Страница 113 из 124
- Благодарность вам от лица службы, - сказал полковник.
- Точно так же мы будем уничтожать и американских империалистов и их приспешников, - сказал Слободан. - А что касается автора этого дневника, то его нахождение в батарее отрицательно влияет на других солдат, товарищ полковник, а что делать, я просто не знаю?
- Посади его на гауптвахту, чего ты с ним церемонишься? - сказал полковник Эпштейн.
- Гауптвахта для него слишком гуманно, товарищ полковник, уверяю вас. Этот вольнодумец заслуживает как минимум десять лет заключения, если не расстрела. Надо чтоб и другим наука была. Кому нужен гуманизм? Это все на руку нашим врагам. - Слободан уже сидел в кресле перед полковником и выдувал сопли в мятый платок.
- Я точно такого же мнения, - сказал Эпштейн, - но тут, понимаешь, у нас с политотделом дивизии мнения не совпадают, да и наш начальник, полковник Ковалев утверждает, что сажать этого солдата вроде бы не за что. Вот в чем дело. Сейчас, после расстрела Берии, из лагерей начался массовый отток, и пополнять их это как бы не в моде. Если бы ты мог установить его связь с американскими шпионами и доказать это, тогда другое дело.
- Я попытаюсь, товарищ полковник, но в этом вопросе мне сильно мешает капитан Самошкин, он за этого вольнодумца - горой.
- Ты торопись, пока Ковалев из отпуска не вернется, может, удастся его...ну, хотя бы вытурить из города. Нечего ему в Минске делать.
Слободан вернулся на батарею в приподнятом настроении. Он узнал, что Я не спал всю эту ночь, а в пять часов утра заступил на дежурство по кухне. Это хорошо. Ущипнул немного и хорошо. Еще, какой-нибудь булавочный укол надо придумать. А, да вот он: надо снова запретить ему чтение этого Бульзака, да Муппасана, пусть уставы перечитывает.
Он вызвал меня и вернул мое длинное письмо, адресованное полковнику Ковалеву, в котором он просил разрешить ему хотя бы три раза посетить школу в оставшиеся дни. На письме, в верхнем углу была краткая резолюция : отказать.
- Вот видите, что вы делаете? высокое руководство понапрасну беспокоите. Я у вас реквизирую все ваши письменные принадлежности, они только вредят вам, - сказал Слободан, стараясь быть максимально вежливым. - Я о вас забочусь, несмотря на то, что уже несколько выговоров от начальства получил из-за вас. Я человек добрый. Вы когда-нибудь поймете это, а сейчас вы этого не понимаете, а, следовательно, я вынужден отобрать у вас ручку, бумагу, карандаши, книги, а вечером отправить вас на кухню. Работать надо, работать, приносить пользу Родине. Сколько можно сидеть на шее государства?
В пять часов утра я сел на грузовую машину с пустыми флягами, и поехал в село Сторожевку за водой. Водитель не посадил его к себе в кабину, а в кузов по распоряжению Слободана. На ухабистой дороге машина подпрыгивала, потому что шины были накачаны до придела. По обеим сторонам широкой улицы, усеянной ямами, в которых в дождевую погоду блестят лужи, белели одноэтажные, довольно симпатичные домики, погруженные в предутренний сон. Домики спали вместе со своими обитателями, спали собаки, после ночного дежурства, спали кошки, после охоты на мышей. Солнце еще не взошло, но было уже довольно светло и пахло утренней сыростью. В самом центре села у колонки стояли только две старухи, самые ранние потрепанные временем сороки, и набирали в ведра воду.
- Что так рано, бабульки, аль не спится вам? - спросил я, спуская пустой котел с кузова машины.
- Доживешь до нашего, и тебе спать не захочется опосля первых петухов, сынок, - сказала одна из них.
Котлы с водой были наполнены, но не закрывались и на обратном пути подпрыгивали на кочках и выбоинах. Вода выливалась, а Я бегал по кузову, придерживал их, а иногда и убегал, желая остаться сухим.
На обратном пути белые домики были освещены лучами утреннего солнца, и кое-где из дымохода стал выходить дымок. Люди просыпались, приступали к дневному труду. Утро было свежее, прохладное, и я немного взбодрился. Во время завтрака капитан Самошкин подошел ко мне и в вежливой форме сказал, чтобы я, после завтрака зашел к нему. Я почувствовал недоброе, бросил свой завтрак, не до завтрака ему было уже, и побежал вслед за капитаном.
- У меня крупные неприятности из-за вас, - сказал он и грустно улыбнулся.
- Извините, ради Бога, - пробормотал я и снова побежал на кухню.
Капитан действительно имел крупную неприятность отчасти из-за меня, но главным образом благодаря своему заму Слободану, так мечтавшему занять его должность, что места себе не находил.
Вскоре командир батареи куда-то исчез. Никто не знал, куда. Но, спустя три дня, прислали нового командира капитана Маркевича. Солдаты обрадовались, что не Слободан занял место Самошкина.
Маркевич тут же познакомился с вольнодумцем и не увидел в нем решительно ничего крамольного. Его, очевидно, предупредили, с кем он будет иметь дело, поскольку он сразу же проявил чрезвычайно высокую степень вежливости, общаясь со своим подчиненным.
- Я вынужден вас огорчить, - сказал он как можно мягче. - Хотите закурить? Можете угоститься, я курю дорогие сигары, выкуриваю по одной - две в день.
- Спасибо, не буду, - произнес я вставая.
- Сидите, сидите, мы, можно сказать, беседуем на равных, дружески, - капитан выпускал клубы пахучего дыма, явно наслаждаясь своим особым искусством окутывать голову собеседника или повесить у него над головой дымный шар, а то и выпустить несколько колец в сторону собеседника. - Так вот, как бы это помягче выразить..., вам не следует оставаться в Минске после увольнения в запас.
- Почему, товарищ капитан? Это ваше личное мнение или это указание свыше?
- Свыше, свыше, Виктор...
- Васильевич.
- Свыше, Виктор Васильевич. Товарищи из дивизии пришли к выводу, что в Минске вам оставаться нет смысла. Вот вы, например, в своем дневнике пишете, что в центре города, в парке имени Максима Горького, двое нищих попрошайничают и делаете из этого далеко идущие выводы, что, дескать, в Минске больше солдат, чем гражданских и этих солдат надо кормить и одевать, в то время, как гражданские лица вынуждены попрошайничать.