Страница 27 из 128
А вторая область — это пороки, страсти к женщинам, мужчинам. Но это очень тонкая область, хотя надежная — угроза обнародовать на работе, в райкоме партии.
— Начинаете шантаж, в обмен требуете малые дозы услуг, чтобы крючок не был заметен, и компромат весь не показывайте, создавайте видимость, что его у вас навалом. Иностранца в нашей стране на дешевке не возьмешь, он вас пошлет и притом подальше. Если умный, то сразу уедет из страны, как почувствует, что контрразведка села ему на хвост. Вы будете получать ориентировку на таких людей, а дожимать будете там, за кордоном. Но это большая опасность. Если он сообщит в полицию, вам в той стране делать больше нечего. Другое дело «свежак», либо получите ориентировку на непуганую ворону, либо выйдете сами на объект и будете разрабатывать. Компромат можно и организовать — всякие штучки с женщиной, но самое лучшее — с мужчиной. Этого все боятся, у нас тоже. Правда, наш человек за границей и женщин боится. Мы его так запугали, что в каждой бабе видит разведчицу, которая хочет его подловить и завербовать. Как правило, не думает, что перед ним просто баба, которая хочет переспать с приличным мужиком. А уж если нашего подловят на иностранной бабе, он скорее согласится работать на вражескую разведку, чем пойдет и признается. У нас признаться — это все: конец карьере, конец загранкомандировкам, а значит, и шмоткам. Из рядов КПСС выведут, опозорят — ох и худо будет! Лучше уж работать на врага. Мы искусственно строили неимоверное целомудрие и придерживаемся коммунистического принципа: одна жизнь — одна баба. Шаг влево, шаг вправо — стреляю! Мы отбираем потенциальные кадры для иностранной разведки собственными руками.
— Вы сторонник свободных нравов? — спросил Семен.
— Для разведчика по крайней мере. Если надо лечь в кровать — не задумываясь ложись, был бы результат. — Мыловар внимательно посмотрел сквозь очки на Семена и добавил: — Это моя точка зрения. Вы должны подходить творчески к любой ситуации. Классический вариант: давайте деньги в долг, особенно если знаете, для чего они объекту нужны. Затягивайте, ведите провокационный разговор, записывайте. Имейте под руками шлюху, педераста и фото, фото, чем экзотичнее сделаете, тем надежнее. Не требуйте выполнения каких-либо заданий, просите незначительных услуг в области экономики или техники. Все предусмотреть невозможно. Главное, не гоните лошадей, но и не давайте им плестись. Динамика нужна тогда, когда вы уже взяли объект за горло. Давайте ему понять, что это экономический шпионаж. Никакого намека на страну, которую представляете, только фирму-конкурента, а уж потом… Хочу в порядке обучения поручить вам настоящую вербовку. — Он помолчал, вглядываясь в наши лица. — Вижу, задание вам не по вкусу, чистоплюи. А сама разведка — это вам что? Институт благородных девиц? Ах, извините! Ах, простите! Пажеский корпус! Раз уж влезли в это дерьмо, так будьте добры жрать его до отвала! — разозлился Мыловар. — И пусть вам будет утешением, если вы завербуете стоящего человека. Подонок на кой черт нам нужен! Подвернется ему вражеский агент, и он будет на него пахать, выдавать наши секреты. Так что жалеть вам не положено и мать родную, уж коли она способна снюхаться с империалистическими блядями!
Я сразу представил свою мать: усталую женщину с натруженными руками и вздувшимися венами, больными ногами и рано поседевшей головой, которая снюхалась с империалистической агентурой. Типичная крестьянка, пережившая революцию, голодные 30-е годы, Отечественную войну. И все время испытания на прочность, надежды на будущее. Как старая лошадь, тянет жизненный воз и не ропщет. Выпьет немного и становится веселой и щедрой, забывает о трудностях и утешает себя и нас, что есть люди, которым действительно тяжело, а мы еще неплохо живем, всегда есть кусок хлеба. Отец — помощник никудышный: война, плен. Здоровье у него неважное: обострился плеврит, побаливает печень, ослабли ноги. Я иногда чувствую себя сукиным сыном: вырос такой лоб, а помочь матери с отцом не могу. Хорошо, что сдал квартиру в Кишиневе, плату будут пересылать матери. Уеду в командировку, оставлю распоряжение: мою зарплату, всю до копейки, переводить матери с отцом — тогда уж будет им полегче. «Не жалеть мать родную, если снюхается с империалистическими блядями». Может быть, Мыловар это для образного сравнения про мать ляпнул. Но я почувствовал себя просто оскорбленным за свою мать этой неопрятной крысой. Она всегда была патриоткой и любила свою родину, свято верила в Сталина, в социализм и коммунизм. Помню, в детстве был как-то у нас в гостях родственник, выпили, гость взял балалайку и запел: «Что такое коммунизма, ее сразу не поймешь! Но это, брат, такая клизма, что буржуям невтерпеж!»
