Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе

В тот момент, когда Каупервуд произнес эти слова, Эйлин помрачнела. Ее любовь к нему была так велика, что даже намек на длительную разлуку был подобен удару ножом в грудь. Ее Фрэнк здесь, и он в беде; возможно, его осудят, а ее не будет рядом! Никогда! Как он мог предложить такое? Может быть, он уже не так любит ее, как она его? Неужели он собирается оставить ее как раз в тот момент, когда она собирается сделать шаг, который приблизит их друг другу? Ее глаза затуманились от обиды и негодования.

– Почему ты так говоришь? – воскликнула она. – Ты же знаешь, что сейчас я не уеду из Филадельфии. Ты ведь не думаешь, что я брошу тебя?

Проницательный от природы, Каупервуд хорошо понял, что она имела в виду. Он безмерно любил ее. «Боже милосердный, – подумал он, – я никогда не сделаю ей больно!»

– Милая, ты не понимаешь, – быстро сказал он, когда увидел выражение ее глаз. – Поступай, как считаешь должным. Ты задумала это, чтобы оставаться рядом со мной; вот и хорошо. Больше не думай обо мне и о том, что я тебе сказал. Я лишь считал, что это ухудшит положение для нас обоих, но теперь я так не думаю. Ты полагаешь, что отец сильно любит тебя и, если ты уйдешь, изменит свое мнение. Пусть будет так. Но мы должны быть крайне осторожны, дорогая. Положение и впрямь становится серьезным. Если ты уйдешь из дома и твой отец обвинит меня в похищении, а потом предаст это дело огласке, нам с тобой не поздоровится, и тогда меня точно осудят по этому обвинению, если не по другому. И что потом? Ты не должна чаще встречаться со мной без крайней необходимости. Если бы нам хватило ума и мы бы перестали встречаться до того, как твой отец получил анонимное письмо, то ничего бы не случилось. Но теперь это случилось, и нам нужно быть как можно более благоразумными, понятно?

Он привлек ее к себе и поцеловал.

– Есть ли у тебя деньги?

Эйлин, глубоко тронутая его словами, была уверена, что поступает правильно: отец слишком сильно любит ее. Он не допустит ее публичного осуждения и поэтому не станет открыто нападать на Каупервуда. Скорее всего, объяснила она Фрэнку, отец попросит ее вернуться домой. И он, слушая ее, был вынужден уступить. Зачем спорить? Она все равно не покинет его.

Впервые за все время знакомства с Эйлин он достал из кармана пачку купюр.

– Вот двести долларов, милая, – сказал он. – Я хочу, чтобы до нашей следующей встречи ты ни в чем не нуждалась. И не думай, будто я не люблю тебя; ты знаешь, что это неправда. Я без ума от тебя.

Эйлин запротестовала и заговорила, что ей не нужно так много, ей вообще не нужны деньги, потому что дома у нее есть сбережения, но Каупервуд не стал ее слушать. Он понимал, что она должна иметь деньги.

– Не возражай, дорогая, – сказал он. – Я знаю, что они тебе понадобятся.

Эйлин настолько привыкла время от времени получать щедрые суммы от отца и матери, что вообще не придавала этому значения. Но Фрэнк так любил ее, что любой его поступок казался правильным. Она успокоилась, и они поговорили о переписке, решив, что надежнее всего будет пользоваться услугами частного курьера. Когда они расстались, Эйлин, еще недавно расстроенная неопределенностью своего положения, снова взбодрилась. Она решила, что он действительно любит ее, и ушла повеселевшая. Она могла полагаться на Фрэнка и преподать урок своему отцу.

Глядя ей вслед, Каупервуд покачал головой. Она добавила еще одну проблему к его неприятностям, но, разумеется, он не мог подвести ее. Сорвать покров с этой иллюзии, созданной ее любовью, и сделать ее несчастной, когда она так дорога ему? Нет. Ему не оставалось делать ничего, кроме того, что он сделал. В конце концов, подумал он, все может обернуться не так уж плохо. Любая слежка, которую мог организовать Батлер, лишь докажет, что она сбежала не к нему. Если в какой-то момент возникнет необходимость ввести в игру здравый смысл, чтобы не допустить ужасной развязки, он сможет тайно проинформировать Батлеров о том, где находится Эйлин. Это продемонстрирует, что он имел лишь косвенное отношение к ее поступку, и они попытаются убедить Эйлин, чтобы она вернулась домой. К добру или не к добру – кто может знать? Он собирался бороться с трудностями по мере их появления.

