Страница 10 из 18
Фотографии Эммы.
Кадры из Магалуфа, где журналистка в красном цветастом платье задает вопрос начальнику полиции.
– Это правда, что полиция затягивает расследование, что вы хотите закрыть дело вообще, потому что исчезновение шведской девушки грозит испортить острову репутацию, а следовательно, и навредить туризму? Что гостиничное лобби оказывает на полицию давление?
– Это совершенно абсурдный вопрос. – Квадратное лицо начальника полиции сморщилось от злости. – Мы найдем девушку, это первоочередное дело.
Прочесывание местности.
Встречи с представителями организации Missing people, разыскивающей пропавших без вести. Переговоры и предложение: не хочет ли шведское отделение начать в Пальме, на Мальорке, сотрудничество со своими испанскими коллегами из аналогичной организации SOS Desaparecido? Газеты писали и об этом, и именно это и было целью Missing people. Всего лишь пиар-ход для привлечения внимания СМИ.
Лица, имена в газетах. И везде, где встречаются лица и фамилии.
На какое-то время она для всех стала «Эммой».
В шведских вечерних газетах «Афтонбладет» и «Экспрессен».
Все знали, некоторые спрашивали, другие помалкивали, все пялились, шептались, когда она заходила на работе в комнату для отдыха выпить кофе, все разговоры затихали.
Но Эмма не вернулась.
Тим не вернулся.
Его вещи лежали на складе, он забрал только одно блюдо. Из Бали, которое они купили в Таиланде. Она упаковала и это блюдо, хотя оно в такой же мере принадлежало ей, как и ему. Но что-то подсказало ей, что оно его.
Она режет и режет скальпелем, вот как сейчас, освобождает последний остаток почки, берет этот теплый умирающий орган в руку и бережно кладет в лоток.
– Все, теперь зашиваем.
Через двадцать минут они заканчивают, на дворе по-прежнему ночь, но она может ехать домой. Кто-то другой заступает на ее место, она разувается, снимает халат. Светает, наступает сладкое и влажное летнее утро, когда слышится шум машин с E4[47].
Она едет домой.
Паркуется у парка Тегнера. Листва огромных дубов начинает желтеть, скоро налетят ранние осенние ветра, стряхнут на землю одни листья, а другие, закаленные, останутся.
Она поднимается в квартиру.
Он там лежит.
Нет, не Тим, другой мужчина. Андерс, коллега из Южной больницы, с которым она встретилась на каком-то собрании всего лишь через несколько месяцев после того, как Тим остался на Мальорке.
Теперь они вместе.
Мы это мы.
Андерс будто бы ждал ее. Выжидая время. Другая любовь. Его спина в темноте, пылинки, кружащиеся в воздухе, грудная клетка поднимается и опускается. Его открытое лицо, повернутое в сторону так, что ей его не видно. Он late bloomer[48], борец, получивший диплом врача, когда ему уже было сорок. «Я люблю его, – думает она, глядя на его голую кожу, на контур его ног под тонким летним белым одеялом. – Эмма в ночной рубашке, и, черт тебя побери, Эмма, мне сейчас это нужно».
Он хочет ее ребенка, она хочет родить ему ребенка и не хочет этого. «Это для тебя самый лучший способ пойти дальше, жить дальше», – сказал он. Она тогда хотела его выгнать. Сил не было слушать, как он говорит, будто читает вслух статью из научно-популярного журнала по психологии. Но люди редко понимают, когда им лучше было бы помолчать.
Ей хочется разбудить Андерса. Заниматься с ним любовью. Любить. Попытаться еще раз, а вдруг он прав? Они пытались уже полгода. Он записал ее в клинику на обследование фертильности. Рановато, но ей не хотелось протестовать, и вообще, хотела ли она ребенка?
Ночь накануне окончательного отъезда Тима.
Они тогда много чего наговорили друг другу.
Они пытались. Много раз. Не получилось, она не беременела, но не рассказала об этом Андерсу. Тим, возможно, еще не окончательно решивший уехать, сидел на каменном полу кухни, полулежал, она опустилась рядом.
– Ты нарочно не беременеешь, – сказал он. – Ты принимаешь противозачаточные таблетки или еще что-то делаешь, ты не хочешь еще одного ребенка.
