Археолог

Камуфляжные костюмы можно было и до войны приобрести с легкостью. Они продавались в военторге и в магазинах «Рыболов-охотник». Когда приключилась смута, из окрестных воинских частей началось массовое бегство солдат-срочников. Бандиты этим воспользовались, чтобы выпотрошить склады. Нет ничего удобнее, чем военная форма. Прочная, немаркая. Только на войне форма отличается, и всегда понятно, где свой, где чужой. А здесь все на один манер, так что, как бандиты различают, кто к какой группировке принадлежит, Столбов не знал. Вероятно, знают друг друга в лицо.

Пройти мимо бандитов не представлялось возможным. Идти в обход – слишком большой крюк, да к тому же можно нарваться на другие отряды бандитов. Лучший вариант – ударив по одной группе, уничтожить ее. Противник подумает, что к его недругам подошло подкрепление, и выберется из укрытия, и вот тогда можно расправиться и с ним.

За считаные минуты Археолог взвесил все «за» и «против» и принял решение. По рации он связался с Ухановым, вкратце обрисовал ему ситуацию и приказал ждать. Сам Дмитрий и его ребята первыми вступят в бой. Уберут одного противника, а когда второй раскроется, тут в работу вступит группа Уханова. Кирилл сказал, что все понял, и отключился.

По команде бойцы Столбова подтянулись к командиру.

Операция прошла как по нотам. Бандиты были так увлечены перестрелкой друг с другом, что не успели отреагировать на появление нового противника. Люди Археолога ударили им со спины. В первые секунды погибли трое лиходеев. Остальные, опомнившись, залегли, но тут их противники, расхрабрившись, открыли шквальный огонь, который заставил бандитов выбраться из укрытия, и они тут же попали под пули Археолога и его ребят. Последний погибший был совсем еще мальчишкой. Высокий, нескладный, с пушком над верхней губой. По виду только вчера окончил школу. Бедняга схлопотал пулю в лоб и навеки затих на угличской земле.

Когда с одной стороной было покончено, бандиты из другой группировки, обрадовавшись, выползли на открытое пространство. Они не видели, кто им помог, но особо не скрывались, ведь враг моего врага – мой друг. Поскольку кто им еще поможет, как не свои? За эту самонадеянность и поплатились. Отряд Уханова без жалости расстрелял и их.

– Собрать оружие. Возвращаемся к машинам, – приказал Столбов.

Мертвецов юсовские обобрали быстро. Оружие и расходники перекочевали к людям Археолога. После чего они отошли к машинам.

Проезжая мимо перекрестка, ставшего полем боя, Колюжняк вышел в эфир и сообщил:

– Это часовщики с масловцами что-то не поделили.

Что они не поделили, Столбову разъяснил уже на месте староста Пролетарской – общины Михаил Степанович Андронов.

Глава 5

Углич – городок древний, со сложившимися традициями и особым бытовым укладом. Здесь двухэтажные бревенчатые дома с резными наличниками в виде драконов соседствуют с панельными многоэтажками. Можно выглянуть из окна хрущевки пятого этажа и увидеть, как в соседнем дворе хозяйка развешивает бельё, а вокруг неё прыгает и лает пёс, требуя к себе внимания.

Пролетарская улица тянулась через добрую часть Углича, но Пролетарский район, которым заправлял Михаил Степанов Андронов, находился в квадрате, ограниченном улицами Гоголя, Шевченко, Луначарского и самой Пролетарской улицей. Здесь частный сектор органично сливался с многоэтажными домами и все было так компактно, что получался город в городе.

На въезде в район первое, что бросилось в глаза, это шестеро повешенных мужиков в разодранных рубахах. Они болтались на деревьях с табличками на груди. На каждой табличке надпись: «Предатель».

Староста общины Михаил Степанович Андронов сказал:

– Сволочи эти их снимать запретили и хоронить. Сказали, что это наглядная демонстрация, чтобы все люди помнили. А я Сашку Степанова с детства знал. Я его в школе математике учил. Толковый парнишка был. А теперь он мне немым укором висит. Напоминает, что, мол, не уберегли, не спасли.