Каупервуд поспешно вернулся в свою контору, а Эйлин пришла домой, полная решимости осуществить свой замысел. Отец дал ей некоторое время на размышление; возможно, он даст еще, но она не должна ждать. Привыкшая к удовлетворению любых своих желаний, она не понимала, почему теперь не может поступить по-своему. Было около пяти часов вечера. Она собиралась подождать, пока вся семья, как обычно, в семь часов вечера сядет ужинать, и незаметно выскользнуть из дома.

Однако, придя домой, она столкнулась с неожиданным обстоятельством, заставившим ее отсрочить исполнение своего плана. Это было присутствие супружеской четы Стейнмиц. Сам Стейнмиц был известным инженером, разрабатывающим чертежи для многочисленных городских предприятий Батлера. Наступал канун Дня благодарения, и они предложили Эйлин и Норе две недели погостить в их новом доме в Вестчестере – очаровательном месте, о котором Эйлин уже была наслышана. Супруги были чрезвычайно приятными людьми, довольно молодыми и имевшими большой круг интересных друзей. Эйлин решила отложить свое бегство и поехать с ними. Отец держался очень любезно, приглашение Стейнмицев было для него облегчением, как и для Эйлин. Вестчестер находился в сорока милях от Филадельфии, поэтому было маловероятно, что Эйлин попытается встретиться с Каупервудом, пока будет гостить там.

Она написала Каупервуду об изменившейся ситуации и уехала, а он облегченно вздохнул и утешился надеждой, что эта буря прошла мимо.

Глава 39

Между тем приближался день судебных слушаний по делу Каупервуда. У него сложилось впечатление, что суд попытается вынести ему обвинительный приговор независимо от рассматриваемых фактов. Он не видел никакого выхода из положения, если только не бросить все и навсегда покинуть Филадельфию, что было невозможно. Единственный способ защитить свое будущее и сохранить связи в финансовых кругах заключался в том, чтобы как можно быстрее пережить суд, а затем воспользоваться поддержкой друзей и окончательно встать на ноги. Он обсудил возможность несправедливого суда со Стэджером, который не считал, что дело дойдет до этого. Во-первых, жюри присяжных нелегко подкупить, кто бы ни пытался это сделать. Во-вторых, большинство судей были честными людьми, несмотря на их политические пристрастия, поэтому в своих мнениях и постановлениях они не будут заходить дальше, чем позволяют их политические предубеждения, то есть не слишком далеко. Конкретный судья, председательствовавший в этом деле, некий Уилбур Пейдерсон из суда четвертных сессий был прямым ставленником Республиканской партии, зависел в своих действиях от Молинауэра, Симпсона и Батлера, но насколько было известно Стэджеру, он считался честным человеком.

– Чего я не могу понять, – сказал Стэджер, – так это почему они так стремятся наказать тебя, разве что в назидательных целях для всего штата. Выборы закончились. Я понимаю, что существует намерение вытащить Стинера в том случае, если его осудят, а это должно случиться. Они обязаны осудить его. Он отправится в тюрьму на год-два, но его амнистируют через половину срока или раньше. Они не могут осудить тебя и выпустить его. Но дело не зайдет так далеко, можешь поверить мне на слово. Мы либо склоним присяжных на свою сторону, либо добьемся отмены приговора в верховном суде штата. Там пятеро судей, которые не станут поддерживать такое вздорное обвинение, это уж точно.

Стэджер искренне верил в то, что говорил, и Каупервуд был доволен. До сих пор молодой юрист превосходно справлялся со всеми его делами. Тем не менее ему не нравилось, что Батлер преследует его и не собирается отступать. Это было серьезное дело, о котором Стэджер ничего не знал. Каупервуд не забывал о нем, когда выслушивал оптимистические заверения своего адвоката.