Откровения секретного агента

Я, конечно, сразу выдавил из себя слюни, и они потекли по моему подбородку. Глаза были абсолютно безучастны. Эта картина произвела на бандитов впечатление, они как будто вздохнули с облегчением, что им удалось легко ворваться в квартиру, и теперь они хозяева положения.

Лысый остановился, оглянулся на Любу.

— А как ты с ним живешь? Он же тебя прирежет ночью. Такой может и днем, — захохотал лысый, и другие бандиты засмеялись за компанию.

Длинный толкнул Любу вперед, и она села на скамью кухонного уголка.

— Ты, псих, где у тебя красная записная книжка? — прикрикнул лысый, снова намереваясь приблизиться ко мне. «Манлихер» его был для меня не страшен, я мог его свободно перехватить, но левша с «береттой» успеет всадить в меня пулю, а потом и Любе не поздоровится. Нет,　надо выждать благоприятную обстановку. Усыпить бдительность банды, а потом уже действовать.

— Он не понимает, о чем речь, — опять вступилась за меня Люба.

Но я хотел тоже поиграть в эту игру.

— К-р-а-с-н-а-я к-н-и-ж-к-а, — растягивая слова, как косноязычный или пришибленный идиот, сказал я и указал на дверь.

Люба сразу все поняла.

— Идемте! — позвала она, пытаясь их выманить из кухни.

Но лысый приказал левше сидеть тут и следить за мной, а сам вместе с длинным пошел за Любой. Я знал, что она сейчас покажет им мой партийный билет — «красную книжку». Через несколько минут Люба вернулась одна и села рядом с бандитом на скамью.

Я прикинул, что смогу достать через стол левшу и выбью у него пистолет. Но будет грохот, шум, и я могу не успеть, — двое бандитов ворвутся в кухню и тогда расстреляют нас с Любой. Никаких иллюзий, что нас оставят в живых, у меня не было. Как только найдут (если найдут) книжку, так сразу нас прикончат. Чем дольше они будут ее искать, тем больше у нас шансов уцелеть. Я идиот — с меня малый спрос, а Люба может понятия не иметь, о какой книжке идет речь. Конечно, они перероют всю квартиру. Абрамыч, наверно, приказал добыть книжку, а свидетеля убрать. Надо взяться за левшу, вытянуть его из-за стола, куда он уселся и стал изображать из себя лихого парня, покручивая на пальце пистолет. Наглая рожа с узкой полоской усов на верхней-губе, сам незаметный, бесцветный, в толпе не обратишь внимания. Но его глаза тоже ничего хорошего не сулили. Они расширились и блестели — наверно, укололся перед тем, как идти к нам. Наркоман — это страшный бандит, его поступки непредсказуемы. Да, подобрал Абрамыч кадры для грязного, мокрого дела! Сидит, развалился, чешет стволом пистолета нос. Уши оттопырены как-то по-особенному: верхняя часть прижата к голове, а нижняя вразлет. Губы сжаты так, что не скажешь, есть ли они у него. Раз наркоман, нужны постоянно деньги, следует подкинуть эту идею левше. Тут Люба догадалась, что мне нужно для нападения на левшу. Она встала и шагнула было в сторону. Левша схватил ее за руку и сжал так сильно, что Люба сморщилась.

— Куда собралась?

— В туалет хочу! — отозвалась зло Люба и попыталась выдернуть руку.

Бандит с садистским наслаждением заглядывал ей в лицо и улыбался мерзкой улыбкой.

— Потерпишь! Не разорвет тебя. Давай с тобой поиграемся, — предложил он. — Погляди, какой я здоровый мужик. Не то что твой псих, видишь, слюни распустил, — презрительно улыбался бандит, наслаждаясь властью и превосходством.

Люба села немного в сторону от бандита и поглядела зазывно ему в лицо.

— А ты не убьешь меня? — спросила она игриво.

— Что ты, красотка! — обрадовался левша и сразу придвинулся к ней вплотную.

Теперь он был близко от меня. Я сидел к нему вполоборота и краем глаза видел его нахальную рожу.

— Т-а-м у н-е-е е-с-ть з-о-л-о-т-о, в ш-к-а-ф-у, — сообщил я, как и прежде растягивая слова и слегка заикаясь.

Бандит вдруг преобразился, вскочил, подбежал к двери кухни и крикнул:

— Корж, ищите в шкафу золото!

Тут же появился лысый толстяк.

— Какое золото? — спросил он заинтересованно.