Матери показалось обидным сочетание «коммунизма и клизма», она сказала гостю:
— Степа, нехорошо поешь! Коммунизм — это наш свет, наши надежды, во всем мире трудящиеся хотят коммунизма, а ты сюда приплел клизму.
— Варя, ты чего? Да я сам за коммунизм глотку перегрызу! Но это же песня, а из нее слов не выкинешь.
— Захочешь — выкинешь! Не захочешь — не выкинешь! Как выгодно, — не соглашалась мать с гостем.
Он не стал спорить, заиграл и запел «Хасбулат удалой…». Мать подхватила, и даже отец хрипло запел эту бесхитростную популярную, без клизмы, песню.
Мыловар вошел в аудиторию со своим видавшим виды портфелем, оглядел нас, вытащил два целлофановых пакета, бросил каждому по пакету. Мне сказал: «Сухой!» Семену: «Электроника!» — и пошел к двери. Остановился, еще раз оглядел нас и добавил: «Неделя сроку. Вербовку на стол», — и исчез.
Я заглянул в черный пакет, там были деньги, как мне показалось, довольно много. Ясно, что задание было экзаменационным, архиважным, и заниматься им следовало всерьез. Найти продажную душонку, соблазнить и наладить получение информации. Речь шла о новом истребителе-бомбардировщике «СУ» со сверхзвуковыми характеристиками. Я об этом читал в американском журнале «Аэроспейс энд аэронавтик». Там было сказано, что «СУ» превосходит американский истребитель «Ф-15» и по скорости, и по вооружению. Упоминались имена ведущих конструкторов. А вот кого вербовать — предстояло решать мне. Я поехал в Ленинку и полдня провел, изучая саму проблему. Опираясь на зарубежные авторитеты, я пришел к выводу, что в «СУ» наиболее ценным является состав металла, это снижает его вес, позволяет развивать большую скорость, и при этом металл не разрушается.
Смотреть защищенные диссертации по аналогичным темам — это пустое занятие. Все темы, даже приближенные, закрыты и в Ленинку не попали. Надо ехать к заводу и пасти тех, кто там работает. Наверно, лучший вариант — это добыть образец металла, а уж специалисты проведут химический анализ, разложат этот металл так, что секрета не останется.
«Кого взять?» — думал я в растерянности, когда из проходной повалил поток. Наконец я выбрал одного в поношенном пальто, старенькой рубашке, но с галстуком, очевидно нищий советский интеллигент — какой-нибудь инженер, конструктор, чертежник — в общем, ИТР. Он шел, словно придавленный жизненными невзгодами, которые перли во все щели: туфли латаные, но начищенные, брюки старые, хотя и отутюженные. Наверно, кто-то за ним дома следит. Давно не стригся — или равнодушен к себе, или не хватает денег. В руках у него была хозяйственная тряпичная сумка, из которой выпирали то ли яблоки, то ли яйца. Этим он навел меня на мысль, как осуществить знакомство. Проводил его до самого дома. Жил он в Кузьминках в пятиэтажке на третьем этаже. Я поторчал возле дома с полчаса и уже намеревался возвратиться обратно и попасти вторую, ночную смену, как вдруг из подъезда вышел мой объект в старенькой засаленной куртке. С ним была девочка лет шести в шерстяной шапочке. Они пошли за угол дома и вскоре скрылись в продовольственном магазине. Я тоже вошел туда, купил себе тряпичную хозяйственную сумку у бабки, полтора десятка яиц. Все время не спускал глаз с моего незнакомца. Он купил свеклу, морковь и перешел к молочному отделу. Тут я и пристроился к нему, норовя подставить свою сумку так, чтобы он ее придавил. Но вышло совсем по-другому. Девочка пошла гулять по магазину. Он повернулся, чтобы ее позвать, и стукнул своей сумкой с овощами по моей с яйцами. Я, естественно, выронил сумку. Услышал глухое «хрясь» и в растерянности наклонился над сумкой. Он испугался, стал искренне извиняться. Но я не спешил его прощать, поднял сумку, заглянул туда, и мне стало смешно.