Андронов вышел юсовских встречать. Был он невысокого роста, глубоко пенсионного возраста, правда, пенсия по нынешним временам превратилась в мифическую историю, но термин остался. Волосы седые с желтым отливом, густые вислые усы и глаза серые, обиженные. Он пожал руку Столбову, приветствовал коротким кивком его людей и предложил пройти в дом – бревенчатый, покосившийся, с белыми резными наличниками и зеленым металлическим забором, на котором еще угадывался цветочный узор.

– Вы моим ребятам покажите, где можно остановиться на постой. А мы с вами за жизнь поговорим, – попросил Столбов.

– Витя, проконтролируй. Кого к кому селить, ты знаешь, – распорядился Андронов.

Колюжняк кивнул и призывно махнул рукой.

Столбов открыл калитку, пропуская хозяина вперед.

В доме было темно и сыро. Пахло застарелым потом и плесенью. Чувствовалось, что здесь жил старый больной человек, за которым некому ухаживать. Одиночеством сквозило из всех щелей. Дмитрий аккуратно прошел по коридору, заваленному старой одеждой и хламом непонятного назначения, в большую комнату с русской печью, из горнила которой торчали грязные сковороды и кастрюли, и с большим обеденным столом, возле него стояли табуретки и большое резное кресло, которое тут же занял старик. На столе среди тарелок с остатками пищи лежали раскрытые книги и стопки исписанных мелким почерком листков. Старик перевернул листки, отложил их в сторону, чтобы не мешали, и предложил Столбову занять один из табуретов.

– Я очень рад, что вы согласились принять наше предложение. Мы небогатые люди. Живем, как умеем. Поэтому предложить можем не так много, но все же…

– Если бы у вас было много чего предложить, вы бы обратились к другим людям, – сказал Столбов.

– Истинно так. Хотя где сейчас найти достойных людей? Думаю, что Виктор обрисовал вам всю ситуацию и вы имеете представление, в какое положение мы попали. Я понимаю, что дело наше дрянь. По большому счету, нам надо сниматься с места и искать новое место жительства, потому что эти сволочи нас в покое не оставят. Но я слишком стар для переездов. Я здесь родился. Здесь жили мои родители, мои бабушка и дедушка. Здесь осталась память о них. Я не хочу никуда уезжать. К тому же мне терять нечего. Но есть другие люди. У нас в общине не одно старичье. Достаточно и молодых людей. У них семьи. Но и они не хотят уезжать. Потому что сняться с насиженного места с семьей, в особенности если есть маленькие дети, – это большой риск. Люди живут в постоянном напряжении, не зная, что день грядущий готовит. Я хочу изменить эту ситуацию. Хочу, чтобы мои люди жили достойно, насколько это возможно, не боясь всякую бандитскую сволочь.

Андронов умолк и закрыл глаза. Некоторое время он так и сидел, собираясь с мыслями. Столбов тоже сохранял молчание. В этой ситуации излишняя поспешность ни к чему.

– Скажи мне, Археолог, как так получилось, что мир вокруг так опаскудился? Сашку Степанова вешал его одноклассник Серега Воронов. Они за партой вместе сидели. Дружили вроде. Воронов у Степанова на русском списывал. А Степанов у Воронова – на математике. А тут такое дело… У нас город то маленький, мы все друг друга знаем. И как мне после этого жить? Это что получается, я плохо Воронова воспитал, что он стал такой сволочью, или как?

И вот что на это ответить старику? Как успокоить, сказать ему, что в этом нет его вины? Или не стоит успокаивать? Ведь в том, что произошло, виновато старое поколение, потому что не смогло воспитать достойных, надежных людей, которые умеют жить строго по закону, не пытаясь его сломать через колено..

– Вы наблюдали за своими учениками как учитель. Кто знает, какая бездна лежала между ними? Быть может, они ненавидели друг друга и общались только по необходимости. Симбиоз своеобразный такой. А когда случилась беда, вся ненависть и всплыла наружу. Зачем вы так убиваетесь? Забудьте об этом. Случилось так, как случилось. Надо двигаться дальше. С людьми необходимо работать. И для начала убрать висельников с улицы.