Вурдалакам нет места в раю

– Я с тобой не вернусь, – возразил Горихвост.

– Отчего так? – удивился Курдюм.

– Есть у меня перед дедом должок. Кроме меня, родни у него не осталось. Мстить за кровь больше некому. А злодей может уйти. Нынче каждый час дорог.

Курдюм как услыхал про злодея – так его аж передернуло от страха.

– Разве ты уже выяснил, кто убийца? – заикаясь, спросил он.

– А чего тут выяснять? – заговорил Горихвост. – Пятуня мне сказывал, что в вечер перед убийством он со старостой, конюхом и Нежатой сидел в кабаке и резался в шахматишки. Как стемнело, заявился Лутоха. А чего он забыл в кабаке? Он же непьющий. Ну, его и позвали для смеху сыграть – думали, что легко обыграют. А он всех и обставил. Выиграл щербатую копейку – ту самую, что я нашел в пасти козла. Перед уходом весь выигрыш спустил на вино и закуску, и еще до полуночи был таков. А утром дед висел под потолком с вывороченными руками, и связаны они были его пояском. Вот он, смотри – я его раздобыл!

И Горихвост достал из сумы, с которой не расставался, рваный Лутохин пояс. Курдюм брезгливо взял его в руки, внимательно осмотрел и даже понюхал для верности.

– Так выходит, Лутоха и есть тать? – недоверчиво спросил он.

– А кто же еще? Все улики на нем сходятся, – убежденно проговорил Горихвост. – И время было у него, и возможность. Пятуня сказал, будто он ненавидел волхвов, за то якобы, что они плохо служили богам, отчего те и ушли.

– Верно, – осторожно подтвердил мельник. – Он на этой почве и сбрендил. Все знают, что юродивый спит и видит, как бы вернуть ушлых божков. На кой ляд они ему сдались – только шут знает. Может, надеется, что они его наградят? Воропай мне телегу ржи привез на обмолот – я так забегался, что до сих пор за нее не принимался. Так вот, он болтал, что Лутохе в тот вечер не раз предлагали вина, а он по привычке отнекивался. Но перед уходом спустил выигрыш на целый мех дорогой иноземной романеи, хотя ее только князь да бояре позволяют себе попивать. И еще купил большую корзину белых калачей. А кого ими кормить? Ведь он один-одинешенек – ни кола, ни двора. Собирался, будто на пир, и ведь сам ни глотка ни сделал – все с собой утащил. Может, бесов хотел подкормить? Без бесовства тут не обошлось – так все мужики говорят.

– А долго ли еще игроки сидели после его ухода? – осведомился Горихвост.

– Часа два, может, два с половиной, – вращая глазами, выдал Курдюм. – До тех пор, пока в стельку не налакались.

– Игроки вышли в третьем часу, – начал соображать Горихвост. – Лутоха ушел за два с лишком часа до этого. Пятуня видел, как перед избой Дедослава бродит какой-то призрак, но ему в таком сильном подпитии кто угодно мог призраком показаться. Мучать деда начали после трех, а к пяти он был уже мертв. Что делал все это время Лутоха? И самое главное: куда он после убийства пропал?

– А вот и не пропал! – с торжеством заявил Курдюм.

– Почему не пропал?

– Я его нонеча видел.

– Где?

– Не скажу!

– Не морочь мне голову!

– Это ты меня тут морочишь. Мне давно домой пора, а ты меня не пускаешь. Посмотри – сумерки уж сгустились. Темнота – хоть глаз выколи.

– Курдюмчик, милый, ну потерпи четверть часика, – взмолился Горихвост. – Темно только в овраге, а в чистом поле еще все видать.

– Что? Четверть часа? – восстал Курдюм. – Да ты издеваешься, не иначе. Сейчас самый разгул нечисти начинается. Водяница из омута вылезет, и плакала моя мельница. Не понять тебе, бродяге, что значит иметь собственное хозяйство.

И мельник выскочил из оврага на ровное, гладко скошенное Девичье поле. Горихвост попытался ухватить его за портки, да куда там! Курдюм хоть и выглядел увальнем, а на деле был юрким, как колобок. Вурдалак и глазом моргнуть не успел, а мельник мчался уже через поле на север, где за невысокими холмиками журчала мелкая Змейка.

