Страница 114 из 124
Далее вы пишете, что страна, содержащая такую огромную армию в мирное время, просто лукавит, когда утверждает, что борется за мир. Это глубоко ошибочное мнение, я вам скажу. Вас Слободан снова сегодня посылает на кухню, постарайтесь отдежурить добросовестно.
- О, я уже штатный работник по кухне, опыт у меня колоссальный, не подведу, товарищ капитан. Вот только насморк где-то схватил.
- Самое главное, в котлы не чихайте, а то бациллы могут распространиться на всю батарею.
- Перекипят в котлах, товарищ капитан, не беспокойтесь.
33
На следующий день, после краткого отдыха, Витю вызвали к командиру батареи. В кабинете Маркевича сидел подполковник КГБ. Подполковник говорил долго и четко, Я слушал очень внимательно в положении стоя, руки по швам, но ничего не понял, поскольку у него была довольно высокая температура.
- Знаете, я, кажется, весь горю, не будете ли вы так добры, разрешить мне присесть. К тому же я и слышу плохо, в голове что-то шумит, - сказал Я, едва стоя на ногах.
- Садитесь, что с вами делать, - сказал подполковник. - Советский союз, советские вооруженные силы, КПСС...эс,эс,эс, сссссс...- слова сливались в единый гул, Я повалился на правый бок, а потом свалился на пол. Дальше он ничего не слышал, а когда, наконец, пришел в себя, то увидел перед собой человека в белом халате.
- Что произошло, вы не скажете? - спросил он врача.
- Я не знаю, что с вами произошло, это вас надо спросить, что произошло. Я знаю только то, что меня ждут с докладом на счет того, притворились ли вы или у вас по - настоящему случился обморок.
- Обморок? со мной? не может быть, - воскликнул Я. - Мне надо узнать, почему мне не разрешают остаться в Минске.
- Не делайте этого, я вам не советую, - сказал врач.
- А мне теперь уже все равно, - сказал Я и последовал за врачом.
Маркевич сидел в кресле раскуривал сигару, а подполковник потягивал тоненькую сигаретку "дымок".
- Ну, как?
- Обморок, - сказал врач.
- Хорошо, идите.
Я медленно двигался, держась за стенку, к кабинету Маркевича. Коленки у меня дрожали, холодный пот проступал по всему телу. Собрав последние силы, я открыл кабинет и, не спрашивая разрешения, сел на стул у самой двери.
- Успокойтесь, - сказал Маркевич, - Перед вами советские офицеры, а не какие-нибудь там японцы или американцы. Вы даже можете задавать вопросы и тут же получите на них ответы. Ответы будут обстоятельные, исчерпывающие, удовлетворяющие.
- Почему мне нельзя остаться в Минске? - едва слышно произнес я, немного покачиваясь от слабости, которая никак не хотела отступать.
- Но если уж вы так хотите остаться в Минске, то мы вам подскажем, так и быть, - сказал подполковник. - Только слушайте внимательно и запоминайте. Вы нам должны предоставить следующие документы: справку о том, что вы приняты на работу; справку из домоуправления, что вы обеспечены жилплощадью; справку из отделения милиции, что будете прописаны в городе.
- А вы не скажите, сколько времени уйдет на все это -год, два, или больше?
- В том-то и дело, молодой человек: на гражданке не то, что в армии. Там бюрократ на бюрократе сидит и бюрократом погоняет. Лучше вам ехать домой.
- Я могу достать справку, что меня возьмут на работу, но как это сделать? Мне даже в туалет не всегда разрешают отлучаться, а о том, чтобы мне выбраться в город не может быть и речи.
- Этот вопрос не я решаю, обращайтесь непосредственно к своему командиру, ст. лейтенанту Слободану.
- Спасибо.
- Вы удовлетворены ответом? вам все понятно?
- Очень. Благодарствую.
- Тогда можете быть свободны.
Часто, когда физические силы на исходе, мозг работает четко, на полную мощь. Я вышел из кабинета Маркевича, переплетая ногами, но без труда вспомнил, что не так давно познакомился с начальником цеха Минского тракторного завода Литвиновичем, который обещал взять меня к себе на работу в механический цех, сначала учеником месяца на три, а потом присвоить квалификационный разряд. Оба они с Литвиновичем числились в одном классе. Но как вырваться, хотя бы на полчаса в школу? Я напряженно соображал. А, надо обратиться к зубному. Зубной направит в городскую поликлинику.
Точно: врач осмотрел, и без каких-либо вопросов выписал направление к зубному врачу, что находился в военном городке за пределами батареи.
" Не пойду к зубному, а слетаю в школу, повидаю Литвиновича, попрошу у него справку о том, что буду принят на работу. У них, конечно же, и общежитие есть, а это жилье как ни как. Предоставлю я им эти справки проклятые. Никто не может меня насильно заставить уехать из Минска".
Я побежал к капитану Маркевичу и сунул ему бумажку - направление от зубного врача.
- Подождите, - сказал капитан, держа трубку у правого уха. Он разговаривал по телефону довольно громко и часто произносил: слушаюсь, так точно, он у меня в поле зрения, есть, товарищ полковник! Дверь кабинета осталась слегка приоткрытой, и все что говорил капитан, было отчетливо слышно. "Наверно, обо мне речь идет, подумал я, теребя бумажку в руках. - Но я все равно вырвусь в город, хоть на часок, чтоб побывать в школе, увидеться с начальником цеха. Я получу такую справку. Она у меня будет, и тогда вы не сможете выгнать меня из города. Я стану гражданином, как и все. Конституция гарантирует всем одинаковые права, это только в армии никакой конституции не существует. На то она и армия. В армии конституция - это твой начальник. У меня это Слободан. Страшно. Но в заключении наверняка еще хуже. Бедный брат Иван! Какой он худой, как постарел! Чернышевский тоже сидел. За что? Видимо за то, что звал Русь к топору. А за что я буду сидеть, если меня посадят? Я ни к чему не зову, у меня никакой программы нет: сейчас время не то. Сейчас можно только поклоняться и благодарить, даже если на тебя наставили наган".