Обворожительно жестокий (ЛП)

Блин. Вот кто тянул меня за язык?

— Ладно, — удрученно сдаюсь. — Эм... Сколько осталось дней?

Все его тело напрягается. Кажется, что он даже не дышит. Хриплым голосом Лиам отвечает:

— А что? Хочешь уйти пораньше?

Я крепко зажмуриваюсь и качаю головой, собираясь с духом, чтобы сказать ему правду.

— Я вообще не хочу уезжать.

Он совершенно неподвижен в течение долгого, ужасного мгновения. Вокруг тихо и безмолвно, слышно лишь его неглубокое и быстрое дыхание.

— Прости, — извиняюсь я. — Я не хотела тебя сердить.

Он тяжело вздыхает, прижимая меня ближе к себе.

— Сердить? Господи, Тру.

Похоже, что он не сердится, но не понятно, какие именно его одолевают чувства. Но что бы это за эмоция ни была, его дыхание утяжеляется, сердце отбивает дробь, а руки сжимают меня подобно тискам.

После нескольких минут молчания он, кажется, берет себя в руки. Ну, по крайней мере, его голос звучит нормально, когда он говорит:

— Три дня.

Мое сердце разбивается. Бабочки в животе тонут в кислоте, которая подступает к горлу. Кажется, меня сейчас вырвет.

Три дня. Боже, я здесь уже несколько недель. Времени совсем не осталось.

Когда я, сжавшись, лежу и слишком долго молчу, Лиам рычит:

— Черт возьми, Тру, поговори со мной, пока я не потерял гребанный рассудок.

— Я хочу продолжать встречаться, — набрав в легкие воздуха, выпаливаю я.

Он тихо скулит, словно от боли, и отпускает меня, перекатывается на спину и смотрит в потолок.

Меня накрывает обжигающе горячей волной паники. Я приподнимаюсь на локте и смотрю на него широко распахнутыми глазами.

— Знаю, ты думаешь, что из-за твоей работы мне небезопасно с тобой находиться, но мы могли бы встречаться тайно. Я вернусь в свою квартиру и на работу, но время от времени мы... скажем, только по выходным или как-то так...

— Нет.

Он сказал это совершенно спокойно и решительно, вонзая нож в мое сердце.

Пылая от стыда, я падаю на спину и закрываю лицо руками, ругая себя за столь идиотский поступок. Жалкая, прилипчивая, влюбленная дура.

Только посмотрите на эту попрошайку. Мама пришла бы в ужас. Я сама в ужасе.

Ненавижу себя за эту слабость.

Я резко выпрямляюсь и свешиваю ноги с кровати, намереваясь сбежать в ванную, чтобы прийти в себя, но прежде чем я успеваю подняться, Лиам меня хватает.

Он притягивает меня обратно к своей груди так, что я оказываюсь сидящей между его раздвинутых ног, скованная его руками.

— Если бы существовал какой-то способ, я бы им воспользовался, — говорит он болезненным голосом. — У меня нет выхода, понимаешь? То, что мы сейчас делаем... ты даже не представляешь, чем мне это обойдется... какую кашу пришлось заварить...

— Чем это тебе обойдется? — перебиваю его. Жар ползет вверх по моей шее. Пульс учащен. — А как насчет того, во что это обойдется мне?

— У тебя вся жизнь впереди, — на повышенных тонах отвечает он. — Ты заканчиваешь юридический факультет, скоро сдашь экзамены и станешь адвокатом. Ты будешь жить своей мечтой...

На этот раз его обрывает мой резкий дикий смех.

— Хватит уже этих вдохновляющих речей! Эта мечта больше напоминает кошмар. Я не стремилась к этому, меня на это толкнул ужас, который произошел в моей семье. Самое худшее, что когда-либо со мной случалось. Мой брат был моим лучшим другом и лучшим человеком, которого я когда-либо знала, но его, мать твою, убили...

Я резко замолкаю, задыхаясь от рыданий.

Лиам молча обнимает меня.

Мое чувство стыда усиливается, потому что я не единственный человек в этой комнате, переживший потерю. В этой ужасной категории Лиам одерживает верх. Я потеряла брата, а он родителей и шестерых братьев и сестер.

Меня трясет. Я закрываю глаза и шепчу:

— Я слишком эмоциональна. Знаю, что у самого... что твоя семья... — Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Давай просто забудем наш разговор.