– Что ты сказал?
Чувство собственной неполноценности сменил мгновенно вспыхнувший гнев, растаявший в нереальности. Им хватило бы Эммы, но теперь ее нет, и они снова пытались.
– Ты делаешь все для того, чтобы у нас не получился новый ребенок.
«Новый ребенок».
Как у него вообще язык повернулся выговорить это слово? Это стало для нее оружием нападения.
– Новый ребенок? Вот видишь, значит, ты понимаешь, что Эммы больше нет, она умерла, погибла, смирись с этим, не надо никуда ехать!
– Ты прекрасно понимаешь, что не об этом речь.
Она медленно встала.
– Ты сам-то хочешь этого ребенка?
Она оставила его одного на полу кухни и пошла в спальню, смотрела на неубранную постель, и там лежит он, Андерс. А она думает обо всей той лжи, которая появилась с исчезновением Эммы. Ее пропажа повлияла на все и все испортила. Превратила ее в лифт без дверей, который едет вверх и вниз одновременно в доме с бесконечным числом этажей. В лифте нет зеркал. Только кнопки для открывания дверей, которые не работают. Потому что нет никаких дверей, которые можно было бы открыть.
Вся ее личность свелась к одному – чувству вины.
Тоска по дочери, которой не дано перейти в скорбь. Горе, которое растет у нее внутри и подминает под себя все остальное.
Она хотела, чтобы он сдался.
Она не хотела потерять и его тоже.
Но она хотела, чтобы он продолжал поиски.
Этот чужой мужчина в кровати, где спала маленькая Эмма, как я могла позволить ему там лежать? Ей хочется выброситься в окно, и дальше, через перила балкона, на асфальт двора.
«Я не хочу быть одна, – думает она. – Неужели это так ужасно?»
Тим в кровати, Эмма в белой ночной рубашке – эта картина хранится в самой глубине ее печали. «Иди, – шепчет она всем существом, – не переставай искать, Тим». И она продолжает свой полет в ночи, как пылинка, вытолкнутая в воздух собственным дыханием, и он протягивает во сне руку в сторону вентилятора, или он уже проснулся. Мозги собрались в кучку, таблетка, которую он принял, когда вернулся домой, выведена из организма, он проснулся. Он слышит вращение лопастей вентилятора. Ощущает насквозь пропитанную потом простыню. Его мучает жажда, он тянется к бутылке воды на полу и пьет.
Смотрит в телефон.
Никаких сообщений.
Никаких звонков.
Он спал почти два часа. Могло быть хуже. Нет смысла даже пытаться снова заснуть. Он одевается. Натягивает пару застиранных зеленых чинос и еще более застиранную черную майку, короткие носки для тренировок и подходящие для дальних походов кроссовки.
Осторожно закрывает за собой дверь. А то эхо от стука двери раздастся по всему дому, а ему не хочется будить детей в семье Адаме.
Он ведет машину по приморской дороге Marítimo, где еще открыты клубы, а возле «Опиума» стоит группа парней и пытается уговорить вахтеров впустить их, в то же время стайка девушек-подростков проходит без очереди, и никто их не задерживает.
Путь выводит его на автостраду, на холмах в сторону моря среди зелени теснятся дома. Над поселком Genova статуя Мадонны смотрит на людские деяния, и Тим жмет на газ. Наступает самое опасное время суток на дорогах Мальорки, когда за рулем полно пьяных и обкуренных, но пока еще машин немного. Он сворачивает в сторону Calvià и дальше едет по змеящемуся асфальту, окруженному пальмами и цветущими деревьями жакаранды, которые образовали над дорогой арку из ветвей, покрытых тысячами цветов всех оттенков синего и голубого. Дорога ведет вверх, вглубь острова, где отступают низкие горы. Ландшафт открывается долиной шириной в километр, усыпанной домиками цвета охры, а отель Son Claret окружен полями и каменными стенами. Вдали за полями снова поднимаются горы, будто плечи спящего великана. А выше рассветное небо, полное погасших звезд, еще сомневается в начале дня.
47
Основная автомобильная трасса Швеции (прим. пер.).
48
Поздний цветок (пер. с англ.).