Пухленькая фигурка Курдюма замелькала в темной синеве сумерек. Ночь уже надвигалась, и только бархатистое небо еще сопротивлялось и пылало лазурью, не желая уступать сгущающейся тишине. Горихвост мельком взглянул на месяц, набирающий полную силу, и только махнул на него рукой:

– Ждешь, что я начну петь тебе песню? Не до тебя мне, отстань!

Месяц как будто услышал его – на него тотчас же наползла тучка, и он спрятался за ее завесой, словно обидевшись. А Курдюм улепетывал прочь, и, конечно же, он взял курс на самое незаметное место – одинокое дерево, торчащее посреди поля. Это была известная всей округе Мокушина березка – высокая, развесистая, с гнутым стволом, рогаткой разделившимся на два ростка, отчего издалека казалось, что это торчит огромная вилка, воткнутая в землю шутником-великаном.

А куда еще побежит мельник, оказавшийся в голом поле? Он же умный. Мигом сообразит, где нет никаких примет, никто не станет искать, и куда никто даже не взглянет.

– Олух! Прячься за кочкой! – прошипел Горихвост, стараясь приглушить собственный окрик.

Но было уже поздно. В вышине хлопнули черные крылья, и вечерний покой разом сгинул от отвратительного вороньего грая.

– Здесь! Сюда! Нашел! Вижу! – хрипло вопил Хорохор, сужая круги.

Острый краешек месяца вдруг пропал на миг, а затем появился опять, и по этому необъяснимому мерцанию Горихвост смекнул, что ворон уже над его головой, и его крыло застит свет.

– Ах ты, тварь! – непроизвольно вырвалось из вурдалаковой глотки.

– А вот и волчище! – обрадовался Хорохор, резко спикировал, и попытался попасть клювом Горихвосту по черепу.

– Ай! Зачем так сильно клюешься? – с притворным испугом взвопил Горихвост.

Хорохор самодовольно закаркал, взмыл в воздух и заложил над его головой вираж.

– Не смей! Мне же больно! – продолжал завывать Горихвост.

Хорохор навострил клюв, нацелился ему в темя и впал в крутое пике.

– Нельзя же так! Это уже ни в какие ворота! За что мне? – голосил вурдалак, краем глаза высматривая темный силуэт ворона, мелькающий на фоне звезд.

Хорохор подлетал к земле. Его железный клюв готов был впиться в вурдалачий загривок, покрытый густой шерстью. Дождавшись, пока падение ворона станет неотвратимым, Горихвост извернулся и отпрянул в сторону. Хорохор пролетел мимо и вонзился в кочку. Столкновение ошеломило его, но Горихвост для верности еще и прихлопнул его ладонью. Загрубевшие пальцы ухватились за птичий хвост и выдернули клок лоснящихся перьев.

От боли ворон попробовал разразиться оглушительным граем, но сквозь ушедший в землю клюв донеслись только истошные хрипы.

– Вот и курочка нам на ужин! – хищно осклабился Горихвост и выдернул ворона из кочки.

– Я не курочка! – слабо запротестовал Хорохор.

– И то правда! – откликнулся Горихвост, сжимая его в руках. – Что тут жарить? Одни жилы да кости. И укусить не за что.

– Меня? Жарить? – зашелся от возмущения Хорохор. – Да ты знаешь, что вороны – самые умные существа в природе? Мой выходящий за границы воображения разум, моя тонкая, чувственная душа – для тебя просто еда? Да ты зверь!

– Верно, зверь! – довольно проговорил Горихвост. – А ты – птица. Я тебя в гости не звал – ты сам на меня налетел. Вот теперь и узнаешь, кто из нас двоих хищник, а кто – добыча.

Он нарочно разинул рот и сделал вид, что собирается заглотить ворона целиком. Хорохор впал в панику, судорожно затрепыхался и попробовал вырваться, однако ладони вурдалака сжимали его слишком цепко.

И тут в глаза Горихвоста ударил ослепительный огненный сполох. Пылающая стрела упала с неба и вонзилась в землю прямо перед его носом. От неожиданности Горихвост выпустил ворона из ладоней.

Хорохор тут же взмыл в воздух, неловко маневрируя драным хвостом. А огненные стрелы уже летели одна за другой, и каждая норовила лечь так близко к разметавшейся вотоле Горихвоста, что он чувствовал жар, исходящий от искрящихся наконечников.

– Надо же, как вы не вовремя! – сгоряча сказал он.

И тут же почувствовал, как в макушку его ударило что-то острое и очень жесткое.

«Стрела! – мигом пронеслась мысль. – Прямо в голову! Неужели пробила?»