Страница 50 из 85
Тэргул и Риверс, получившие соответствующие полномочия, направились в центр событий, в то время как Джозеф и Эдвард оставались на периферии и ловили каждую возможность продажи акций с разумным дисконтом. «Медведи» были решительно настроены придавить рынок, и все зависело от того, насколько хорошо агенты Молинауэра, Симпсона, Батлера и других крупных акционеров трамвайных линий поддерживали курс этих акций. Накануне вечером Батлер пообещал, что они постараются сделать все возможное. Они будут покупать до определенного момента. Разумеется, он не мог утверждать, что они будут поддерживать рынок до бесконечности. Он не мог отвечать за действия Молинауэра или Симпсона, равно как и не знал о состоянии их дел.
Каупервуд прибыл на биржу, когда возбуждение достигло пика. Когда он стоял в дверях, пытаясь найти взглядом Риверса, прозвучал биржевой гонг и торговля прекратилась. Все брокеры и трейдеры повернулись к маленькому балкону, откуда секретарь биржи делал свои объявления. И вот он появился, невысокий, смуглый, похожий на клерка мужчина лет сорока, чья худощавая фигура и бледное лицо свидетельствовали о разуме, не ведающем азартных мыслей. В правой руке он держал полосу белой бумаги.
– Американская компания по страхованию от пожаров из Бостона объявляет о неспособности выполнять свои обязательства, – заявил он, и гонг прозвучал снова.
Буря моментально возобновилась, еще более неистовая, чем раньше. Если после одного часа утренних разбирательств крупная страховая компания обанкротилась, то что произойдет через четыре-пять часов или через один день, два дня? Это означало, что люди, чье имущество сгорело в Чикаго, потеряли все. Это означало, что все займы, связанные с этими предприятиями, уже требуют погашения или будут аннулированы. Теперь крики испуганных «быков», предлагавших все более дешевые лоты по тысяче и пять тысяч акций в железнодорожных компаниях – Северо-Тихоокеанской, Центрального Иллинойса, Рединга, Лейк-Шор и Уобаша, а также всех местных трамвайных линий и сертификатов городского займа, которыми занимался Каупервуд, вселяли ужас в сердца тех, кто был связан с ними. В момент затишья он поспешил к Риверсу, но тот мало что мог сказать.
– Судя по всему, брокеры Симпсона и Молинауэра не слишком стараются для поддержки рынка, – мрачно сказал он.
– У них есть новости из Нью-Йорка, и теперь они вряд ли будут стараться, – столь же мрачно объяснил Риверс. – Насколько я понимаю, еще три страховые компании находятся на грани закрытия. Об этом может быть объявлено с минуты на минуту.
Они отступили от вопящей преисподней, чтобы обсудить средства и способы спасения. По соглашению со Стинером Каупервуд мог выкупить до ста тысяч долларов ценных бумаг городского долга по курсу выше обычных фиктивных сделок, на которых они зарабатывали. Это относилось только к ситуации, требующей поддержки курса. Сейчас он решил выкупить бумаги на шестьдесят тысяч долларов и использовать их для поддержки других своих займов. Стинер должен был немедленно расплатиться с ним. Так или иначе это могло бы помочь ему на какое-то время удержать другие активы, чтобы реализовать хотя бы немного акций по более высокому курсу до понижения котировок. Если бы он только имел средства, чтобы занять короткую позицию на таком рынке! Только бы избежать неминуемого краха! В критические моменты Каупервуд имел обыкновение в обстоятельствах, которые могут довести до разорения, таких как сейчас, думать, что в иных условиях это принесло бы ему огромную прибыль. Однако он не мог воспользоваться этим преимуществом. Каупервуд не мог находиться по обе стороны рынка, во всяком случае не в данный момент. Игра шла между «медведями» и «быками», и он по необходимости был «быком». Это было удивительно, но верно. Здесь его хитроумие оказалось бесполезно. Он уже был готов развернуться и поспешить на встречу с банкиром, который мог ссудить ему определенную сумму под залог дома, когда гонг зазвучал снова. Торговля опять прекратилась. Артур Риверс, со своей позиции у столба ценных бумаг, где продавались сертификаты городского займа, которые он начал покупать для Каупервуда, многозначительно посмотрел на него. Ньютон Тэргул торопливо подошел к нему.
