразу закрывались глаза. Это была бесполезная борьба со сном. Глаза закрывались сами вопреки запрету и наказаниям, какие только можно было придумать.
Малограмотные сержанты нудно читали уставы или разбирали учебные автоматы, показывая на плакате, какая часть как именуется. Запомнить это было просто невозможно. Офицеры редко проводили занятия, это была обязанность сержантов. Сержант Кошкин еще, куда ни шло, справлялся, а остальные большей частью просто мурлыкали, а иногда и мычали. Как тут было не заснуть?
Высидеть четыре часа подряд при однообразном чтении было мучительно.
Затем следовал обед, а потом полуторачасовой сон. В сознании курсантов это был сон на протяжении полутора минуты.
После обеденного сна - чистка оружия, одевание противогазов, потом чтение талмудов Ленина. Правда, их вскоре отменили, поскольку несознательные курсанты засыпали мгновенно в массовом порядке, а всех не накажешь, под трибунал не пошлешь, поэтому Ленина заменили Лацисом. Сержанты читали его труд, удостоенный сталинской премии "К новому берегу". Потом поход в столовую на ужин строем с песней туда и обратно. А после ужина тридцать минут - личное время. Как правило, курсанты в это время сидели на толчках в туалете и одновременно читали письма, полученные от родных. Если оставалось время, можно было написать письмо домой родителям.