— Псих сказал: «Т-а-м у н-е-е е-с-ть з-о-л-о-т-о в ш-к-а-ф-у», — натурально передразнил он меня, растянув слова и слегка заикаясь.

— Блеск! — обрадовался толстяк и скрылся за дверью.

Левша вплотную пододвинулся к Любе и положил свою лапу к ней на колено. Она вздрогнула от омерзения, как от прикосновения жабы. Бандит задрал на ней халат и положил на стол «беретту». Момент был идеальный. Я вполоборота резко повернулся на стуле и выбросил вперед левую руку. Пальцы, раздвинутые в форме латинской «V», вонзились ему в оба глаза. Он глухо вскрикнул, зажмурившись, и откинулся на спинку скамейки. Я схватил пистолет и нанес ему сильный удар в лицо. Бандит сразу потерял сознание и стал заваливаться на Любу. Она отпихнула его и вскочила на ноги. Левша упал головой на стол и в таком положении замер.

— Кричи посильнее: «Ой, больно!» Кричи, визжи! — тихо приказал я Любе.

И она закричала, громко и визгливо:

— О-ой! Бо-ольно-о! Отпусти-и-и! — Но это не был крик боли и отчаяния, это скорей была радость и восторг, а не страх и боль пытаемого человека. Люба завизжала так, что аж в ушах зачесалось.

Я стал за колонку, зажав в руке пистолет.

Первым в кухню влетел длинный и тут же получил удар пистолетом в переносицу. Может быть, она хрустнула, может быть, это мне показалось, но ноги бандита подкосились, и он упал на колени.

Лысый подоспел вовремя и сразу оценил ситуацию, когда увидел у меня пистолет. Он подхватил одной рукой длинного бандита и закрылся им, как щитом. Второй рукой торопливо рвал из-за пояса длинноствольный «манлихер». В его глазах я увидел животный страх, и торжествующе-мстительное чувство охватило меня. Вот вам за все дни, которые нам пришлось пережить с Любой, когда за мной устроили настоящую охоту, загоняли, как зверя под машину, сидели в засаде в подъезде и теперь глумитесь над беззащитными, приговоренными к смерти, рылись в наших шкафах и комоде, распоряжались нашими жизнями. Я мог бы легко прострелить ему ту часть башки, которая высовывалась из-за длинного бандита, но он мне был нужен живой.

— Руки, сволочь! — заорал я на него.

Но лысый не хотел сдаваться, он еще надеялся выскочить. Может быть, ему было страшно сдаться, он же видел, во что я превратил его подельщиков. Прикрываясь обмякшим телом длинного, он наконец выдернул из-за пояса пистолет. Но я выстрелил ему в колено, лысый взвыл от боли и уронил оружие. Заваливаясь назад, он потянул за собой бесчувственное тело длинного и оказался под ним.

Теперь молниеносный допрос, пока не прошел шок. Лысый пытался выбраться из-под тела длинного.

— Кто приказал? — крикнул я бандиту, подступив к нему вплотную.

Он молчал, тогда я дал ему ногой по простреленному колену, и бандит взвыл, ухватившись за ногу обеими руками.

— Кто приказал? — повторил я вопрос жестко.

Я не заметил, как Люба, эта умница и преданный мой друг и товарищ, достала из шкафа диктофон и поставила на пол.

— Пусть теперь говорит! — сказала она дрожащим голосом.

Бандит не отвечал и продолжал скулить и стонать. Я поднял пистолет и выстрелил ему в другую ногу выше колена. Он заорал благим матом, видно, боль была невыносимой.

— Я тебя продырявлю как решето, но умереть не дам! Ты все равно все расскажешь, пока за тобой придут! — Я прицелился в ногу выше простреленного места. И бандит сдался.

— Я скажу! Все скажу! — завопил он в ужасе, понимая, что я выполню свою угрозу и молчать ему не имеет смысла, только увеличится количество ран на ногах. — Из уголовки майор Черняков. На мне мокрое дело, он обещал помочь, если мы тебя пришьем и возьмем красную записную книжку. Там был еще один, но он молчал, только раз сказал: «Смотрите не промахнитесь!»

— Как он был одет? Как выглядел? Опиши!

— Не могу, мне очень больно, — застонал лысый.

— Будешь истекать кровью, сволочь, пока не сдохнешь, если не расскажешь все! — пригрозил я ему.

— В костюме с ярким галстуком, у нас таких не делают. Седой, еврейский нос и уши.

«Конечно Абрамыч», — подумал я удовлетворенно.