– Все против нас! – воскликнул он. – Я бы не пытался продавать на таком рынке, это бесполезно. Они выбивают почву у нас из-под ног. Дно уже пробито. Ситуация развернется не раньше, чем через несколько дней. Вы сможете продержаться? А, вот и новые неприятности.
Он посмотрел на балкон, где появился секретарь с новым объявлением.
– Восточная и Западная компания по страхованию от пожара из Нью-Йорка объявляет о неспособности выполнять свои обязательства.
По залу пронесся приглушенный звук, похожий на «а-ах!». Молоток распорядителя торгов призвал к порядку.
– Компания Эри по страхованию от пожаров из Рочестера объявляет о неспособности выполнять свои обязательства.
И снова «а-ах!» и стук молотка.
– Американская трастовая компания объявляет о приостановке выплат.
– А-ах!
Буря продолжалась.
– Ну, что думаете? – спросил Тэргул. – Вы не можете выдержать этот шторм. Нельзя ли прекратить продажи и продержаться несколько дней? Почему бы не перейти на короткие позиции?
– Им следовало бы закрыть торги, – сухо произнес Каупервуд. – Это был бы превосходный выход. Тогда уже ничего нельзя было бы поделать.
Он быстро посоветовался с теми, кто оказался в сходном затруднительном положении, но мог бы поспособствовать ему, воспользовавшись своим влиянием. Это был бы ловкий ход против игроков, для которых падение рынка было благоприятным обстоятельством и которые сейчас собирали богатый урожай. Но что ему с того? Бизнес есть бизнес. Продажа по разорительному курсу не имела смысла, и он распорядился, чтобы его помощники вышли из торгов. Если банки не отнесутся к нему с особой благосклонностью, если не закроется фондовая биржа и если Стинер не согласится немедленно перевести на него депозит в триста тысяч долларов, то он будет разорен. Он совершил молниеносный обход банкиров и брокеров с одним и тем же предложением: закрыть биржу. За несколько минут до полудня он спешно приехал на вокзал для встречи со Стинером, но, к его огромному разочарованию, последний так и не приехал. Дело выглядело так, как будто он опоздал на поезд. Каупервуд ощущал некий подвох и решил посетить городскую ратушу и дом Стинера. Возможно, казначей уже вернулся и пытается избежать встречи с ним.
Не обнаружив Стинера на службе, Каупервуд поехал к нему домой. Он не удивился, когда встретил Стинера, который, очень расстроенный, как раз выходил из дома. При виде Каупервуда он побелел как полотно.
– День добрый, Фрэнк, – смущенно произнес он. – Откуда вы едете?
– Что стряслось, Джордж? – спросил Каупервуд. – Я думал, что вы собирались на Брод-стрит.
– Так и есть, – простодушно отозвался Стинер. – Но я подумал, что нужно заскочить домой и переодеться. Сегодня днем у меня намечено много дел. Я собирался встретиться с вами. – После срочной телеграммы Каупервуда эти слова прозвучали глупо, но молодой банкир не обратил на них внимания.
– Садитесь в мой экипаж, Джордж, – сказал он. – У меня очень важный разговор к вам. В телеграмме я сообщил вам о возможной панике. Она началась. Теперь нельзя терять ни минуты. Акции обесценились, а большинство моих займов будет востребовано к погашению. Я хочу знать, можете ли вы выделить мне триста пятьдесят тысяч долларов на ближайшие несколько дней под четыре или пять процентов. Я все верну, но сейчас мне очень нужны эти деньги. Если я не получу их, то с большой вероятностью стану банкротом. Вы понимаете, что это значит, Джордж. Все мои деньги будут заморожены. Вместе с ними будут заморожены все ваши активы в трамвайных компаниях. Я не смогу передать их вам для получения какой-либо выручки, и тогда ваши ссуды, выданные мне из казначейства, предстанут в неприглядном виде. Вы не сможете вернуть деньги, и вы прекрасно знаете, что это будет означать. Мы с вами вместе в этом деле. Я хочу защитить ваши интересы и вывести вас из этого кризиса, но не смогу это сделать без вашей помощи. Вчера вечером мне пришлось обратиться к Батлеру, чтобы договориться о его ссудном депозите, и я делаю все возможное, чтобы получить деньги из других источников. Но боюсь, я не вижу выхода из положения, если вы не согласитесь помочь мне.