— Твоего брата убили? — незнакомым голосом спрашивает он. Низким и лишенным каких-либо эмоций, разве что слабым отголоском тьмы. Опасности.

— Да, — обескураженно отвечаю я.

Лиам ждет, дрожа от напряжения. Он хочет подробностей, но я не хочу в них вдаваться, поэтому просто обрисовываю итог.

— Помнишь фразу, которую ты сказал мне в ресторане, о том, что свобода для волков означает смерть овцам? — Я глубоко вдыхаю, внезапно от всего устав. — Майкл был одной из тех несчастных овец.

— И ты решила посвятить свою жизнь тому, чтобы отомстить за него, — медленно произносит Лиам.

Его голос становится все более и более странным. Яростным и пылким, словно он нашел что-то драгоценное. Словно наткнулся на пиратский сундук, переполненный сокровищами и золотом.

Я отворачиваюсь, но чувствую на своем лице его обжигающий взгляд.

— Что, по-твоему, я имела в виду, когда сказала, что если уже поздно мстить, правосудие должно двигаться в другом направлении?

— Ты сказала своей матери, что не допустишь, чтобы то, что случилось с братом, случилось с кем-то из твоих клиентов. Я решил, что у него были проблемы с наркотиками или психическое расстройство, что он умер из-за самоубийства или передозировки. Что он был адвокатом, поэтому ты решила пойти по его стопам.

— Он не был адвокатом. Он даже не закончил колледж. Он был эдаким рубаха-парнем без денег и проблем с наркотиками, но встал на пути очень влиятельного человека.

Лиам снова замолкает и замирает, что-то напряженно обдумывая. Я уже решаю, что разговор окончен, но он бормочет:

— Это похоже на судьбу.

Я в замешательстве хмурю брови.

— Я не понимаю, о чем ты.

Он подталкивает меня с края кровати, заставляя встать, потом поднимается сам. Поворачивает меня лицом к себе без возможности увильнуть от его взгляда.

Впервые я вижу настолько черные глаза. Убийственно черный. Черный, как бездонная пропасть в самом темном углу ада.

— Мы сейчас оденемся и что-нибудь съедим. Тогда ты мне точно расскажешь, что случилось с твоим братом без всяких упущений. — Он выдерживает паузу и, сверкнув глазами, добавляет: — Включая имя этого могущественного человека.

∙ ГЛАВА 26 ∙

Лиaм

Я не отвечаю на вопрос Тру, зачем мне нужно знать его имя. Спокойно провожаю ее к гардеробу переодеться, меняю одежду сам и с нетерпением иду дожидаться ее на кухне.

Она входит босиком в одной из моих белых рубашек.

Это стало ее униформой. Даже готовясь к экзаменам, она в одной из них, с закатанными до локтей рукавами и подолом, чуть прикрывающим бедра. Чаще всего она не надевает под низ белье, потому что знает, что я все равно его сорву.

Тру усаживается на кухонный островок, и я ставлю перед ней миску с хлопьями.

Любуюсь, как она ест, пока Тру не вздыхает и не откладывает ложку в сторону.

— Ради бога, Лиам, перестань так на меня пялиться. Того и гляди просверлишь дыру в моей голове.

— Терпение не входит в число моих добродетелей.

— Поверь мне, я знаю, — сухо бормочет она.

Мы испепеляем друг друга взглядом. Требуется немалое самообладание, чтобы не сорваться с места и не заключить ее в объятия. Недавно я перестал пытаться посчитать, как много всего нас объединяет — потому что слишком многое. Но это…

Меньше всего происходящее похоже на обмен опытом и больше на знак свыше.

— Я весь во внимании, — говорю я.

Ее глаза темнеют. Она прикусывает нижнюю губу, потом опускает глаза на миску с хлопьями.

— Если через три дня мы больше никогда не увидимся, то какая разница?

Я весь в нетерпении, но сохраняю нейтральное выражение лица и спокойный голос.

— Хочу узнать о тебе побольше.

Она смотрит на меня исподлобья, сверкая зелеными глазами, а потом язвительно замечает:

— Должно быть, это неприятное чувство.

— Я это заслужил, — отвечаю, удерживая ее сердитый взгляд. — Пожалуйста, расскажи мне это все равно.